Леонид Нестеров - Месяц Безумного Волка

• Название: Месяц Безумного Волка
• Автор: Леонид Нестеров
• Жанр: Поэзия

Драматург А. Володин называл автора «первым номером» (хотя сам автор считал себя третьим после Бродского и Высоцкого). Писатель В. Катаев сказал, что впервые встречает стихи, про которые не может понять – хороши они, плохи или гениальны. Композитор Г. Свиридов собирался написать вокальный цикл на венок сонетов из этой книги. Один белый стих отсюда занял призовое место на весьма престижном англо-ирландском конкурсе.

---

Венок сонетов

Вступление

Тебе посвящаются, жизнь,
сто строчек последней недели,
уж все мы глаза проглядели,
когда ты ударишь? – скажи!

Ни выпить нам, ни закурить —
мордастым твоим запевалам,
должны мы – ни много ни мало —
хоть в слове тебя повторить.

И черные камни – у ног,
и синее небо – в Начале,
и красная дрожь иван-чая —
как будто последний звонок.

Сейчас небеса разведут
и выпустят нас на арену —
нам лучше ослепнуть, наверно,
на эти пятнадцать минут.
1

Переложу себя на Голоса:
на реквием, а лучше на мазурку —
так опускают камешки в мензурку,
чтоб вычислить удельные веса.

О чем поешь, мой хриплый, пропитой?
О чем молчишь, мой ангельский, приятный?
Какие солнца и какие пятна
сокрыты за мелодией простой?

Во времени, как посреди травы,
в том Голоса по-своему правы,
что требуют вниманья и участья.

Все некогда прислушаться к себе —
своей эпохе и своей судьбе,
чтоб целое звучало тише части.
2

Чтоб целое звучало тише части,
пусть пламенем от головы до ног
пройдет по мне причастности поток —
вмешательство непрошеного счастья.

Замолкни, Голос счастья и ума,
чтоб не сказало будущее хмуро,
что за моей повадкой трубадура
скрывается расчетливость сама!

Оставь мне пропасть, чуждую другим,
сгустившееся время, серный дым,
рогов и крыльев редкие напасти,

кокетливый, ехидный Голосок,
крючок и рыбку, сито и песок,
шквал памяти – моей сильнее власти!
3

Шквал памяти моей сильнее власти,
корабль Благоразумия, прости —
достаточно сидели взаперти
оптовые и розничные страсти!

Крещендо, Голос – главная улика,
которую инспектор приберег:
как на две плахи – вдоль и поперек —
меня – вот так! – хватает на два крика.

Да! Виноват! Не умолчу, не скрою —
как потерявший ветер я не стою
расходов на такие паруса!

В защиту под сурдинку, анонимно,
на перекрестке шлягера и гимна
пусть жизнь себя споет за полчаса.
4

Пусть жизнь себя споет за полчаса —
пройдет передо мной зерно, помада,
гостиница, фабричная громада…
А может быть, июльская роса?

Перемелю, осилю эту кость
сомнительных вопросов и ответов,
ведь жизнь – в собачьем виденье предметов —
есть верность, выполнение и злость.

Я, понедельник начиная с драки, —
в житейском толковании собаки —
несу свой крест у Бога на виду.

Наверное, приятней в светлой лени
парить над суетою поколений,
сформировав за пазухой звезду.
5

Сформировав за пазухой звезду,
как пенсию – печатью и распиской:
«Сим подтверждается, что небо близко», —
я в дом суровый песенку введу.

А ну-ка потеснитесь, Голоса,
вам – барственным, почти что порционным,
вам – телефонным, полупокоренным,
отставки выпадает полоса.

Садитесь ближе, беглое дитя,
вернувшееся столько лет спустя,
и мебелишку не судите строго…

А в этот миг, особенно нужна —
как менестрелю долга и рожна, —
мне повторится дальняя дорога.
6

Мне повторится дальняя дорога
от праотцев до некоего дня,
пока сдирала песенка с меня
три шкуры подоходного налога.

Я временем платил и удивленьем —
бесценная валюта юных лет,
в итоге чтобы мне – физкультпривет! —
махнула правда хвостиком оленьим.

Но вскоре ветер зрелости моей
прошелся, словно древний суховей,
как засуху, вручил мне резкость слога

и, песенку оставив на земле,
меня вознес, как будто бы в седле,
пониже червяка, повыше Бога.
7

Пониже червяка, повыше Бога —
простецкий человеческий удел,
которым в совершенстве я владел
и думаю владеть еще немного —

настолько, чтоб сказать тебе, эпоха:
спасибо, что под солнцем и луной
есть расстоянье в песенку длиной
меж временами выдоха и вдоха!

Лишь песенка да скверная погода
останутся как продолженье рода
в нечаянно случившемся году,

когда в той высоте, где – против правил —
архангел сник и дьявол след оставил,
я с маршевою выкладкой пройду.
8

Я с маршевою выкладкой пройду —
задиристый кузнечик голосистый,
исчезнувший под скаткою ворсистой,
доверившийся Страшному Суду.

