Егор Ковалевский - Собрание сочинений. Том 3. Путешествие в Китай в 2-х частях

• Название: Собрание сочинений. Том 3. Путешествие в Китай в 2-х частях
• Автор: Егор Ковалевский
• Жанр: Путешествия и география
• Год: 2017
• ISBN: 978-5-9903300-7-8, 978-5-9500068-3-8

В третьем томе настоящего собрания сочинений Ковалевского Е. П., дипломата, путешественника, ученого, общественного деятеля, описаны события 1849-1850 гг., когда Егор Петрович был командирован в качестве пристава для сопровождения в Пекин 13-ой Русской духовной миссии. Итогом этой поездки стало заключение Кульджинского трактата в 1851 году, имевшего важное значение для развития российско-китайских торговых отношений.

Издание оценят все, кто изучает историю российской дипломатии и геолого-географических исследований середины 19 века, а также широкий круг читателей.

---

Степь еще не успела вполне развернуться, разгуляться; туманная полоса, давно вырезавшаяся на ярко освещенном восточном горизонте, мало-помалу определялась, принимала формы и образы отдельной горы по мере того, как мы подымались все выше и выше, приближаясь к ней; караван наш расположился у подошвы, под ее затишьем, на ключе Боро-худжир. Кумирня, в которой приносят молитвы и жертвы горе, осталась невдалеке, позади нас.

От самого Дархана до Шара-шароту, дорога пересекается частыми увалами; почва все еще взволнована небольшими горными отрогами; только у станции Шара-шароту вид более степной: грунт земли хрящеватый, дорога – чудное природное шоссе; трава плохая; возле лежащее озеро солоновато и скудно водой; все это принадлежности Гоби.

У станции Шара-шароту такие бедняки нищие, каких мы еще не видали; а что за юрты у них, что за юрты!

Здесь пошли скучные, томительные переговоры с китайскими приставами, напомнившие горькие переговоры у Иро и не совсем приятные в Урге: шла речь о дороге. Надо сказать, что еще прежде отправления миссии, наше правительство сносилось с китайским, относительно перемены дороги. Трибунал внешних сношений уведомил, что впредь миссии наши будут отправляемы по лучшей дороге; но когда мы приехали на место, где дороги расходятся, – одна на аргалинские пески, почти непроходимая, другая, составляющая купеческий тракт, – китайские пристава объявили, что станции для нас выставлены на первой, по примеру прежних лет, и когда я сослался на отзыв Трибунала, пристава очень равнодушно отвечали, что эта-то дорога и есть лучшая. После продолжительных споров, я объявил, что скорее вернусь назад, чем поеду по аргалинской дороге; они должны были согласиться; впрочем, послали гонца в Ургу, с уведомлением обо всем случившемся. Мы жили на месте двое суток, пока распоряжались о переноске станций с одного пути на другой; казаки стреляли турпанов и куликов на озере, а мы собирали халцедоны и сердолики, которых здесь много.

Лошади наши могли также любоваться видом этих камней, за неимением травы, и, конечно, отдали бы все эти сокровища за несколько саженей порядочного пастбища, да и сами мы дали бы несколько мешков лучших сердоликов за ведро хорошей, пресной воды. Вода, правда, не отвратительна, – бывает хуже, – но все-таки достаточно солона и горька.

На половине дороги от Шара-шароту до Кесек-байшина, верстах в девяти от первого, в-леве, поворот на аргалинскую дорогу, по которой ходили прежние миссии; это едва заметная тропа, ведущая прямо в гору, по кочкам и пескам, – грустное предвестие тяжкой, служившей предметом мучений для миссии дороги через Дурму. Мы были рады-радехоньки поскорее миновать ее.

В Кесек-байшине является гряда гранитов; издали увидели мы ее, но не могли распознать, что это такое? Развалины ли некогда существовавшего города, – настоящего города мы не могли предполагать в Гоби, леса – также: словно иззубренные или покрытые кустарником стены. Вид этого гранита напоминает гряду гор, которая обходит наше Колыванское озеро в Южном Алтае. У подошвы гор стоят развалины какого-то здания, которое, по словам монголов, построено при Чингисхане и служило ему крепостью. В полу-горе нашел я кусок медной зелени. Полоса агатов и сердоликов не прерывается.

Тут открыли мы прислонившиеся к горам, под их защиту, три вяза, тощих, но довольно высоких. Для нас, две недели не видавших зелени деревьев, это было приятное явление. Я удивился, как уцелели эти деревья без всякой охраны в степи, где дерево ценится так дорого и где оно не могло не соблазнять нуждающихся в нем. После узнали мы, что их хранит не столько суеверие монголов, которое обратило эти деревья в жилища духов, сколько сострадание, самое поэтическое. – «Никто не посмеет обидеть их, – отвечали мне монголы: они сироты в этой стороне!» – Сострадание к сиротству, столь свойственное человеку, особенно заметно на Востоке; но как могли эти деревья укорениться здесь, как не вытоптал, не изглодал их скот, – это, действительно, непонятно.

