Максим Рохмистров - Введение в социологическую теорию предпринимательства

• Название: Введение в социологическую теорию предпринимательства
• Автор: Максим Рохмистров
• Жанр: Прочая научная литература
• Год: 2016
• ISBN: 978-5-98422-306-5

Содержание данной монографии является по своей сути продолжением предыдущих работ авторов: Рохмистров М.С. Собственность: социолого-управленческий аспект. – СПб.: Алетейя, 2013; Рохмистров М.С., Рохмистров С.Н. Конкуренция как процедура для открытия новой парадигмы России: социолого-управленческий аспект. – М.: РИТМ, 2015. В них рассматривались два ключевых основания процесса становления в России новой парадигмы ее развития, которые являются также исходным моментом социологии предпринимательства и представляют собой суть новой социологической теории развития постсоциалистического российского общества. Авторы реально показывают, что новая теория появляется, развивается и утверждается не в головах представителей науки и практики, а в процессе развития самой постсоветской России. Они вводят читателя в содержание происходящих в стране перемен, которые в своей качественной определенности нацелены на будущее России и формируют это будущее, основываясь не на старых пирамидах марксистского учения, а на новой предпринимательской парадигме развития человеческого общества.

В рамках данного цикла предполагается в будущем подготовка двух заключительных монографий: «Социальная ответственность бизнеса и демократия» и «Инновации без менеджмента», – содержание которых позволит воспроизвести у читателя некое целостное представление о «социологии предпринимательства» как социологической теории становления и развития постсоветской России.

Адресуется ученым, занимающимся научной разработкой проблем предпринимательства, преподавателям и студентам гуманитарных вузов.

---

Очевидность сказанного не вызывает сомнений. Как не вызывает сомнения и то, что излишнее вмешательство государственных чиновников в экономику не принесет пользы ни предпринимателю, ни населению, ни государству в целом. Как известно, чтобы была возможность присвоить ренту (а сверхприбыль – это рентный доход) нужно, чтобы рыночная цена на производимые (или добываемые из недр) с помощью ограниченных ресурсов товары превышали их цену производства (издержки производства плюс средняя прибыль). Но цены-то рыночные: сегодня они одни, а завтра другие. Поэтому так называемая сверхприбыль – явление не только временное, но еще и случайное. И тот, кто, по выражению Ю.В. Яковца, является собственником условий производства, вполне может претендовать «именно на сверхприбыль».[40]

Но именно это и не приемлют сторонники марксизма, утверждая, что прибавочная ценность не есть вознаграждение за производственный труд, что это вовсе не та плата, которая технически необходима для реализации производственного процесса, а это, скорее, как правильно заметил М. Блауг, «результат частной собственности на средства производства при капитализме». Вся дискуссия вокруг марксовой теории прибавочной стоимости – это не объяснение и споры вокруг существования процентного дохода (в современной России споры по данному вопросу пока не идут – всё впереди) или прибыли, а суть ее в том, как объяснить частную собственность на капитальное оборудование и сопутствующее ей право нанимать рабочую силу. И здесь уже встает вопрос о самой институциональной структуре общества. Во времена К. Маркса трудно было сравнить эффективность капиталистической и социалистической систем по причине отсутствия последней. «Спор о капитализме, – отмечает М. Блауг, – в его в сравнении с социализмом вращается вокруг вопроса о том, как наиболее эффективно могут выполняться определенные функции, например функции, связанные с владением собственностью.

Вместо этого Маркса обуревает чисто метафизическая проблема – бесплоден или продуктивен капитал, считать ли процентный доход или прибыль платой за оказанные услуги или же это просто доход, украденный у рабочих, “своего рода легализованный грабеж”[41]. Суть же своего главного намерения – замена капитализма социализмом – предельно откровенно провозглашена в «Манифесте коммунистической партии», содержание которого, по словам М. Блауга, в «Капитале» Маркс осуществляет через утверждение того, что прибыль, или процентный доход, в долевом распределении факторов производства лишена экономического raison d’etre – это вовсе не необходимая плата издержек, и она, конечно же, исчезнет, «если мы национализируем средства производства»[42]. В данном случае К. Маркс попытался доказать неизбежность ликвидации частной собственности на средства производства – этого экономического стержня существования капиталистического способа производства. Но это, «скорее, социологическое, чем экономическое толкование трудовой теории ценности», – замечал М. Блауг. Думается, что в данном случае М. Блауг не совсем прав. В большей степени прав Е. Бём-Баверк, который дал более реальную оценку основателю «научного социализма». «Его система, – отмечал Бём-Баверк, – не находится ни в какой основательной, тесной связи с фактами. Ни путем здоровой эмпирии, ни путем основательного хозяйственно-психологического анализа Маркс вывел из фактов основы своей системы, он строит ее на такой непрочной основе, как диалектика». В этом тот большой грех, который Маркс кладет в колыбель своей системы. Из него с необходимостью вытекает всё остальное.

