Иван Чихарев - Политическая наука № 4 / 2012 г. Мировая политическая динамика

• Название: Политическая наука № 4 / 2012 г. Мировая политическая динамика
• Автор: Иван Чихарев
• Жанр: Прочая научная литература
• Год: 2012
• ISBN: 2012-4

Рассматриваются современные методологические подходы, достижения и проблемы в исследовании динамики мировой политики. Анализируются трансформация властных отношений, эволюция институтов глобального управления. Отдельное внимание уделяется взаимосвязанным изменениям на государственном, региональном, глобальном уровнях.

Предназначено для политологов-исследователей, преподавателей, аспирантов и студентов.

---

При этом, как считает Шатре, поле для маневра у Евросоюза довольно узкое: или он занимает по отношению к России критическую и отстраненную позицию, что чревато риском увеличения напряженности в отношениях с ней в ущерб общеевропейским стратегическим целям; или же он сотрудничает с ней и тогда подвергается большому риску потворствовать удовлетворению некоторых российских целей, в частности, усилению ее влияния в Европе в ущерб интересам ЕС (в частности, в области энергетики и региональной безопасности) [см.: Chatré, 2010].

Так или иначе, «извлечь наибольшие выгоды от ее [России] нынешнего ослабления представляется огромным искушением. Это касается, прежде всего, ее соседей и бывших сателлитов. Их чувства понятны и не могут игнорироваться. И все же это опасное искушение», – констатирует С. Сюр [Sur, 2007].

Таким образом, при очевидном преобладании геоидеологии над геоэкономикой в формальной геополитике Евросоюза в отношении России его практическая геополитика, при всей довольно значительной эмоционально-идеологической составляющей, содержит не менее – если не более – сильный рационально-прагматический элемент. Иначе обстоит дело с польской геополитикой.

Практическая и формальная геополитика Польши в отношении России

Польская геополитика в отношении России, с одной стороны, отражает общее состояние геополитики Евросоюза, а с другой – имеет собственные особенности в этом плане. Отмечая эти особенности, В.А. Гулевич выделяет в современной Польше три геополитические школы: краковскую, с идеями, в значительной мере отражающими общее состояние геополитики Евросоюза; варшавскую, имеющую четкую проамериканскую ориентацию; «ченстоховскую» или континенталистскую. При этом «проатлантистская геополитическая мысль в Польше имеет явный количественный перевес» [Гулевич, 2011, c. 63].

Резюмируя особенности польской геополитики в сравнении с геополитикой Евросоюза в целом, можно сказать, что они характеризуются следующими моментами.

Во-первых, в отличие от геополитики «Старой Европы», в ней наблюдается более тесная связь между формальной и практической линиями: значительная часть представителей польской формальной геополитики поддерживает, обосновывает и аргументирует официальную линию своего правительства.

Во-вторых, практическая геополитика Польши гораздо более идеологизирована. Темы авторитаризма во внутренней политике России, ее агрессивности в отношении соседей и имперских амбиций, «антиевропейскости», «газового шантажа» и стремления расколоть ЕС – все это присутствует – причем в «усиленном варианте» – в геополитическом дискурсе современной Польши. Вместе с тем его отличие от общеевросоюзного состоит в том, что указанные темы доминируют также в официальных документах и внешней политике польского государства [cм. подробнее об этом: Корейба, 2011]. Как отмечают российские эксперты, «современная польская политика во многом остается производной от традиционных идеологем и подходов, не подвергшихся до сегодняшнего дня сколько-нибудь существенной ревизии». При этом стремление «Старой Европы» исходить в отношениях с Россией из принципов рациональности и экономического прагматизма польским политическим истеблишментом воспринимается как проявление политической наивности либо цинизма [Бирюков, Савин, 2010, c. 53].

Аналогичным образом польская популярная геополитика не настроена на компромиссы, а тем более на плодотворное сотрудничество с Россией. «Несмотря на некоторое сближение Москвы и Варшавы, репортажи польских СМИ, вещающих на “восточные территории”, по-прежнему выдержаны в крайне русофобских тонах» [Гулевич, 2011, c. 62]

В-третьих, мейнстрим польской геополитики отличается от линии, доминирующей в геополитике ЕС в отношении США. Евросоюз настроен на «уравновешивание» власти Соединенных Штатов и формирование с этой целью собственной квазисверхдержавы со своей стратегией на мировой арене. Напротив, Польша проявляет интерес к сохранению роли Америки в делах Евросоюза, стремясь таким образом «уравновесить» влияние наиболее крупных стран ЕС – в первую очередь Германии – на «новую Восточную Европу». В свою очередь, это не может не отражаться на польской геополитике в отношении России.

