Любовь Данилова - Каменная птица папороть

• Название: Каменная птица папороть
• Автор: Любовь Данилова
• Жанр: Историческая проза

В основу сюжета повести легли реальные обстоятельства экспедиции палеонтолога В. П. Амалицкого по Русскому Северу конца XIX века – по краю исчезающей сказки. Опасное плавание по Чёртовой реке, загадочные встречи и настоящие открытия, среди которых не только безмолвные камни, но и гораздо большее: заповедные места, северные деревни и их жители – хранители древних обычаев, исконного языка и мудрой силы суровых предков. По воле Хозяина реки туман укроет и спасет, обронит птица папороть перо…

---

Каменная птица папороть Любовь Николаевна Данилова

Посвящается выдающемуся учёному-палеонтологу Владимиру Прохоровичу Амалицкому и его супруге Анне Петровне —

одной из первых среди русских женщин-геологов

© Любовь Николаевна Данилова, 2017

ISBN 978-5-4483-7763-1

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Глава 1 Господин профессор

Два века уже, как затихло, угомонилось время. Неспешно, равнинной рекой текла жизнь – по старине, по обычаю, как прежде. Новое приносили редкие чужаки. Воспринималось с опаской. Да и можно ль иначе! Зимой словно примерзало время, теряя ход, а суетное уносил весенний поток в студёное Соловецкое море, под ледовитые покровы северного океана. Но всё ж таки оттаивала земля к лету, освобождалась река от оков. И как встарь повелось, именно в эту пору нет-нет да и появлялись у нас новые люди. Скрытна чужая мысль, непонятен иной промысел. Вот когда становилось зыбко, из-под ног уходила твердь!

Господа на пароходе завсегда на виду: и немного их, и каждый наособицу да со своей причудой. Так что есть на кого подивиться, на что посмотреть, найдётся и о чём рассусоливать1. Дорога до Устюга долгая. Надоест берега разглядывать, тем более что всё смотрено-пересмотрено, как в ярмарочном балагане.

Это им пока в диковинку. Вон по палубе прохаживаются. Не вдруг поймёшь, что господа. Он в тужурке простой суконной, в сапогах высоких, лишь на носу… – как это называется? – пенсне. Да и барыня, чай, не в гости собиралась. Одёжа на ней хоть и добротная, но уж не наряд: блуза немаркая, юбка простая, жакет (на плечи наброшен) тёплый.

Капитан бы не сказал, так, поди2, и узнай, что сам-то – геолог, а величать его надобно «господин профессор». И всё ж таки странные. Говорено, что господин этот да его супружница до Тотьмы следуют, там будут лодку искать, чтоб дале не пароходом. И зачем это надобно? Разве не странно? Зато, как из Вологды вышли, о них только и разговоров – и в третьем классе, и в рубке второго.

Сам-то Зепалов билет во второй брал. Чай, родом из простого звания. Не барышня, чтоб форсить, – деньгам и ноне счёт знает. Да и сына к излишествам нечего приучать. Пока гимназист – на глазах, а коли в Москву в университет отпускать, как просится, надо заранее – к мотовству без потачки. Но сын вроде и доволен всем. Ой, Петька! Узнал, что на пароходе геолог, да ещё и профессор, так только около него и крутиться. И на что сдался? Хотя и сам далёко ль ушёл, а, Миколай Петрович? – задавал Зепалов и себе вопрос. Ну и что за купец без любопытства?

Чем, к примеру, народ во втором классе примечателен? Тем, что бывалый, много повидавший да и к общению расположенный. И кто ведь откель! Вон студент из Питера в Красноборск едет – родителей навестить. Такое вищенье3 вымахал, а худой – кости брякают! Землемеру до Сольвычегодска добраться надобно, фершалу как-то на родную Кокшеньгу попадать, а старичку в прюнелевых4 ботинках в пути быть дольше прочих – до Архангельска. Подсаживались на пристанях и пароходские – эти, конечно, в Устюг.

К такому люду у Зепалова интерес особый: нет-нет да что-то раньше других и прознаешь. Вот и сейчас о чём речь зашла?

– Слышь-ко, вон из первого класса геолог…

– Да что за геологи этакие?

– Да рудознатцы, коли по-нашему.

– Эво как! И что этта ищут или далее следуют?

– Ну, буди5, известняк. Да где ж его нету?

Неспешна река, и разговор неторопен.

– Известь-то ближе к Устюгу жгут?

– Так и есть.

– Да что у вас на Сухоне сыщешь! Одни каменья, – пренебрежительно кривит рот студент.

Ну-ну, то поначалу на любом пароходе, с палубы коего сутками ни ногой! Каждый хорохорится: блеснуть-то на людях чем? Пусть видят, каким и в жисть не бывал. И самому в то не грех хоть на миг поверить. Уверен, умён, находчив. Состязаются, горячатся, чуть не ссорятся, а день-другой минует, смотришь – уже и приятели. Зепалов к такому привык, наблюдал за перепалкой с улыбкою, но дельное слушать не забывал.

