Александр Шмидт - Перепросмотр

• Название: Перепросмотр
• Автор: Александр Шмидт
• Жанр: Русское современное
• Год: 2017
• ISBN: 978-5-9909810-2-7

Центральная тема романа – судьба человека, остро пережившего удушающую пустоту «эпохи застоя», абсурдность своей службы в органах МВД, ощутившего на себе весь трагизм «Федорчуковской волны» и последующих событий, разворачивающихся на фоне драматических переломных преобразований в жизни народа, всей страны, мутный поток девяностых и, наконец, постепенное осознание необходимости собственной духовной трансформации. Люди, подобные главному герою романа уже не жаждут активного участия в судьбе общества и тем более его изменения. Они уходят на его периферию, становясь созерцателями, магами или философами, так как жизнь в этом мире причиняет им слишком много боли, а познаваемый новый мир рождает все большие чудеса восприятия. И, тем не менее, «они наделяют глубоким смыслом то, что кажется незначительным. Их задача-привносить в этот мир просторную тишину через абсолютное присутствие во всем, что они делают. Их цель – превращать любое дело в священнодействие и оттого их влияние на мир оказывается намного глубже, чем это может показаться, если смотреть на видимую часть их жизни» – Эрхарт Толле

---

На педсовете Александр чувствовал себя неважно. Во-первых – по причине своей «гордой застенчивости». Педагоги все сплошь солидные люди, а он, сам вчерашний студент, работает лишь второй месяц. Во-вторых, он с грустью понимал что «кнутом палки не перешибешь», и его «позиция» выглядит как-то смешно, ребячески. В голове время от времени проносились обрывки песни Галича о товарище Паромоновой: «… Первый вопрос у них – свобода Африке, а второй уж про меня, в части «Разное»…» и это усугубляло дурашливое настроение. «… А как вызвали меня, я сник от робости, а из зала кричат: «Давай подробности!» Смиренно признав свои ошибки, Александр пообещал уважаемым людям «Больше не отвлекать их от дел подобной чепухой!» Сказал и осекся, взглянув на разгневанную Данильченко. Та вскочила и затрещала: «Это не чепуха, товарищ Клинцов! Это политическая недоразвитость, а проще говоря, инфантильность!» Она еще долго бичевала эти проявления политической незрелости. Клинцов понимающе и с участием, согласно кивал головой…

Его забавляла игра с красной приспособленкой, ее энергичное отстаивание партийных «прЫнципов», лживость и стремление к власти.

* * *

Распрощавшись с Александром, Елена вновь прыгнула под одеяло, находясь в радостном возбуждении от случившегося и трепетно ощущая начало чего-то значительного, светлого, долгожданного, обещавшего резкие изменения в ее жизни. Как всегда, когда умиротворенное тепло охватывало ее душу, ей вспомнился родной, любимый городок на Урале; почерневший от старости отчий дом, бабушка, близкие… Она словно делилась с ними своей радостью, своим обретением, вновь родившейся мечтой.

Старинный русский город на Урале. Известные всему городу добротные Благовские дома, стоящие на Сибирском тракте: один деревянный, почерневший, изъеденный ветрами до прожилок, мастерски срубленный чуть не два века назад из лиственницы, и рядом классический, каменный двухэтажный, – были приобретены преуспевающим предпринимателем Романом Благовым для двух своих сыновей. В каменном, еще в 1826 году, останавливалась по пути следования мужа по Сибирскому тракту княгиня Волконская.

Совдепия, искромсав внутренности дома, устроила там шестнадцать квартир, заселив их деревенским, низкопородным и пьяным людом. И только музейные экспонаты вскользь напоминали о земском враче и уездном предводителе Петре Романовиче Благове, жившем вдвоем с супругой в этом славном доме.

В деревянном доме жили три семьи. Так случилось, по иронии судьбы, что истинные потомки этого уважаемого рода занимали лишь пару комнаток полуподвального помещения для прислуги, а люди, далекие от магистральной Благовской линии, заселяли бельэтаж.

В начале лета 1912 года в женской гимназии уездного города проходил выпускной бал. Событие для купеческого города немалое. И дочерей показать во всей красе, и собственное положение подчеркнуть. Михаилу Романовичу Благову, известному и уважаемому в городе, а тем паче родному брату уездного предводителя дворянства, краснеть за дочь не приходилось: высокая и статная, нордического склада, обаятельная Шурочка закончила курс круглой отличницей и при неоспоримых собственных достоинствах имела весьма значительные материальные перспективы.

Бал по местным меркам был великолепен – купцы и немногие дворяне на такого рода увеселения денег не жалели. Раскрасневшиеся барышни вальсировали и весело щебетали. Преисполненные достоинства родители были учтивы и благодушны. Местный фотограф Вонненберг был вездесущ и предупредителен, угадывая малейшее желание. Позднее на карточке Шурочки, снятой в окружении своих лучших подруг, каллиграфическим подчерком будет написано: «Школьные годы, веселые дни, как вешние воды промчались они». К окончанию торжества, подчеркивая высокий статус родителя, для нее будет подана карета, невзирая на то, что до дома и пятисот метров – то нет. Весь мир для Александры Михайловны, как этот теплый летний вечер, был ласков и загадочен, а утро обещало быть ясным и благодатным.

