И. Болгарин - Адъютант его превосходительства

• Название: Адъютант его превосходительства
• Автор: И. Болгарин
• Издательство: Изд. Воениздат
• Жанр: Исторические приключения
• Год: 1979

Роман о гражданской войне на юге России, о разгроме деникинщины моло­дой Красной Армией. Главный герой произведения – разведчик Павел Кольцов, действовавший по заданию красного командования в штабе дени­кинских войск.

Изображенные в романе события и его герой широко известны по однои­менному телевизионному фильму.

ПЕРВЫМ ЧЕКИСТАМ ПОСВЯЩАЕТСЯ

---

Трамвай долго и гулко тащился на Лукьяновку по бесконечной Львовской, а потом по Дорогожицкой улицам. Возле Федоровской церкви Юра лихо спрыг­нул с подножки трамвая и повернул в переулок, где жил Бинский. Возле ни­зенького домика с подслеповатыми окнами он остановился и постучал в дверь.

– Заходите! – приказал из-за двери скрипучий голос.

В темной прихожей Юра разглядел Бинского.

– Здравствуйте! – безрадостно произнес Юра.

– А, Юрий! Очень рад. Очень! Раздевайтесь, снимайте курточку, сейчас будем пить чай! – засуетился Бинский.

– Благодарю, но я не хочу чая…

– Раздевайтесь, раздевайтесь. Без чая я вас не отпущу, – настаивал Бинский, помогая Юре снять курточку и на ходу ощупывая ее. – Идемте в комнату.

Здесь тоже было сумрачно, пахло сыростью и мышами. Посередине комнаты с низким потолком стоял овальный стол, у одной стены – комод, возле дру­гой – кушетка и тумба с граммофоном – хозяйство человека, которому от жизни ничего больше не нужно.

– Садитесь, кадет! Я приготовлю чай, а вы пока послушайте Вяльцеву. – Бинский опустил мембрану граммофона на пластинку и торопливо вышел.

Сколько раз уже Юра объяснял Бинскому, что никакой он не кадет, но, похоже, Бинский специально каждый раз забывал об этом.

Вяльцева раскатисто пела о тройке, о пушистом снеге… Бинский принес и поставил на стол стакан чаю, коробку с ландрином и опять озабоченно вышел.

Из вежливости Юра отхлебнул глоток. Чай был холодный и какой-то лип­кий. Мальчик отодвинул стакан.

Вскоре вернулся Бинский с небольшой корзинкой.

– Это – перловая крупа для вас, – показал он на кулек, который лежал рядом с двумя бутылками мутноватой жидкости. – А это… это… э-э…

– Самогон? – попытался угадать Юра.

– Да-да. Это – самогон! – обрадованно и торопливо согласился Бинский.

– Жуткая гадость. Но люди пьют… Я вас прошу, дружок, сделайте мне одолжение. Занесите этот… э-э… самогон одному моему знакомому. Вам, правда, придется сделать крюк!

Но в виде одолжения… Ноги у вас молодые… – Бинский смотрел на Юру просительными глазами, и, чтобы не выдать своей неприязни, Юра отвернул­ся и пробормотал полусердито:

– Пожалуйста!

– Поедете на Подол… Деньги на трамвай у вас есть? – услужливо засу­етился снова Бинский.

– Конечно, – ответил Юра, зная, что Бинский все равно денег не даст и спрашивает о них единственно для проформы.

– Сразу возле Контрактовой площади увидите Ломакинские склады, спро­сите весовщика Загладина… Запомнили? – напутствовал мальчика Бинскнй.

– Да.

– Скажете ему: «С добрым утром, Алексей Маркович». И вручите.

Юра кивнул.

Бинский снова на секунду-другую выскочил из комнаты, вернулся с кур­точкой, помог Юре надеть ее. Хлопнул его по плечу, зачем-то подмигнул. Он был весь словно на шарнирах.

– Счастливого пути, кадет! – прокричал он и, подталкивая Юру впереди себя, проводил его на улицу.

Пересаживаясь с трамвая на трамвай, Юра доехал до Подола. Потом пеш­ком пошел по булыжной Контрактовой площади, пыльной и грязной, со мно­жеством замызганных харчевен и маленьких лавочек. Звонили к службе в Братском монастыре, и толпа нищих в ожидании богомольцев плотно обступи­ла монастырскую паперть.

Юра, не глядя ни на кого, быстро пересек площадь и вышел на улицу, которая вела к Днепру. Всю правую сторону улицы занимали приземистые складские помещения. На фасаде чернели огромные буквы: «Торговые склады бр. Ломакиных». Склады были обнесены забором с колючей проволокой. У во­рот прохаживался часовой – молоденький красноармеец с беспечным лицом.

Когда подошел Юра, был уже обеденный перерыв. Грузчики, стоя у ворот, курили самокрутки, балагурили. Кто-то показал Юре Загладина. Это был вы­сокий широкоплечий, в запорошенной мучной пылью брезентовой робе, мужчи­на.

– С добрым утром, Алексей Маркович, – подойдя вплотную, сказал Юра.

– Долго почивать изволили, юноша, – с неожиданной суровостью ответил Загладин и с опаской бросил взгляд по сторонам. – День уже.

Он взял Юру за руку, и они пошли за угол. Убедившись, что за ними никто не наблюдает, Загладин требовательно протянул руки:

– Давай!