– Это, поди, нам – каменья, а геолог-то, буват6, и каменья к делу приспособит. А мы всё ушами хлопаем! – землемер тараторил горячо, с придыханием: – На реке Ухте один из земли грязь качать почал. Нефть, говорит, и всё тут! Не вдруг убедил. А та нефть масляниста, черна, зажжёшь – пластает так, что ни дров, ни угля не надобно. Куда с добром! Как не слыхали? Про Мишку-то Сидорова? Ох же и прохвост!..

Вот тут, как напокась7, и вбежал в рубку младший Зепалов да с таким грохотом, ровно бочонки по трапу катили, – не ко времени, серьёзный разговор поломал. Поманил Николай Петрович к себе Петю, глянул сурово:

– Не робёнок уже, степенней ходи. Народ-от пужаешь, – одернул на сыне гимнастерку, поправил пояс. – Ну, говори-ка, Петруша, что вызнал. Как величают господ-то?

– Профессор Амалицкий, батюшка, Владимир Прохорович. Из Варшавы, – легко, как о старом знакомом, ответил мальчик, потирая раскрасневшееся ухо. Почти не заходящее летнее солнце окатило его лицо алой сухонской зарей, обдало жгучей краской, опалило скулы, обожгло нос.

Призадумался Зепалов:

– Подволоцкие у нас есть, Наволоцкие, Полицинские… Нет, про Амалицких не слыхал. Неместные – уж и правда.

С сочувствием глянув на раскрасневшегося подростка, вставил фельдшер:

– А ты бы, парнечок, поменьше на палубе торчал – лицо-то бы и не сжёг. Того гляди с ушей-то кожа лафтаками8 облезать почнёт. На этаком солнцепёке да ещё с ветром, да у воды!

– Уши-то намазать бы простокишей9, а то и впрямь облезут, – советовали попутчики.

– И то верно. Любезный! – окликнул буфетчика старший Зепалов. – Дай-ка простокиши. Молоко-то, всё одно, сселось.

Пете эти вкруг него хлопоты не очень понравились (ведь немаленький!), поторопился отвлечь, выпалил:

– А он не совсем геолог!

– Барин-то? Того не легче!

– Его наука – палеонтология.

– И что это за штука такая?

– Наука о вымерших древних животных и растениях. Их окаменевшие остатки и сейчас находят в земле. Окаменелостями называют.

Безнадёжен труд убеждения. Как по старине понять – вот загвоздка.

– И наштё10 эти кости? – усомнился до сих пор отмалчивавшийся старичок.

– И какой от того толк? Тоже мне каменелости, – недоумевал землемер.

– Да хотя бы… В общем, есть в них для геолога подсказка, какие богатства и где в земле скрыты.

– Это смотря какую кость найдут? Ишь ты, хитро!

– Поди, и золото так ищут?

Гимназист плечами пожал – не хватило знаний.

– Что ты, паря, дак про такое-то надо наперёд всего вызнавать! – посмеивался пароходский. Потянулся рукой в карман, блеснул портсигаром, доставая папиросу. – Чего набутусился11?

А Пете обидно стало: ну как объяснить! Они ведь не читали: ни Жюля Верна про путешествие к центру Земли, ни «Геологию» фон Котта – пусть и тоненькая книжонка, но какие картины доисторической жизни нарисованы! Представил и взбодрился:

– Да это ж и просто интересно! Вы, поди, и про динозавров не знаете, а они ведь на самом деле на Земле жили!

– Не считайте, юноша, всех столь непросвещёнными, – вяло, но всё ж таки возмутился студент, снизошёл до присутствующих. – Совсем недавно в Скалистых горах Канады обнаружено множество окаменелых останков этих громадных и ужасных ящеров. А в России что? И нет ничего! Правда, читал, что в Сибири, в мерзлой почве тундры, как-то нашли полный скелет мамонта. И что примечательно – с сохранившейся кожей, с волосами.

– Ну и на что он им, геологам этим, сдался – с кожею-то да волосами? – оживился старичок-архангелогородец. – Если только бивень в дело сгодится: мастер из него красивую безделушку вырежет – гребень, к примеру, костяной. Видал я такие. Подземного зверя-мамонта костьё-то и у нас в Архангельской губернии находят. Только уж теперь редкость, больше в дело моржовая кость идёт. Костерезы-то холмогорские, ничего не скажешь, искусны, а ране-то даже икону вырезать могли – всю из пластин мамонтовой кости! – сухонькой ладонью огладил старик воздух, словно красоты резной коснулся. – Важным персонам в подарок и кубки резали, и чарки, и шахматы, и трости. Все костерез может, лишь бы бивня хватило.

Не ведали Амалицкие о том интересе, что к ним проявляли попутчики. Ничто не тревожило их на палубе, откуда долго не уходили, восхищаясь разливом. Название реки – Сухона – вызывало недоумение: не может быть сухой река да ещё такая! Здесь всё напоено влагой. Прямо из воды тянутся зеленые веточки прибрежных кустарников. Кажется, возьми в руки мокрые плети ветвей, и их можно отжимать, даже пить, если успеешь, не то просочатся зелеными струями меж пальцев, или хлестнёт ветер – прольются изумрудным дождем.

Разбежалась река, развернулась, почувствовав волюшку, прижала берега к самому горизонту. Это Присухонская низина дарит ей невиданную свободу, баловства ради закручивает русло в причудливые лабиринты.