Деревенская школа, куда Александра попала, влекомая гражданским и нравственным долгом «нести свет в сердца людей», с ее послушными и прилежными деревенскими учениками, встретила вчерашнюю гимназистку достойно. Уральские деревни в те времена были крепкими, а люди трудолюбивыми, толковыми и открытыми. Бедными были только ленивые и, как правило, пьяные люди, которых природа не одарила жизненной энергией. Были и «наказанные»: погорельцы или потерявшие кормильца. Этим помогали люди.

Возлюбленным, а потом и мужем для Шурочки, явился огромного роста, с шапкой рыжих кудрей «кольцо в кольцо», похожий на финна, дьякон Серофим. Отец и дед Серофима были священниками, а сам он окончил Екатеринбургское духовное училище. Несмотря на его могучее телосложение и грубоватые, хотя и мягкие черты – был он чрезвычайно добр и даже застенчив, а в быту покладист и миролюбив.

Течение жизни молодой семьи было неспешным, здоровым и светлым, имеющим под собой твердое основание веры и здравого смысла, замешанного на старинном русском укладе.

Дочь Елизавета родилась за месяц до прихода к власти большевиков. Ее родители уже осознавали ужас приближающейся катастрофы, которая вмиг все ее наследуемые богатства, материальные и духовные, естественные при эволюционном развитии общества, превратит в недостатки, проклятие, клеймо, а достоинства и честь рода своего нужно будет скрывать, иначе за этим последуют плевки и удары вчерашних рабов.

Красная вакханалия началась в восемнадцатом. Какие-то «Красные орлы», набранные из сельского отребья и рабочих пьянчуг. Многочисленные «борцы за свободу». Грабежи. Насилия. Расстрелы. Попранные устои и честь. Молодая семья отца Серофима делает попытку уехать в Омск, под крыло А.В.Колчака – неудачно. Жизнь, полная ужасов и лишений. Один брат Александры Михайловны погиб на германском фронте, второго вскоре репрессировали. Самого отца Серофима слякотной осенней ночью тридцать седьмого арестовали, набив при этом шесть мешков золотой и серебряной утвари, не утруждая себя составлением каких-либо бумаг. «Экспроприацию» энкавэдэшники проводили тщательно и с удовольствием, что ничуть не отличало их от грабителей с большой дороги.

Постаревшая Александра с дочерью Елизаветой и сестрой Ольгой остались одни, «уплотненные» «восставшим гегемоном» до двух комнаток в полуподвале родного дома.

Ее муж уже давно был унижен и расстрелян, а надежда, рожденная дьявольским изобретением коммунистов «без права переписки», – все жила, не позволяя внутренне расстаться, молиться «за упокой».

Елизавету природа одарила статностью и здоровьем, тем шармом молодой девушки, который являлся в тридцатые годы эталоном женской красоты, и заставлял мужчин непроизвольно оборачиваться вслед. Однако, к злорадному шипению «поповская дочь» в двадцать лет добавилось и более ядовитое: «дочь врага народа». Будучи по природе человеком добрым и открытым, она делала все, чтобы не раздражать очень чувствительных к происхождению и «чистоте рядов» пролетариев, все более превращаясь в безропотную, как и подавляющее большинство, «рабочую скотинку». Впрочем, мир не был так трагичен, если учесть ее популярность среди мужской части города. В их лживом заискивании, бесконечных комплиментах и любовных интригах она не чувствовала себя униженной и лишенной, а сакраментальный омут кинематографа, в который она с наслаждением погружалась время от времени, рождал в собственных глазах актрису, чуждую окружавшего ее мира грубости и бескультурья. Она взрослела, оставаясь ребенком.

Первый брак обещал быть благополучным: он – офицер Красной армии, не побоявшийся взять «дочь врага народа». Сына Елизавета рожала уже без отца, который в это время воевал на фронте.

Было ли – не было, однако в те времена ломали людские судьбы без труда, даром что злость и зависть в новом российском обществе расцветала махровым цветом на навозной почве «равенства» и «классовой бдительности». Прошедший всю войну фронтовик не вернулся к Елизавете, оскорбленный лакейскими доносами о ее неверности.

Второй брак и браком-то нельзя было назвать, настолько он был абсурден. Артистическая внешность нового кандидата в мужья приводила Елизавету в расслабленное, умилительное состояние. Вот он, герой ее киношных исканий! На фоне послевоенного безмужичья и окопной грубости этот красавчик, хоть и младше ее на девять лет, вел себя переливчатым петушком на птичьем дворе вдов и молодок. Опьянение жизнью для него, единственного сына заслуженного фронтового врача, с отличием окончившего юридический факультет, «души» компаний, перманентно переходящих одна в другую, быстро превратилось в реальное беспробудное опьянение. Не проработав и года помощником прокурора по месту своего распределения, он с такой скоростью стал пикировать вниз, что вскоре оказался в придорожной канаве. Несмотря на это, он успел создать видимость благородного намерения создать семью. И хотя трезво мыслящая Александра Михайловна моментально оценила бесперспективность таких намерений, она ничего не могла поделать с разгоревшейся страстью дочери. Елизавета не захотела согласиться с доктриной матери «Лучше никакого, чем такой» – слишком болезненными были прошедшие годы одиночества, и, по легкомыслию или с отчаяния, пригрела на своей пышной груди забубенную голову несостоявшегося прокурора.