Андрей Латыголец - «Годзилла». Или 368 потерянных дней

• Название: «Годзилла». Или 368 потерянных дней
• Автор: Андрей Латыголец
• Жанр: Русское современное

Перед вами грустная, а порой, даже ужасающая история воспоминаний автора о реалиях белоруской армии, в которой ему «посчастливилось» побывать. Сюжет представлен в виде коротких, отрывистых заметок, охватывающих год службы в рядах вооружённых сил Республики Беларусь. Драма о переживаниях, раздумьях и злоключениях человека, оказавшегося в агрессивно-экстремальной среде.

---

Как оказалось, баня представляла собой длинный коридор с шестью душевыми по бокам.

– В душевую заходим по три! – скомандовал старшина и уселся на стул возле входа.

Мы разделились на группы, и пошли мыться.

Душевая была настолько мала, что даже одному человеку было бы там тесно и неуютно. Мы раздевались, тёрлись друг о друга спинами. Один из пареньков в моей группе, со второго взвода, с волосами на спине, оказался к тому же ещё с ног до головы покрыт прыщами и краснеющими чирьями.

«І чаму менавіта гэтая пачвара трапіла разам са мной?!»

Я старался стоять от него поодаль, едва не прижавшись к стене, но крохотность площади всё равно позволяла касаться его шелуховатой кожи. Уж лучше бы я вообще не мылся…

И вот снова автобус, несколько минут города и пара прохожих; ворота закрываются и всё – наступает уныние и полная апатия.

***

Утром следующего дня у нашего взвода случился первый косяк. Мы шли на утреннюю пайку. От казармы до «стелса» было около пятидесяти метров. Мы прошли штаб, свернули за чифаном налево, прошагали несколько метров вдоль стадиона. Я увидел дома за чертой части. Было семь утра и в некоторых окнах горели огни, тёплый домашний свет и уют.

«Там, відаць, зараз хтосьці заварвае сабе каву, глядзіць тэлевізар, прагортвае навіны на кампутары, атрымліваючы асалоду восеньскай раніцы, няхай і не такой прыемнай, аднак лепшай за нашую».

Под счёт «раз-два-три», «выше ногу, убогие» мы выстраиваемся возле одноэтажного здания, из глубины которого пахнет едой. Шмель забегает по ступенькам, докладывает дежурному по штабу, что прибыл первый взвод карантина и по шеренгам, друг за другом, заводит нас в столовую. Внутри тепло и приятно. Мы вешаем бушлаты, опять выстраиваемся у входа в раздаточную и по команде направляемся за утренней порцией. Всё угнетающе-однообразно и немного уже начинает раздражать.

Не доев до конца, Гурский вскакивает с места и несёт свой поднос к отстойнику.

– С хуя ли ты подорвался, военный? – останавливает его Кесарчук.

– Так если мне не лезет, зачем давиться? – удивляется тот и заносит свою порцию.

По пути к казарме мы сворачиваем на общий плац, делаем там три круга, высоко поднимая ноги, потом сержанты останавливают наш взвод посредине и ещё минут пять мурыжат наши тела, заставляя становиться «смирно», «равнение направо и налево».

Гурский немного выше меня и стоит в первой шеренге, как раз передо мной.

– Ты я вижу, самый борзый «слон», – подходит к нему сержант Кесарчук, хватает за воротник и, вырвав верхнюю пуговицу из бушлата, бросает на землю. – Вечером проверю, как пришил, а пока до конца недели ваш взвод не курит!

Женоподобный Кесарчук оказался не таким уж и робким пареньком, как нам показалось с первого раз.

***

После обеда началась зубрёжка караульных статей. Нас рассадили по центру взлётки в четыре ряда перед столом, за которым восседали бравые сержанты, и под диктовку заставили записать первую партию статей. В общей сложности нам необходимо было выучить наизусть около двадцати пяти, для ясности, это где-то четыре листа формата А4 мелким почерком. Нас настоятельно готовили к караулу, с ярым желание зачислить большинство в охрану.

– Рассказывать статьи надо дословно, – пояснял Кесарчук, – нельзя менять слова местами, и на ходу придумывать новый контекст.

– Я в школе то и стишок выучить не мог, а тут этот талмуд зубрить? – возмутился Шманай.

– Ничего, на костях быстро учится, – сказал ему Кесарчук.

– В ваших же интересах выучить эти статьи в карантине, – говорит Шмель. – Когда вас расформируют по ротам, там совершенно не будет времени на подготовку, а первый экзамен уже в начале января. Я, конечно, тоже сначала думал, как выучить так много текста, но когда побывал в карауле, желание появилось сразу. Пацаны, летом в карауле просто шик, ездите по городу, пялите на тёлочек, люди вокруг гуляют, как на празднике короче, а в роте одни работы, строевые, наряды, сами выбирайте, что лучше…

– Ну, по первому в карауле заёб, – добавил Кесарчук.

– По первому это да, но зато потом…

Я воодушевился сказанным. Прибывать вдали от части целые сутки, в этом что-то было. Прочитал пару коротких статей и тут же их запомнил.

