Дмитрий Костюкевич - Этика Райдера

• Название: Этика Райдера
• Автор: Дмитрий Костюкевич
• Жанр: Русское современное

Когда речь заходит о незваных гостях на пороге собственного дома, рука хозяина неизменно будет ближе к выстрелу, чем к рукопожатию. Люди редко жалели врагов, несмотря на то, что сами олицетворяли их худшее воплощение. Они дрались за «своих» и уничтожали «чужих», постоянно тасуя колоды этих понятий. Представьте долгий путь к пониманию неизбежного. Представьте мир, где голова чужака станет валютой, лозунгом, символом, мишенью, надеждой. Представьте мир, где цели диктует превосходство вида.

---

Антон осмотрел покрывавший рыбу толстый слой масла, пододвинул к себе ёмкость с дижонской горчицей и, отправив носатого официанта восвояси, вонзил в рыбу тяжёлую вилку.

1.5 Новосибирск август, 2030

Ксения выехала из дома, думая о героине рассказа Дины Рубиной. О больной раком девушке, которая повесила на шею колокольчик – метку. Думала Ксения и о парне, любимом девушке, который сплюнул опасный поцелуй, как только та ушла, сообщив о страшном диагнозе. Всё-таки он тоже её любил и приехал в аэропорт, попрощаться, и что-то кричал, и она смеялась, и показывала свой колокольчик. Только смешно не было.

Рассказ назывался «Мастер-тарабука».

Ксения остановилась на светофоре под навесной транспортной галереей.

Накануне они провели с Антоном чудесный вечер, сходили в суши-бар, и всё сложилось идеально: томление после трёх дней разлуки (сказывался рваный график работы нотариальной конторы), нагловатый аппетит, роллы «Аляска», по которым она успела соскучиться, его грустные зелёные глаза и тонкий юмор. Завтра вечером они встретятся снова. На свежем воздухе, подумала Ксения и улыбнулась формулировке: что ж, электроника, металл, стекло и бетон, которые наращивал на своё тело город, даже лавочку под шевелюрой каштанов и косичками ив превратили в островок «свежего воздуха».

Заползшая в салон тень отвлекла от этих размышлений, перед машиной припарковался микроавтобус с выключенным табло маршрута. Ксения заглушила двигатель и потянулась за сумочкой на заднее сидение. Она опаздывала, если верить зелёным циферкам на панели. Лекция уже началась.

По дороге к ступенькам она позволила себе несколько образов-пророчеств, которые будут исполнены вечером: Антона придётся немного промариновать за утреннюю забывчивость – очередная статья вновь перешла дорогу «доброму утру» от любимого, – поиграть с его лёгким чувством вины.

В дверях она замерла. Любимого?

Улыбнулась, глядя под ноги. Почему нет? Пусть такие мысли парят выше формирующегося чувства, пусть они будут авансом, а не страховкой от расставания. Пускай. Они ещё такие лёгкие и могут взмыть высоко, несерьёзно-прекрасные и дымчатые. Отрекаться от них – глупо, прятаться – смешно, бояться – нелепо. Надо оставить за ними право быть истинными, презумпцию чистоты и надежд, пока единственный обвинитель – это молодость отношений. Пробовать сладкую гривуазность зарождающейся Любви, поддавать в её пушистое брюхо, трогать, словно языком нёбо, потому что потом воздух над головой выжгут подчистую, и вам придётся искать в себе силы на поиски рухнувших вниз чувств, уже неоднократно узаконенных слезами и временем.

– Здравствуйте. Присаживайтесь, – Преподаватель, женщина с маленьким ртом и рваной чёлкой, прервала занятие и дождалась, когда девушка усядется за стол. Раздражение опозданием ей удалось спрятать где-то в паузе между адресованными Ксении словами.

Преподавателя звали Людмила Эдуардовна Левит. Психолог, практикующий психоаналитик, ведущая проекта «Сомнения», ну и конечно – куда уважающему себя преподавателю без этого? – почётный член Федеративной ассоциации психоаналитиков. Она читала курсы по общей теории психоанализа, истории психоанализа, психологическому консультированию и супервизии, конфликтологии переговоров, вела семинары по построению карьеры. Ксении не нравились используемые Левит коммуникативные посылы и элементы общения, казённой сухостью которых она с первого занятия дистанцировалась от учеников… Не обратное ли должен сделать любой психолог в первую очередь: приблизить, расположить, посеять семена компромиссов? Задействовать в разговоре – даже в монологе! – полный спектр синтонов, а не орудовать маркером конфликтогенов? Или в этом заключался главный урок всего курса: «Добро и улыбка не принесёт вам пользы – одни проблемы! Постоянны только сомнения!»? Нет, она не была груба или некорректна, но в мелочах и деталях совокупным образом скорей походила на раздражённую тупостью заочников высокомерную особу, муж которой чаще поглядывает на коллекцию виски в баре, чем на неё, и, разумеется, он философ, а не алкоголик, недопонятый, недопринятый, недоласканный, а она, а он… а они, эти лица за партами… как они будут смотреть в глаза своим детям, когда не смогут ответить на вопрос чада: пап, а кто искал причину многих мечтаний в подавленной «потребности в мастурбации»4? Левит зачем-то сразу сообщила, что прекрасно знает веданту, и каждое занятие неосознанно пыталась свинтить с безымянного пальца кольцо, словно то кусало кожу.