Но вещий сон мне снится иногда —
как Страшный Суд на одуванчик дунул
за то, что ничего тот не придумал
в свою защиту, кроме «да» и «да».

И я, лишенный как бы оперенья,
прозрачен стану до самозабвенья,
среди имущих душу сир и наг…

Я просыпаюсь, Голосам подвержен,
и понимаю – в сущности отвержен —
все будет так. Но будет все не так.
9

Все будет так. Но будет все не так.
Пол отскребут и вымоют посуду,
когда вне расписания отбуду
я в те пространства, где приспущен флаг.

Какой бы горн ни требовал меня,
какая бы заварка ни кипела,
не предложу я ни души, ни тела,
воистину спокойствие храня.

И так пойдет привычно служба эта,
как солнце отоваривает лето,
как дрозд поет и расцветает мак…

Но час придет, и Голос за стеною
напомнит все, не сделанное мною,
как молнию подчеркивает мрак.
10

Как молнию подчеркивает мрак,
являя в ней абстрактную возможность,
так некто, позабыв про осторожность,
откликнется на мой масонский знак.

Он, оценив судьбу мою – в уме —
и просчитав эпоху – больше телом,
отмерит горькое зерно: «Он сделал!» —
и сорок бочек дыма: «Он умел!»

О чем ты раньше думал, счетовод,
под вечер просвещающий народ?
Зачем ты утром не пришел за мною?..

«С эпохою кто был накоротке,
всегда потом – в дурацком колпаке!» —
сорвется Голос лопнувшей струною.
11

Сорвется Голос лопнувшей струною.
Багряный лист погаснет в ноябре.
И может быть, взаправду – на заре
я распадусь на облачко льняное.

Поэтому ответственному гену
позвольте заявление всучить:
«Прошу моей горчинкой огорчить —
как вылепить – очередную смену!»

У жизни есть замашки бюрократа,
а может быть – медведя иль солдата:
просителя не пустит на порог.

Бессмертия не сыщешь и в помине:
и в дереве, и в подвиге, и в сыне
лишь есть чередование тревог.
12

Лишь есть чередование тревог
добра и зла, как солнышка и снега,
и эта повторяемость набега —
бессмертия единственный залог.

Так что же вы хотите, Голоса?
Давайте рассчитаемся по кругу:
я – первый – брошу солнцепек и вьюгу,
а ты – последний – веру в чудеса!

Какой он есть – печальный и безгрешный,
живущий в общежитье и скворечне,
искомый идол, аленький цветок?

Не он ли часто прячется меж нами —
дитя природы с длинными ногами,
привычное, как пол и потолок.
13

Привычное, как пол и потолок,
сожительство тревоги и восторга,
вне запада звучащий и востока
навеет Голос – вечный ветерок.

Мой пасынок, любовный Голос мой,
для вечного мала моя арена —
так вечным клочьям полиэтилена
сегодня тесен бедный шар земной.

Статистик я – впервые на коне.
Зачем-то сверху поручили мне
все мерять бухгалтерией двойною:

внизу – пустыни, наверху – дожди…
Век двадцать первый пляшет впереди,
и тень любви – уловлена спиною.
14

И тень любви – уловлена спиною —
скользнет теплом и холодом по мне,
отчетливая, словно на Луне,
согнувшаяся, как бы под виною.

Но я по праву гения мороки
не повернусь, не отклоню лица,
чтоб взгляда осужденного стрельца
не оторвать от виденья дороги…

Я над моим грядущим днем сегодня
пройду, как истребитель всепогодный
проходит над обломком колеса,

и – не высчитывая, что дороже, —
сверкну, исчезну, растворюсь – и все же
переложу себя на Голоса.
Мадригал

Переложу себя на Голоса,
чтоб целое звучало тише части,
шквал памяти – моей сильнее власти.
Пусть жизнь себя споет за полчаса.

Сформировав за пазухой звезду —
мне повторится дальняя дорога —
пониже червяка, повыше Бога
я с маршевою выкладкой пройду.

Все будет так. Но будет все не так.
Как молнию подчеркивает мрак,
сорвется Голос лопнувшей струною:

лишь есть чередование тревог,
привычное, как пол и потолок,
и тень любви – уловлена спиною.
Послесловие

Спасибо сделавшему жизнь мою
не камнем, а прозрачной паутинкой,
летящей то на север, то на юг,
поющей песню, как бы под сурдинку,
в твое многоголосие маня
любого, чья душа на перепутье,
за то спасибо, что там нет меня
и памяти об этом лилипуте,
за то, что ты уста мои разверг,
и слышать мне себя почти не стыдно,
за то, что после дождичка в четверг
взойдет заря и солнце будет видно.

Пять писем к одной женщине