Обе бутылки он засунул в карманы брюк под широченный брезентовый пид­жак.

– Ты к Бинскому или домой? – спросил Загладин.

Юра удивился: оказывается, Загладин уже знал о нем!

– Домой.

– Передашь дяде… – строгим голосом сказал Загладин, – Викентию Пав­ловичу… что тетя Агафья приедет сегодня вечером. Если, конечно, придет пароход. – Посмотрел мальчику в глаза и добавил: – Время-то сам знаешь какое – пароходы ходят нерегулярно.

Дотронувшись рукой до козырька кепки, он небрежно повернулся и дело­вито зашагал к складам мимо скучающего часового, бросив ему на ходу что-то, по-видимому, веселое, потому что часовой отставил в сторону вин­товку и засмеялся. А Загладин уже шел мимо открытых настежь огромных ла­базов, в глубине которых высились бунты пшеницы, мимо высоких пирамид из бочек, потом скрылся за горами обсыпанных мукою мешков, пыльных тюков, лохматых кулей и ящиков, что возвышались на всей площади складов.

Юра торопился, потому что опаздывал к обеду. Своим ключом он отомкнул калитку, вбежал в густую, вялую от зноя зелень палисадника и только хо­тел подняться на крыльцо, как услышал через открытое настежь окно столо­вой взволнованный голос Ксении Аристарховны:

– Не впутывай, слышишь, не впутывай Юру в свои дела. Он слишком мал!

– Перестань! – раздраженно отозвался Сперанский. – Ты думаешь, мне самому легко? Но так надо.

«О чем это они?» – бегло подумал Юра, и неясная тревога коснулась его сердца. Он, нарочито громко стуча каблуками по крыльцу, вошел в прихо­жую.

Уже за столом под смущенные взгляды Сперанской он рассказал, что при­нес крупу и что по просьбе Бинского ездил на Подол и поэтому задержался. Слово в слово передал Викентию Павловичу то, что велел сказать Загладин.

– Ну и слава богу! – вздохнула Ксения Аристарховна. – Слава богу, что все обошлось… Сперанский строго взглянул в ее сторону и тоже облегчен­но вздохнул, обращаясь к Юре:

– А твоя тетя разволновалась и отругала меня. – Он притянул Юру к се­бе, прижал его голову к своему жилету и непонятно почему сказал: – Ниче­го, Юра, все образуется…

– Какие хорошие все-таки люди, – подумал о них у себя в комнате Юра,

– как они обо мне заботятся! Как переживают!» И все же в глубине души шевелилось какое-то смутное предчувствие разочарования… «Что они скры­вают от меня? Что не договаривают?»

А вечером над городом раскололись, как поздние громы, тревожные звуки набата – такие громкие, что казалось, вот-вот с куполов посыплется позо­лота. Им тотчас ответили гудки пароходов. По Никольской побежали встре­воженные люди, на ходу растерянно перебрасывались между собой:

– Горит!

– Где горит-то?

– Кто-то сказал – на вокзале.

– Нет, на пристани.

– Что там?..

А кто-то также запальчиво утверждал.

– Белые идут!

– Откуда тут возьмутся белые? Петлюра возвертается! – возражал ему кто-то. – Ясно одно! Красные сдают Киев. И видать, все сжигают.

Викетий Павлович стоял у окна, напряженно вслушивался во всполошность колоколов и гул людских голосов.

– Что-нибудь случилось? – испуганно спросила его жена.

– Сейчас каждый день что-нибудь случается, – ответил Викентий Павло­вич и, наспех накинув пиджак на плечи, вышел к калитке. Следом за ним выбежал и Юра.

В конце улицы над домами медленно расползалось по небу огромное баг­ровое зарево.

– А может, это тот самый пароход горит? – высказал робкое предположе­ние Юра.

– Какой еще пароход? – с удивленной бессмысленностью посмотрел на Юру Викентий Павлович.

– Ну… на котором тетя Агафья…

Эта фраза почему-то не понравилась Викентию Павловичу.

Он раздраженно сказал:

– Прекрати болтовню, Юрий! И вообще, марш в дом!

Юра медленно и неохотно побрел к крыльцу, не понимая, за что сейчас на него накричали, и от обиды до боли закусил нижнюю губу.

А Викентий Павлович вышел на улицу, спросил у пробегавшего мимо рабо­чего:

– Что там горит, товарищ?

– Ломакинские склады! – ответил тот, с горечью поглядывая вперед, на дымы, что пластались над городом.

– Что вы говорите! – сочувственно сказал Викентий Павлович.

Охваченные огнем со всех сторон, полыхали склады. Горело зерно. Ярким пламенем были охвачены кубы прессованного сена.

Коробились в огне сапоги, тысячи пар сапог. Звонко лопалась и разле­талась в разные стороны черепица. Рушились и оседали к земле приземистые лабазы. Черный дым затягивал купола церкви Братского монастыря, стлался траурным покрывалом над улицами – и жирная, бархатистая копоть неслышно опадала к ногам напуганных людей.

…К утру от складов ничего не осталось, кроме выжженной земли, кучи золы да закопченных полуразрушенных стен. В Киев из поездки в прифронто­вую зону Фролов вернулся на следующий день после пожара на Ломакинских складах. Был поздний вечер. С вокзала он поехал прямо в гостиницу «Фран­суа» – привести себя с дороги в порядок. А через час отравился на пло­щадь Богдана Хмельницкого.