– Опоздавшим хочу напомнить, – сказала Левит, не глядя на Ксению. – Что сегодня, как и оговаривалось заранее, мы отвлеклись от основной программы и говорим о психологических курьёзах и забавных случаях.

– Будет увлекательно, – с сарказмом шепнул сосед сзади. – Никаких сомнений, ни малейших.

Ксения, не оглядываясь, мелко кивнула.

Лекционная была заполнена на треть, меньше, чем обычно, и катастрофически мало по сравнению с первым занятием; верно, многие слушатели курса не смогли совместить Левит и зовущую на пляжи субботнюю жару.

– Нильс Лифсен, – уже вещала Левит, – финский психотерапевт предложил своим пациентам писать ему письма, изливая на бумагу все личные переживания, грусть, сомнения. Таким образом Лифсен решил избавить страждущих от изложенных в письмах проблем, дав людям выговориться. И вот на одном из совещаний неожиданно встал давний научный оппонент Лифсена. «Я тоже послал вам письмо, – признался он. – И приношу свои извинения за его гневное содержание, обвинения в шарлатанстве. Как только отправил это недостойное учёного яростное послание, сразу же почувствовал невероятное облегчение. Ваш метод работает!». «Извинения не требуются, коллега, – улыбаясь, ответил Лифсен. – Я вообще не читаю этих писем».

Признать увлекательность слов человека, который тебе не импонирует, труднее, чем человека, которому симпатизируешь, – тут к психологу не ходи. А лекция была очень увлекательной, хоть и наивно-пыльной, с западным и заокеанским вектором, к тому же резецированная монотонным рассказом Левит, сухим, как горло похмельного.

Определить фактический рост на глаз не так просто, как кажется, более того, он может существенно меняться в зависимости от вашего… служебного положения. Австралийский психолог Пауль Р. Уилсон собрал пять различных групп студентов и представил им одного и того же человека, наделяя его разными званиями и титулами. Средний рост «студента» у одной из групп достиг 171 сантиметра. «Ассистент кафедры психологии» вырос до 178 сантиметр. Звание «старший лектор» расщедрилось ещё на парочку сантиметров, удлинив незнакомца до 180, а роль «профессора» вытянула до 184.

– Все президенты выглядят баскетболистами, – сказал парень сзади.

Кажется, он с ней заигрывал, этот угольноволосый шутник с прооперированными ушами. Если он появлялся позже Ксении, то часто садился рядом, виновато улыбаясь и кивая, чтобы после развязать мешок сомнительных острот и комментариев. Вероятно, ему не следовало исправлять торчащие уши, прижимать их к черепу в надежде на новое мироощущение – образ комика ощутимо пострадал.

Ксения никак не отреагировала. Уж лучше невнимание сейчас, чем мучительно-неловкие отказы прогуляться или дать номер телефона – в перспективе.

Левит говорила, глядя в ноутбук.

На стене за кафедрой окном в просроченную белизну висел экран проектора, так ни разу и не задействованный в обучении.

Ксения достала смартфон, включила фотоаппарат, обвела аудиторию взглядом.

Стены лекционной были выкрашены в цвет папайи, по глянцевому потолку скользили блики улицы, плитка лекторского помоста бросалась в глаза своей нездоровой желтушностью. В углах висели телевизионные панели, на столах в нишах возлежали бусинки наушников, в поясном поклоне изгибались микрофоны. Никаких скрытых образов, никакого настроения, разве что – чувство дежа вю, шаблонной ухоженности, в таких аудиториях, с разной степенью реализации вандалистских позывов студентов, она сидела тысячи раз. Ксения с ностальгией вспомнила кабинет истории Новосибирского юридического института, из которого она квалифицировалась в этом году юристом и девушкой, сумевшей избежать огласки короткого романа со старшим преподавателем кафедры. Эта связь осталась для неё тянущей вязью желанного, запретного, разочаровывающего. Она разорвала отношения, как только узнала, что он помолвлен, и хорошо, что рано, что неожиданным ударом, но всё же немного поздно для полной амнезии, желанной в отличие от воспоминаний о маме, которая не прилетела к ним ни следующим, ни каким-либо другим самолётом… никогда. Ксении тогда было девять – и она верила в чудеса…

Тот кабинет истории дышал прошлым веком, сыростью, бессистемной утопией чего-то бессмысленно-великого. Кабели чёрными пуповинами ползли по плешивым стенам, местами провисая, местами – забыв о цели своего пути – заканчиваясь грубой шишковатой изоляцией. Помимо них стены украшали чахоточные фотографии сгнивших или забальзамированных вождей, флаг, покрытый паутиной, и текст государственного гимна, словно таблица проверки зрения. Летом в нём было душно, зимой зябко, пыльные полуслепые светильники давали мало света, а ступеньки в проходах смешно скрипели. Не аудитория – целый мир.