Гранитная гряда идет далеко на восток и запад, как видно потому, что ее встречают и на аргалинской дороге и на западной, почтовой. За ней тянется беспрерывная степь; но около станции Саин-кутул показываются опять гребни.

Где же Гоби? Что такое, наконец, Гоби? Но сколько я ни спрашивал монголов, они называют гоби всякое место, где есть трава сули и где солончаки; таким образом, один переезд – Гоби, а далее – просто степь, там опять Гоби, и опять степь. Если хотите, с третьей станции от Урги уже начинается довольно бесплодная, глинистая, покрытая мелким щебнем почва, сквозь которую едва пробивается тощая трава, а местами, как от станции Кесек-байшин и до Саин-кутула, и такой травы почти нет, но тут небольшая разница; воды проточной, кроме маленьких, во время дождей образовавшихся ключей, нет нигде; лесу, за исключением кое-где торчащих вязов, тоже нет. И так, по этому общему характеру, можно, пожалуй, с третьей станции от Урги обозначить Гоби; но скажут: тут есть еще горы – Дархан с его отрогами. Эти изолированные горы разбросаны почти по всей Монголии, более или менее в дальнем одна от другой расстоянии. Китайцы эту часть Монголии, только в обширнейшем значении (от Боир-нора и Далай-нора до западной части Ордоса), называют также в разговоре Гоби; но в географии их она известна под названием Шамо, что означает: Мо – название местности, а ша – песок, песчаный. Пространство от Ордоса до Восточного Туркестана и Хор-хара-усу, известно под названием: Да-цзи, т. е. великая песчаная степь, какое название она вполне заслуживает по ее сыпучим, глубоким пескам.

Монголы говорят, что от Шара-шарату можно считать Гоби. Но уже от гранитного хребта, где мы нашли три вяза, природа принимает вид неприязненный, тощий, угрюмый. Травы почти нет, воды в колодцах очень мало, степь необозримая кругом; только на Тугурике степь несколько позеленее и не так печальна и суха.

Верстах в трех от Цаган-тугурика, прекрасная кумирня в тибетском вкусе, с террасой наверху и возвышающимся над ней усеченным вторым этажом. Эта кумирня напоминала мне несколько развалины нубийских храмов; вероятно, вид степи, окружающей ее отовсюду, навел на это сближение. Кумирня сама по себе далека от того, чтоб сравнивать ее с нубийскими храмами; но все-таки очень красива; испещренная яркими красками и резьбой, она весело рисуется на ясном горизонте.

Тут агаты исчезают и появляются яшмы, очень разнообразные.

Вскоре, по выходу из Тугурика, мы встретили китайский караван, уже прошедший большую часть Гоби; он походил на раненую птицу, которая, рея и рассекая воздух одним крылом, другим судорожно взмахивает по временам, чтобы не упасть; так и видите, что если упадет она, то уже не подымется. Караван едва влочился: то облегчал одного верблюда, перекладывая ношу с него на другого, запасного, то оставляя совсем изнуренного на попечение монголам, или выменивая от них за двух-трех слабых одного свежего; возчики с нетерпением расспрашивали нас, скоро ли начнется трава? – Мы, пока, шли бодро; скот был благополучен, выражаясь по-монгольски. Сухари, правда, надоедали всем и мне они были не по вкусу, несмотря на то, что я зубы свои преел на сухарях. Без увеличения можно сказать, что я большую часть зубов изломал об сухари. – Верблюд и сухари! Часто мне слышится наяву рев первого и чудится вкус прокислых сухарей на языке. Кстати, о сухарях: это предмет чрезвычайной важности для всякой экспедиции в пустынные края, и потому на него должно быть обращено все внимание начальников экспедиции. Всякому известно, как вредны заплесневевшие сухари; но может быть не всем известно, что если они дурно засушены, то, по времени, в них появляется род красноватой плесени, в который ученый Пеен (Payen) открыл присутствие микроскопических грибков, известных под именем oidium aurantiacum; эти грибки чрезвычайно ядовиты, и только нагревание хлеба до 140° может совершенно и безвозвратно истребить зародыш их. Мы советуем всем путешествующим принять к сведению замечание Пеена, не только как ученое открытие, но как имеющее важное практическое применение.

Глава VII

Переход от Халхасцев к Сунитам. – Деревья в степи. – Ирень – привал и соленое озеро. – Ураган. – В Чахарах опять появляется трава. – Степь становится привольней. – Посещение монгольской юрты.

Переезд от Цаган-тугурика до Удэ велик – верст 45; к тому же и дорога под конец довольна холмиста; само слово Удэ означает ущелье, ворота, образовавшиеся между двумя горами. Эта последняя станция у халхасцев. Тусулакчи, провожавший нас, зашел проститься, получить обычные подарки и сдать нас на руки сунитским провожатым; мы не очень о нем жалели: он был далеко не так приветлив, как ургинский. Сунитские монголы несколько опрятнее, вероятно потому, что богаче; выставляемые для нас юрты – из белых кошм, одна ли две из них даже довольно нарядные.