И. Болгарин - Адъютант его превосходительства

• Название: Адъютант его превосходительства
• Автор: И. Болгарин
• Издательство: Изд. Воениздат
• Жанр: Исторические приключения
• Год: 1979

Роман о гражданской войне на юге России, о разгроме деникинщины моло­дой Красной Армией. Главный герой произведения – разведчик Павел Кольцов, действовавший по заданию красного командования в штабе дени­кинских войск.

Изображенные в романе события и его герой широко известны по однои­менному телевизионному фильму.

ПЕРВЫМ ЧЕКИСТАМ ПОСВЯЩАЕТСЯ

---

– Да-да! Я определенно встречался с вами в Каменец-Подольске, капи­тан! У меня удивительная память на лица!.. Ах как было тогда славно! Ка­залось, все обрело ясность! Казалось, вотвот объявят перемирие и вернут­ся добрые старые времена… – Поручик окончательно признавал в Кольцове своего.

Глаза ротмистра Волина, до сих пор сохранявшие ледяную напряженность, слегка оттаяли, и оказалось, что они совсем не холодные и даже чуть-чуть лукавые. Ротмистр щелкнул портсигаром и, словно объявляя мир, гостепри­имно предложил Кольцову:

– Отведайте моих! Преотменнейшие, смею доложить вам, папиросы! – и улыбнулся краешками губ; улыбка, как улитка из раковины, высунулась и тут же спряталась.

– Благодарю, – потянулся за папиросой Кольцов, показывая, что и он обрадован примирением.

Поручик Дудицкий тоже протянул руку к портсигару:

– Разрешите, ротмистр! Я, знаете, вообще-то не курю, но в такой день… – поспешно оправдывался он, с почтительностью беря папиросу из портсигара.

Ротмистр Волин понимающе кивнул и присел к столу. Откинувшись на вы­сокую спинку кресла и не спеша затянувшись папиросой, он поочередно пос­мотрел на Дудицкого и Кольцова:

– Значит, вы сослуживцы, господа?

– Относительно, – благодушно уточнил Кольцов. – Дивизия Гильчевского была в восьмой армии Юго-Западного фронта. А я служил в девятой. На смотр, как известно, были выведены отборные части этих двух армий.

Волин удовлетворенно кивнул головой и старательно стряхнул пепел па­пиросы в пепельницу:

– Давно в тылах красных?

– Порядочно уже… Был тяжело ранен, – стараясь, чтобы разговор тек по-домашнему, запросто, а не состоял из вопросов и ответов, с готов­ностью отозвался Кольцов. – Спасибо добрым людям – выходили… Мне бы еще месяц-два отлежаться, но…

– Да, правильно, что спешите… За месяц-два, от силы за полгода, по­лагаю, все закончится, – глубокомысленно сказал Волин. – Простая арифме­тика, капитан. Здесь, на Южном фронте, у Советов до недавнего времени было семьдесят пять тысяч штыков и сабель. А у нас – сто тысяч. Далее. Восстание донских казаков отвлекло на себя тысяч пятнадцать штыков и са­бель, не меньше…

– Остановитесь, ротмистр! А то окажется, что нам уже и воевать не с кем! – поощрительно пошутил Кольцов.

– Но это ведь факты! – с неожиданной горячностью возразил Волин. – Да, воевать уже практически не с кем.

– А генералы, господа! – вклинился в разговор поручик Дудицкий. – У красных войсками командуют мужики. Неграмотные мужики. Посему и этот фактор не следует сбрасывать со счетов.

Волин коротко взглянул на Дудицкого и снисходительно улыбнулся. Затем небрежно, почти по-свойски спросил у Кольцова:

– А где, позвольте узнать, вы познакомились с Петром Николаевичем?

Кольцов нахмурился и, выдержав паузу, сухо ответил:

– Видимо, нам не следует задавать друг другу подобных вопросов, гос­подин ротмистр!

Волин засмеялся:

– Что ж, может, вы и правы!..

Софья Николаевна, о чем-то пошептавшись с Дудицким, вышла.

Волин продолжал:

– Но я спросил о Петре Николаевиче потому, что меня предупредили: мы с поручиком – последние, кто идет через это «окно».

– Я тоже об этом предупрежден, – спокойно подтвердил Кольцов. – С тем лишь уточнением, что последним буду я!

В гостиную с подносом в руках вошла сияющая Софья Николаевна.

– Ах, господа, прекратите проверять друг друга! И так кругом сплошное недоверие, распри, вражда! – воскликнул поручик Дудицкий, скосив глаза на рюмки и граненый хрустальный графин, в котором покачивалась густая малиновая жидкость. – Важно лишь одно: мы живы, мы встретились, мы скоро будем у своих… А с такой наливочкой и в такой превосходной компании я не против и здесь подождать нашего освобождения. Дней через семь, от си­лы через десять наши точно будут здесь! – И затем он деловито обратился к хозяйке: – Я угадал, Софья Николаевна, это наливка?

– Конечно же, это не шустовский коньяк, поручик. – И, расставляя рюм­ки на столе, хозяйка многозначительно добавила: – Кстати, войска Антона Ивановича перешли на реке Маныч в общее наступление. Красные бегут…

– Кто это вас так хорошо информировал, Софья Николаевна? – скептичес­ки поднял брови ротмистр.

