Владимир Фомичев - Игра. Памяти Иосифа Львовича Черногорского

• Название: Игра. Памяти Иосифа Львовича Черногорского
• Автор: Владимир Фомичев
• Жанр: Русское современное

Сборник рассказов. Многие были номинированы на различные литературные премии. Автор надеется, что прочитанное заставит не только улыбнуться, но и задуматься.

---

Когда последние два изразца кое-как встретились на печной трубе, добрался-таки до спальни и с опаской рухнул в одичавшую кровать.

Ночь прошла относительно мирно, если не считать, что кабель во сне то всхлипывал, то выл по покойнику.

Провалявшись до полудня и приняв для храбрости на грудь, отправился на кухню поглазеть на результаты проделанного.

Печка отличалась от собратьев яркой индивидуальностью. Послал фотографию знакомому стоматологу. «Жаль, – ответил практичный дантист, – но брекеты здесь не помогут». Среди приятелей – врачей оставались еще двое: нарколог и проктолог. К ним обращаться не стал. Пригласил на смотрины кобеля (еле дозвался). Надо заметить, что мой боевой товарищ обладал лошадиным здоровьем, тьфу, тьфу, тьфу, невозмутимостью вора в законе и болевым порогом ниже плинтуса.

– Артур! (в миру – Жора) Иди, детка, глянь, не завалялась ли где телячья котлетка?

Опрокинув по дороге двухсотлитровую бочку, кобелина влетел в помещение. И сходу присел на пятую точку. Зная его склонность к театральным жестам, я демонстративно гремел посудой: «Куда же она запропастилась…»

Три последующих дня мы не разговаривали. Выпал первый снег.

Как приятно долгими зимними вечерами анабиозничать в глубоком кресле напротив истопленной печи в растянутых на коленях трениках, линялой тельняшке и штопанных вязаных носках. Мерцает в лунном свете начищенный самовар с бабой на заварочном чайнике. Собака, высунув от жары язык и подогнув конечности, валяется на полу. Иногда взлаивает – гоняет во сне шалого зайца. Косой хитрит – делает скидки, петляет, но все одно вернется к лежке, где-нибудь под разлапистой елью или за снежным отвалом.

Так и мы – сколько ни крутись – осядем в родном гнезде, возле винтажной печи.

02.12.15

Ищущий да обрящет рассуждения половозрелой устрицы за бокалом белого вина

Антон Павлович Чехов винил в своих бедах природную лень, Николай Михайлович Карамзин? обобщил и расширил: «дураки и дороги». Я же с годами перестал сетовать на неурядицы, убедившись в том, что бороться с органичным непродуктивно и его – естество – следует принимать, если не как благодать, то хотя бы за данность. Тем паче не стоит навязывать окружающим собственное мнение об отношении червя к рыбалке. Перестаньте, наконец, одергивать тостущую тещу и шипеть вслед уходящему трамваю. Усмехаетесь, мол: «А сам-то? Уже с первых строк попахивает нравоучительством, n`est-ce pas*?» Каюсь, изжил неокончательно. Хотя согласитесь, в них больше от скамеечного брюзжания, нежели пафосный гудок агитпаровоза. И потом, исповедуя принцип «не создавай себе кумира», я поглядываю в зеркало весьма и весьма скептически. Проще говоря, советую оценить мое повествование не иначе как желание поделиться мыслями, ибо предложить нечто существеннее жаба душит.

Как-то раз, выглянув в окно, Мария Петровна, женщина о сорока лет, довольно привлекательной наружности, расправила крылья и упорхнула из семьи. За спиной остались трепыхаться обноски былого чувства. Они едва удерживались на ветру прищепками в составе двух малолеток, вполне самостоятельной дочери-студентки да супруга-недомерка с симптомами бонапартизма одноименного торта – то бишь, устоять перед ним практически невозможно, однако послевкусие столь же восхитительно, сколь и трагично. «Покоя хочу, покоя» – оправдывалась беглянка, высматривая площадку поровнее.

Дамочки в подобном настроении видны издалека и не успели стихнуть каверзные порывы, как основательный домосед угощал Марию Петровну крыжовником под сенью ажурной беседки.

– Мило, – щебетала невеста, – Ах, как это мило.

– Я и деток люблю, – соглашался жених, – У меня своих двое. А ветер не люблю: легкомыслие от него и сквозняки.

Было душно. Мужчина потел. На майке расплывались ленивые пятна: большее, спускаясь от безвольной груди, притормозило в нерешительности пред первой же брюшной складкой и нехотя поползло вширь, навстречу собратьям подмышками. «Они непременно встретятся», – вздрогнула Мария Петровна.