Наконец, в-четвертых, идеологическая и прагматическая линии польской формальной геополитики выглядят более контрастными и менее компромиссными по сравнению с формальной геополитикой Евросоюза в целом.

Один из важнейших польских геополитических проектов был сформулирован как концепция прометеизма и направлен против России. Как пишут Бухарин и Ракитянский, как «комплексная, долговременная программа по разрушению бывшей имперской метрополии…», эта концепция была не только идеологией, но и реальной политической практикой [Бухарин, Ракитянский, 2011, с. 31). В.А. Гулевич считает, что идея польского прометеизма, в 1920–1930-х годах получившая активную поддержку маршала Ю. Пилсудского, и сегодня остается востребованной в польском экспертном сообществе [Гулевич, 2011, с. 62].

«В предвоенный период польские правящие элиты вместо решения актуальных проблем экономики и государственного строительства увлеклись утопическими проектами, направленными на возрождение Речи Посполитой “от моря до моря”» [Бухарин, Ракитянский, 2011, с. 32].

Ключевым для современной польской практической геополитики является восточный вектор, направленный, прежде всего, на Украину и Белоруссию. Обосновывается, что ближайшее политическое и экономическое сотрудничество должно приблизить их к Европейскому союзу и ускорить стремления на членство в ЕС. В более конкретном плане речь идет о Восточном партнерстве, касающемся отношений ЕС с государствами Восточной Европы – бывшими республиками СССР. Что касается России, то в официальных декларациях подчеркивается, что польское предложение не направлено против нее. Более того, к нему мог бы присоединиться и Калининградский регион.

Однако в целом политика Восточного партнерства не ориентирована на сотрудничество с Россией. Более того, ее антироссийский смысл, состоящий в отрыве от России и противопоставлении ей новых независимых государств – в первую очередь Украины и Белоруссии, – отмечается не только многими российскими, но и некоторыми польскими наблюдателями. По их мнению, в польском политическом истеблишменте существует консенсус относительно того, что «повышение международного статуса Польши, укрепление национальной безопасности возможно только при ослаблении России и ее вытеснении из Центрально-Восточной Европы» [Корейба, 2011, с. 67].

Как пишет Пшемыслав Серадзан, идея объятия Восточным партнерством Калининградской области – это очевидная попытка отрыва от России этой чрезвычайно важной геостратегической зоны [Серадзан, б.г.]. С точки зрения приверженцев прагматического течения польской формальной геополитики, Восточное партнерство является воплощением сформулированной Юзефом Пилсудским после Первой мировой войны концепции «Междуморья» – конфедерации восточноевропейских государств на пространстве между Адриатическим, Балтийским и Черным морями [Корейба, 2011; Серадзан, б.г.; Сыкульски, 2011]. Вместе с тем, пишет Серадзан, возрождение идеологии прометеизма совпадает с евразийской стратегией США. При этом он опирается на анализ Э. Бара, который показывает, что еще во время своего первого визита в Польшу Дж. Буш «сформулировал цель, тогда еще не везде воспринимавшуюся всерьез, – создание “монолитного моста” от Балтийского до Черного моря. У кого была перед глазами карта, тот видел, что вторая опора этого “моста” – это Грузия и Кавказский регион» [Бар, 2007, c. 65]. Близкие взгляды высказывает и руководитель Европейского центра геополитического анализа Мартин Домагала [Домагала, 2011]. При этом польский геополитолог достаточно откровенно отмечает, что «целью восточного партнерства является не только стабилизация партнерских стран, но и подготовка удобного трамплина для более дальней экспансии на восток…» [Домагала, 2012, с. 78] и что «внедряя ЕПД [Европейскую политику добрососедства], Европейский союз ведет также своеобразную предупредительную войну невоенного характера, имеющего в виду исключение главной угрозы для своего общественного и экономического функционирования» [Домагала, 2012, с. 81]. Он высказывает обоснованные сомнения в том, что предлагаемая Евросоюзом политика добрососедства, являющаяся «в определенной степени выражением колонизационной миссии Европы» [Домагала, 2012, с. 85], принесет странам-соседям реальную пользу. Вместе с тем М. Домагала утверждает, что «смотря на страны, соседствующие с Европейским союзом, как страны, которые находятся на низшем уровне развития цивилизации (курсив наш. – П.Ц.) – можно констатировать, что европейская политика для них выгодна» [Домагала, 2012, с. 86].

Однако в целом в польской геополитике в ее формальном, популярном и даже практическом проявлениях доминирует эмоционально-идеологический подход к отношениям с Россией8.