– Зря иронизируете. Я читала газету красных. Они сообщают, что оста­вили Луганск! – решительно произнесла Софья Николаевна, и ее величест­венный подбородок заколыхался.

– Ну, а об этом общем наступлении тоже там написано? – тем же уста­ло-насмешливым тоном спросил Волин.

– Видите ли, между строк многое можно прочесть, – вспыхнув, ответила Софья Николаевна.

Вся ее фигура выражала возмущение. Софья Николаевна умела выражать чувства всей своей фигурой. Когда-то ей сказали, что внешностью, до­родством она похожа на Екатерину Великую, и с тех пор предметом ее забот стали величественность и дородство.

– Что ж, господа! Отличные новости! – Дудицкий нетерпеливо поднял рюмку – его раздражала любая задержка. – Я предлагаю тост, господа, за… за Антона Ивановича Деникина, за Ковалевского, за всех нас, черт возьми, за…

– За хозяйку дома! – галантно продолжил Волин.

– За удачу, – предложил Кольцов, ни к кому не обращаясь, словно отве­чая на какие-то свои потаенные мысли.

Они выпили.

– Я буду молиться, чтоб господь послал вам удачу, – посвоему поняла тост Кольцова Софья Николаевна. – С моей легкой руки через линию фронта благополучно перешло уже сорок два человека… Завтра в одиннадцать вы выедете поездом до Демурино. Пропуска уже заготовлены…

– Фальшивые? – поинтересовался Волин.

– Какая вам разница?! – обидчиво поджала губы Софья Николаевна. – По моим пропускам еще ни один человек не угодил в Чека.

– Вы думаете, нам будет легче от сознания, что мы первые окажемся в Чека с вашими пропусками? – с язвительной озабоченностью произнес Кольцов, всем своим видом показывая, что опасается за ненадежность доку­ментов.

– Пропуска настоящие! – успокоила офицеров хозяйка…

Она подробно рассказала, кого и как отыскать в Демурино и как дальше их поведут по цепочке к линии фронта.

Рано утром огородами и пустырями она проводила их до вокзала, дожда­лась, пока тронулся поезд, и еще долго махала им рукой.

Поручик Дудицкий неожиданно растрогался и даже смахнул благодарную слезу.

А Кольцов в самое последнее мгновение среди толпы провожающих успел выхватить взглядом сосредоточенные лица Красильникова и Фролова. Они не смотрели в его сторону – это тоже страховка, – хотя и приехали в Очере­тино вместе с ним и теперь пришли на вокзал удостовериться, что все идет благополучно… Кольцов понимал, им хочется проститься, но они только сосредоточенно курили. Лишь на мгновение взгляд Краснльникова задержался на нем – и это было знаком прощания…

Обсыпая себя угольной пылью, поезд двигался медленно, точно страдаю­щий одышкой старый, больной человек. Подолгу стоял на станциях – отдува­ясь и пыхтя, отдыхал, – и тогда его остервенело осаждали люди с мешками, облезлыми чемоданами, всевозможными баулами. Они битком набивались в тамбуры, висели на тормозных площадках. Станционная охрана бессильно стреляла в воздух, однако выстрелы никого не останавливали – к ним при­выкли. Казалось, что вся Россия, в рваных поддевках и сюртуках, в заду­бевших полушубках и тонких шинельках, снялась с насиженных мест и заспе­шила сама не зная куда»: одни – на юг, поближе к хлебу, другие – на се­вер, дальше от фронта, третьи и вовсе метались в поисках невесть чего…

Мимо поезда тянулась продутая суховеями, унылая, полупустая степь, тщетно ожидавшая уже больше месяца дождя. Но дождя не было. Сухое, нака­ленное небо дышало зноем, проливая на землю лишь белый сухой жар. Кое-где стояли низкорослые и редкие, с пустыми колосьями, хлеба. Вызрели они рано: в середине мая – слыханное ли дело! – зерно уже плохо держа­лось в колосе и, сморщенное, жалкое, просыпалось на землю.

Степь поражала малолюдством. Лишь кое-где Кольцов замечал мужиков, словно нехотя машущих косами. Косилок вовсе не было. Видно, даже старые и хромые лошади были заняты на войсковых работах.

Кольцов стоял на площадке вагона и курил.

– Слышь-ка, парень, оставь покурить, – попросил бдительно сидящий на узле небритый дядька с мрачно Сросшимися бровями.

Кольцов оторвал зубами конец цигарки и протянул дядьке окурок.

Устало стучали колеса. В вагоне было душно, пахло карболкой, потом и овчинами. На полках и в проходах густо скучились люди. Сидели и лежали на туго набитых наторгованной рухлядью мешках, на крепко сколоченных из толстой фанеры чемоданах. Жевали хлеб. Дымили самосадом. Лениво перего­варивались, Кольцов слышал отрывки чужих разговоров – ему было интересно знать, о чем думают люди, к чему стремятся, как пытаются разобраться в сложных событиях гражданской войны. В дороге человек обыкновенно любит пооткровенничать; даже те, кто привык отмалчиваться, в дороге бросаются в спор.