«Здаецца, не цяжка…»

***

Потом наш взвод ступил на полосу сплошных неудач. На следующее утро в столовой случился очередной нелицеприятный инцидент. Ванного поставили на бушлаты, т.е. в то время, когда мы поглощали пищу, кто-то один из нашего периода по очереди должен был стоять возле вешалок с бушлатами и смотреть в оба, чтобы чего не спёрли. Чаще всего пропадали кокарды, перчатки и даже шапки ушанки. Воровали все кому не лень из других рот, желая обзавестись новенькими вещами, свои были изношены, а тут такая возможность. Первый, кто окончит приём пищи, должен был сменить Ванного и только тогда он мог получить свою жалкую порцию армейского яства. Ванный, не дождавшись смены, ринулся к раздаточной и взял свою порцию, опасаясь, как бы не остаться без пайка. К тому времени, признаться, наши животы успели сузиться, и армейская пища уже шла за две щеки. Постоянно хотелось есть, чего-нибудь жирного или сладкого, а вместо всего этого приходилось довольствоваться безвкусной и обезжиренной кашей.

Уже одеваясь к Ванному подскочил свирепый Кесарчук и нанёс ему в грудь два прямых удара.

– Ты охуел! – шрам Кесарчука побагровел, так и желая сорваться с его лица краснокрылой птицей и умчаться прочь из этих мест.

Ванный был вдвое шире злобного сержанта и вырубил бы его с одной подачи. Я видел, как яростно затряслись его сжатые кулаки, видел его бычьи глаза, поэтому быстро подошёл к нему и затащил в строй.

– Вы «слоны», не курите ещё две недели, – заключил Кесарчук.

Возвращаясь в казарму Ванный сказал:

– Я убью его, если он ещё раз меня тронет.

«Такія справы».

***

Утром следующего дня мы преспокойно шли себе обратно в роту, возвращаясь со «стелса». Небо напоминало скисшее молоко, а шею поверх воротника бушлата лизал гадкий ветер. Ничего не могло радовать, ни о чём не хотелось думать.

К моему великому удивлению, Шмель двинул наш взвод в сторону курилки, скомандовал всем зайти внутрь и сесть, что мы послушно и исполнили.

– У нас во взводе стукач появился, – закинув ногу за ногу, презрительно начал он. – Меня сегодня перед пайкой к себе комбат вызвал на огурцы.

Шмель закурил и выпустил на волю клуб дыма, некоторые пацаны повели носами, стараясь уловить табачные ароматы. Прошло уже два дня, как наш взвод не курил.

– Сказал, что запрещаю вам курить, и могу на кичу поехать за неуставщину, – продолжал разглагольствовать Шмель. – Вы, «слоны», такие тупорылые, думаете я не знаю, кто это сделала? Да комбат мне сам фамилию назвал! И если этот чамар не ссыкло, то хотя бы здесь признается перед пацанами.

Мы тут же принялись рыскать глазами друг по другу, силясь найти у кого-нибудь во взгляде перемену или замешательство.

– Это я сказал… – промолвил одноухий стропило Леонов.

– Вот, сука, – зашипели на него со всех сторон. – Зачем, Володя?!

Он потупил взор и молчал.

– Ты, говно, попал в мой чёрный список, – сказал ему Шмель. – Я специально поговорю с комбатом, чтобы тебя в нашу роту распределили и до конца моего дембеля ты у меня умирать будешь, а сегодня ещё по всем ротам клич кину, что ты чёрт галимый, и ни где тебе покоя не будет. Вешайся сразу!

Одноухий лишь тяжело вздыхал.

– Ну, а раз у нас во взводе курить комбатом не запрещается, чего уж там, давайте. Смелее, доставайте сигареты, пацаны, можно ведь, – сказал Шмель.

Некоторое время мы не решались.

– Да я серьёзно вам говорю – курите!

Мы быстро подоставали свои сигареты, закурили, сделали первую, глубокую, сладчайшую затяжку, и, в этот момент Шмель отправил свой бычок в мусорку, быстро вскочил и скомандовал:

– Окончить перекур, встать первый взвод!

Дым валил трубой.

– Э, дебильные, живо побросали соски и уебали в роту! – рявкнул Шмель.

Сигареты полетели в урну, лишь один Иванов силился сделать ещё пару затяжек.

– Иванов, «слоняра», ща у меня на кости упадёшь!

Мы возвращались в роту, смакую во рту привкус одноразового дыма.

– И потом не говорите там, что я курить запрещаю, вафлики, – говорил нам в след Шмель.

***

После обеда сержанты либо решили над нами смиловаться, либо их испугали угрозы комбата. Возле «стелса» свернули на узкую дорожку и вышли к святая святых – чифану. У порога данной богадельни Шмель остановил нас и чётко разъяснил:

– Скидываемся нам с Кесарем на две пиццы, попить чего и мне пачку сигар не ниже «Винстона».

Мы скинулись по рублю и ломанули по высоким ступенькам с чипок.