Еще недавно суетливые птахи попрятались и даже стойкие ящерицы забились в тень. Одуревший от жары кузнечик терзал рассохшуюся восьмушку**, безбожно путая ноты и не глядя в партитуру. В результате главная тема металась от умиротворения приморского бульвара до тревоги забытой ставни. Худосочный июньский комар в истерике заламывал руки, отчаявшись одолеть массивный загривок хозяина дачи.

– Как за каменой стеной, – подумала Мария Петровна и ее вновь передернуло.

Веселился лишь помидор Бычье Сердце. Он рос в оранжерейных условиях по соседству с Черри шпаной и достиг размеров выпученного глазного яблока. «Мууу!» – ревело его мужское тщеславие, – Если подфартит и такая погода простоит, хотя бы с месяц, нальюсь соком и тресну хозяину на рубашку. Хай знает, ботаник, каково в клетке маяться! Мууу…»

Мария Петровна с тоской взглянула на радиоприемник. Пластмассовый чревовещатель молчал, словно воды в рот набрал. Прикрытый от солнечных лучей вышитой салфеткой утопленник не имел права голоса и прислуживал скорее предметом интерьера, нежели гоголил королем эстрады.

– А Вы? Крестиком умеете? – мужчина обтер раннюю лысину, – Моя мама и носки, и шарфы. До сих пор ношу…

– Умею. Мужа обвязывала, – встрепенулась женщина и вздохнула, – Да вот привязать не сумела…

– Неблагодарный. У меня супруга такая была, – пухлячок снял с крючка барсетку, достал портмоне и показал семейное фото. В центре уверенно красовалась блондинка с йоркширским терьером промеж маникюра, – Я ей и прописку, и шубу…

Подробности длиннющего перечня подарков и знаков внимания делали честь памяти обиженного.

«Ах, как это скучно», – подумала Мария Петровна и спросила:

– Вы не слышали прогноз погоды?

Уф, не спится. Жена перед отъездом заграницу предупреждала: «… в полнолуние сажать в огороде нельзя, а натуры впечатлительные и вовсе колобродят». Накидываю рубаху, выхожу на крыльцо. Умный собакин, понимая, что без трусов мне далеко не уйти, остается лежать на коврике, под вентилятором. Курю недолго – заедают кровососы. Возвращаюсь на бесконечную и пустынную, как степь кровать, раскидываю руки и, уперевшись носом в подушку, ударяюсь в воспоминания:

…под Семипалатинском удил бойкую плотву, в окрестностях Ростова-на-Дону – глупого гибрида***, на Браславских озерах поймал двух угрей, в Краснокаменске – триппер. Чему больше радовался, сказать не могу, но одно знаю наверняка: старания даром не пропадают.

*не так ли (франц)

**маленькая скрипка

***помесь карася с сазаном

20.06.16

д. Халтурино

Армагедон

Триптих

Картина первая

Под аккомпанемент «Аве Мария» в костёле гремели автоматные очереди.

– Куда катится человечество? – кряхтел наутро горбатый уборщик, выметая человеческие останки.

Мексиканец был нетороплив и стар, словно идолы ацтеков. Между морщин на испечённом солнцем лице не поместился бы и москит. Их причудливый узор напоминал следы взбесившейся газонокосилки. Узловатые пальцы привычно сжимали метлу. В какой момент она сменила мачете, он не помнил – не придавал этому значения: часы нужны суетливым. Христос обходился и ни к кому не опаздывал.

Присыпал кровяные потёки песком. Полуденный зной и ветерок довершат начатое.

Старик оглядел пустынный бар и, потревожив дюжину грузных мух на луже пульке1, прошаркал на открытую веранду.

– Отчего ты не пишешь про диктаторов?

Седой мужчина перестал грызть карандаш и опустил его в бокал с «Маргаритой». Помешал. Кусочек лайма, сорвавшись вниз, крутился в образовавшейся воронке. Лёд давно растаял, остудив южный темперамент северным хладнокровием.

– Они не стоят чернил и бумаги. Правда, Кончита2?

Хозяйка борделя поскребла кончиком толстой сигары в давно не чёсаной гриве.

– Гореть им в аду, сукиным детям! Извращенцы.

Королевский гриф плавно опустился на соседний столик. По всему выходило, что он был сегодня доволен: в его когтистой лапе матово отсвечивала перстнем с крупным фальшивым бриллиантом успевшая почернеть кисть.

– Тебе неинтересно читать обо мне?

– Я неграмотный, – старик допил El desierto3 и разжёг остывшую, побитую временем трубку.

– Счастливец. Грамотность возводит барьер между человеком и Богом.

– Верно. Мои клиенты чуют женщин через стенку. Им путеводители ни к чему, – донна Роза закашлялась скрипучим прокуренным смехом.

Птица шумно втянула воздух с гор.

– Так пахнет Вечность. И не родились ещё слова, способные передать этот запах. Разве что краски? – обратился седой к грифу.

Стервятник промолчал. Рисунок его иссечённого клюва удивительно напоминал морщины старика.