«Здесь первородный грех порождает всё новые грехи. Но столкновение, – продолжает Бём-Баверк, – не должно быть очевидным: поэтому приходится облекать вопрос темнотою или расплывчатостью или изворачиваться диалектическими фокусами, подобно тому, как он делает это вначале и, конечно, когда всё это не помогает, приходится противоречить самому себе».

Такой подход, ясно, и не социологический, и не экономический. Более того, он вообще не научный, а предельно субъективный. Ибо Маркс в данном случае выступает не как ученый, а как политик, пытающийся реализовать тот «первый документ, содержащий в себе гениальный зародыш нового мировоззрения» (Ф. Энгельс), который известен под названием «Тезисы о Фейербахе». Как замечал Ф. Энгельс, когда К. Маркс писал эти Тезисы, он уже завершил в главных чертах развитие своей материалистической теории истории. А, как известно, главный из них – одиннадцатый тезис: «Философы лишь различным образом объясняли мир, но дело заключается в том, чтобы изменить его»[43], – имеет сугубо идеологический характер. Здесь о той «самодеятельности» и «объективности», а тем более, «совпадении самодеятельности с материальной жизнью», которое может осуществляться только «посредством революции»[44], о других элементах как результатах «изменения мира», конечно же, речь не идет. Но та главная цель, которая определила всю теоретическую и практическую деятельность К. Маркса и Ф. Энгельса, была поставлена. И главное «направление удара» новой общественной доктрины ее авторы сформулировали сразу же после осмысления отмеченных тезисов в своей «Немецкой идеологии» – это уничтожение частной собственности на средства производства. Все последующие работы классиков были посвящены решению этой задачи.

Реализация данной задачи – это идеологическое обоснование необходимости социализма с его централизованным планированием и управлением, господством государственной собственности как экономической основы социалистического общества. Следовательно, осуществление экономической политики, направленной на ущемление частной собственности в любых ее проявлениях, это в лучшем случае торможение всех процессов в обществе, которые осуществляются в рамках индивидуального и децентрализованного принятия решений в сфере экономики, преимущества чего уже доказаны, в том числе, и самими К. Марксом и Ф. Энгельсом. Единственная цена, которую мы платим за свободное предпринимательство, как замечал М. Блауг, это периодические спады в экономике и значительное неравенство в распределении доходов. Но, как отмечал Д. Кейнс в своей книге «Экономические последствия мира» (1919 г.), в сущности именно неравенство в распределении богатства сделало возможным те немалые накопления материального богатства и основного капитала, которые отличают XIX век (уточним: его вторую половину) от всех других. «В этом, – утверждает он, – фактически заключается главное оправдание капиталистической системы. Если бы богачи потратили свое вновь приобретенное богатство ради собственного удовольствия, мир уже давно признал бы подобную систему неприемлемой. Но, подобно пчелам, они экономили и накапливали при этом не в меньшей степени в интересах всего общества, ибо сами они ставили перед собой более ограниченные цели».

«Огромные накопления основного капитала, – продолжает Д. Кейнс, – которые для большей пользы всему человечеству создавались в течение 50-ти лет до войны, не могли бы произойти в обществе, в котором богатство распределялось бы поровну. Мировая сеть железных дорог, которые были построены в то время в качестве памятника для последующих поколений, была в не меньшей мере, чем египетские пирамиды, результатом применения «труда», который не был свободен потреблять весь эквивалент своего продукта для своего непроизводственного удовольствия» '.

Конечно, здесь ситуация была другой, чем в постсоветской России. У западных государств не было собственных средств, например, для того, чтобы строить железные дороги. Даже в относительно богатой стране – США, – государство в этом строительстве выступало акционером наряду с предпринимателями. В этих условиях именно самостоятельность предпринимателя, выражающаяся в конкретной доле его частной собственности, в том числе и капитала, объективно делала его участником поступательного развития общества весьма конкретным и понятным способом: путем реализации его собственного интереса, получения реальной материальной выгоды. Однако при этом предприниматель не стремился как бы «встать» на место государства или хотя бы «отвоевать» себе право наравне с государством участвовать в управлении. Нет. Становясь реальным собственником, он реализует свой редкий дар предпринимательской интуиции. Именно это обеспечивает политическое качество предпринимательства, но совершенно в необычном виде. Ибо, проявляя свою самостоятельность, оно тем самым представляет самый массовый противовес вмешательства государства в экономику, что не могут себе позволить, например, монополии, успех которых и определяется коррумпированной связью с государственными чиновниками. Это особенно важно для переходной экономики.

Таково содержание той формулы бизнеса, без уяснения которой трудно представить и рынок, и конкуренцию, и все другие социальные технологии, которые вместе являются неотъемлемыми сторонниками капиталистической системы.