Евгений Черносвитов - Формула смерти. Издание третье, исправленное и дополненное

• Название: Формула смерти. Издание третье, исправленное и дополненное
• Автор: Евгений Черносвитов
• Жанр: Биографии и Мемуары

Жизнь, смерть, бессмертие… Нет человека, который не размышлял бы об этих тайнах бытия. С глубокой древности и до наших дней лучшие умы человечества посвящали этим проблемам философские трактаты и естественнонаучные исследования, литературные и художественные произведения.

---

Сережа не хотел умирать.

Он не успел понять, что утонул

У меня было четверть века врачебного стажа. Работая судебно-медицинским экспертом, я вскрыл не один десяток трупов людей, погибших от, так сказать, бытовых отравлений и инфекций. Я умер (вернее, пережил клиническую смерть и был реанимирован) от инфекционно-токсического шока, в результате сальмонеллеза.

Я не собирался умирать. За всю свою жизнь (а мне уже за 50!). я перенес только острый аппендицит, если не считать ту психическую травму на смерть первого своего друга, о которой я написал подробно выше. В молодости занимался, и весьма успешно, многими видами спорта. Являюсь мастером спорта по боксу. Имею первый разряд по дзюдо и второй разряд по плаванию. В сорок лет проплыл Батуми – Поти. Причем, большую часть плыл дельфином. Купаюсь в любое время года, в любую погоду. Полчаса плавал в Ледовитом Океане, в районе мыса Шмидта в конце ноября. Каждый день, утром и вечером делаю гимнастику, в которую входит отжимание от пола на вытянутых пальцах или кулаках 150 раз. Привык чувствовать себя в спортивной форме, и мне кажется, что я и нахожусь в ней, как почти 40 лет назад! Это, так сказать, моя объективка, для понимания того, как я и почему умер от инфекционно-токсического шока.

В жизни много необъяснимого, что с нами происходит. «Я боюсь только того, чего не понимаю!» – сказал, видимо не без оснований, Талейран. Мой жизненный опыт показывает, что именно из необъяснимого, то есть, невинно случайного и начинает цепь роковых событий, Не буду раскрывать понятие «роковые». Оно самодостаточно и без этого! Так произошло со мной. «Чудом остался жить!» – говорили врачи, которые меня спасли. Они, ведь, ничего не знали про формулу смерти. Но, сразу должен подчеркнуть: одно дело – знать; совсем другое дело верить, в то, что знаешь. Это прекрасно понимали еще схоласты во главе с Ансельмом Кентерберийским, самая слабая философская школа из всех философских школ, которые когда-либо существовали, включая марксистско-ленинскую Высшую партийную школу! Если нам не на шутку плохо, мы, предпринимая что-либо, чтобы облегчить свое самочувствие, руководствуемся, увы!, не знанием, а тем, что чувствуем. Вера это всегда конкретное самочувствие! Я пытаюсь до сих пор безуспешно расплести клубок событий, череда которых, прямо привела меня в реанимацию Конаковской инфекционной больницы. И сколько при этом, случайных событий произошло, для того, чтобы логически последовательно привести меня к смерти!

Попробую сделать это и сейчас. Поэтому, начну все по порядку. За полгода до моей смерти, моя жена вдруг не с того, ни с чего (она сама тоже не знает, почему?) стала каждый день делать мне гоголь-моголь. Мама моя, которая давно проживает постоянно на даче, тогда еще была в силе, и держала кур, которых она любила с детства (она родилась в Уральской деревне). Куры все были выведены нашей собственной наседкой, мы периодически обновляли курятник во главе с петухом. Дача наша огорожена сплошной сеткой, поэтому наши куры с соседскими курами не общались, как им этого ни хотелось! Правда, они тесно общалась с воробьями, с которыми клевали зерна из одного корыта. Мама воробьев не гоняла, ей их было жалко! Таким образом, гоголь-моголь, который я вдруг начал употреблять регулярно, был из яиц собственных чистых кур. Марина, моя жена, делала гоголь-моголь всегда из одного яйца. А яйца всегда были свежими.

В тот роковой день, мой друг Паша улетал в Париж и приехал к нам попрощаться. Марина сделала два стакана гоголь-моголя: один для меня, а один для Паши. Паша отказался пить гоголь-моголь. Тогда я выпил два сначала свой, а потом его стаканы. Паша улетел в Париж, а я поехал на дачу. По дороги из дома на дачу, на вокзале, я пошел по малой нужде (первый раз за 30 лет!) в общественный туалет. Моя руки, я автоматически сделал несколько глотков воды из под крана. Хотя, такое я давно не делаю. Да и пить я не хотел! Просто, рядом со мной молоденький солдат пил из под крана жадными глотками, и с большим удовольствием. Приехав на дачу, я узнал, что у подруги мамы день рождения. И мы пошли к ней в гости. Я был сыт, ел мало. Но мне очень понравились гренки. Поджаренные румяные кусочки черного хлеба, покрытые сыром и глазуньей из одного яйца. У подруги мамы своих кур не было, следовательно, яйца были покупные, из магазина (я потом выяснил). Я с аппетитом съел 3 или 4 гренки. Следовательно, за два часа с половиной я съел 5—6 яиц, все – почти сырыми. Большее число которых, были из магазина. Алкоголь принял не больше 50 граммов водки.

Плохо мне стало в 2 часа ночи. Я проснулся от сильной тошноты. Хорошо помню, что спал крепко, и что мне снился неприятный сон: мой покойный отец и родной брат уговаривали меня прыгнуть в темный, глубокий, подземный канал. А я никак не решался это сделать. Когда я проснулся, тошнота была такая сильная, что я сразу про сон забыл. Едва добежал до туалета, когда началась мучительная рвота (упущу подробности). К рвоте сразу присоединился понос. Потом мне, вроде бы стало легче. Я лег спать, меня немного лихорадило, и под теплым одеялом было приятно. Сразу крепко уснул без сновидений. Проспал не больше полчаса. Опять просыпаюсь от тошноты, сна как не бывало. Опять бегу в туалет. Все повторяется. Только трясти меня начинает сильнее и быстрее хочется под одеяло. Залезаю под одеяло, проваливаюсь в глубокий сон, но теперь уже минут на 10—15, не больше. Потом просыпаюсь, бегу в туалет… Я, конечно, начинаю понимать, что отравился! Ставлю себе диагноз пищевое отравление. Промывать желудок и поздно, и не нужно. Он давно пуст.

Я пробегал из веранды, где я сплю, в туалет остаток ночи. Начался великолепный день. Яркое осеннее солнце прямо слепило чрез широкие окна веранды. Я купался в его лучах. Солнце было абсолютно равнодушно к моим страданиям! Воздух быстро нагревался и благоухал по-осеннему. Я продолжал бегать по одному и тому же маршруту: веранда – туалет – веранда – туалет. Пребывания под одеялом стремительно сокращались! Мама пыталась уговорить меня вызвать врача. Это меня раздражало. Я не видел необходимости. Потом прошел день. Я уже не бегал, а встал с постели и покорно шел в туалет. Рвоты как таковая исчезла. Были мучительные позывы. А вот понос становился профузным и зловонным. Я продолжал думать, что у меня пищевая интоксикация! Прошла еще ночь и еще прекрасный солнечный день… Еще ночь… За все это время я ничего не хотел, да и не мог взять в рот, в том числе и воду! На третьи сутки, к 12 часам дня, меня вдруг поразила мысль, «из меня льет, как из ведра бездонного, а не хочу и не могу выпить ни глотка воды! По всем правилам, я должен уже умереть!». Мысль меня эта поразила еще и потому, что я совершенно не чувствовал ни слабости, ни разбитости, и лихорадить меня тоже перестало! Начал понимать, что организм мой много потерял воды, и что наверняка нарушен водно-солевой баланс. Я также понял, что сам я с этим не справлюсь. То есть, ждать что, мой организм с этим, что со мной приключилось, справится, я понял, не стоит!

Тогда (вспомни, читатель, что я перенес и в каком состоянии продолжал оставаться!) я стал решать, как лучше мне поступить, в какую больницу обратиться! До Москвы, я понимал, что не доеду. Но, не потому, что умру по дороге, а – из-за поноса (он не прекращался!) Тогда я решил ехать электричкой до Клина. И даже стал собираться, сказав маме, что «в Клину у меня много знакомых врачей». Что мне говорила и советовала мама (она-то все правильно понимала и мысленно со мной прощалась!), я не слышал!

Я успел подойти к калитке, чтобы ехать в Клин (потом я подсчитал, сколько бы мне понадобилось времени, чтобы добраться до клинской больницы – 3 часа!) А мне оставалось жить только час! У калитки меня встретила подруга мамы, которая шла к нам, Увидев меня, она побледнела, схватила меня в охапку и, не слушая, потащила назад домой. Что-то начала громко говорить маме, и набирать телефон «СП». «Скорая помощь», к удивлению, приехала через 5 минут. Она была рядом с нашим домом! Через 45 минут я был в приемной инфекционной больницы Конакова. В этот день дежурила заведующая отделением. Врач с 20-ти летнем стажем врача-инфекциониста, недавно переехавшая из Петербурга, где она тоже возглавляла инфекционное отделение. Через десять минут я умер в реанимационном отделении. Через две минуты меня реанимировали. Что и сколько в меня ввели, прежде, чем перевели в бокс – я не знаю, и знать не хочу! Душа моя не успела, видимо, покинуть тело, ибо ничего я не видел и не слышал. Но, лежа в реанимации, я вспомнил переживания, которые я испытал в детстве, когда утонул мой друг. Я вспомнил то, о чем никогда раньше не вспоминал. А, может быть, смерть уничтожает прожитое время? И все болезни, которыми успевает переболеть человек за свою жизнь, когда он умирает, объединяются в одно-единственное страдание? Это и есть последнее наше переживание? У меня оно было классическим: Life after life!