Коллектив авторов - Югославия в XX веке. Очерки политической истории

• Название: Югославия в XX веке. Очерки политической истории
• Автор: Коллектив авторов
• Жанр: Политика
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-91674-121-6

Книга отражает современный уровень изучения в России истории югославянских народов в XX в. В опоре на новейшую литературу и доступную источниковедческую базу прослеживается возникновение югославского государства в 1918 г., складывание его институтов и политической системы, большое внимание уделяется событиям Второй мировой войны, освещается период социалистической Югославии, который закончился так называемым югославским кризисом – распадом государства и чередой межэтнических гражданских войн.

Для историков и широкого круга читателей.

---

К впечатлениям Чиркова присовокупим и отрывок из донесения российского посланника в Буэнос-Айресе Е.Ф. Штейна от 21 ноября 1916 г., где он сообщал об опасности раскола в югославянской ассоциации Аргентины, поскольку многие ее православные члены «подозревают Центральный, направляющий все всесербское движение, Югославянский комитет в Лондоне в своекорыстных планах в пользу одной лишь Хорватии и вообще католических австро-венгерских земель, и в некоторой игре в прятки с нынешним законным сербским правительством»93. Что ж, русский дипломат абсолютно прав. Как мы уже видели, имели место и «игра в прятки», и «своекорыстные планы», ради выполнения которых она, собственно, и затевалась.

Так, заглушаемая «трескотней» официальной риторики и взаимных заверений в «братстве-единстве», неслышно тикала та самая мина хорвато-сербских противоречий, которая, после более чем семидесятилетних тщетных попыток ее разрядить, рванула на наших глазах. Но это случилось спустя три четверти века после описываемых событий. Тогда же, при наличии внешнего неприятеля, объединительный процесс удалось-таки довести до конца – о чем мы скажем чуть позже, а пока обратимся к политике сербского правительства в изгнании и его взаимоотношениям с Югославянским комитетом.

Маневры сербов. Военная катастрофа, постигшая Сербию, заставила Н. Пашича внести в сербскую национальную доктрину соответствующие коррективы. В новых условиях на первый план выдвигалась задача освобождения страны от оккупантов, а также сохранения ее территориальной целостности (в прежних границах) при любом исходе войны. В телеграмме в МИД от 12 декабря 1915 г. князь Трубецкой писал, что «Пашич высказал убеждение, что союзники не бросят Сербии, которая решилась связать свою судьбу с державами Согласия, и что лично он верит в победу последних. Но даже если бы, как некоторые думают, война закончилась вничью, он надеется, что в этом случае Сербия сохранит свою территорию[87], а союзники возьмут на себя ее долги (за поставки военных материалов. – А.Ш.)»94.

Параллельно с этим реанимировались и «прежние» югославянские лозунги. По словам сербского историка Н. Поповича, «если в предыдущий период (1914 – октябрь 1915 г.) о сербском или югославянском вопросе размышляли и рассуждали в контексте борьбы за новых союзников, то теперь сербское руководство открыто и недвусмысленно поставило его перед правительствами союзных держав – причем самым непосредственным образом и на высшем уровне95»[88]. «Возвращаясь» к политике «югославизма» и не желая делить с кем-либо руководство юнионистским движением, сербское правительство, как уже отмечалось, весьма ревниво отнеслось к стремлению Югославянского комитета играть в нем самостоятельную политическую роль, равно как и к настойчивым попыткам ряда его членов наделить теперь уже Хорватию «правом» считаться новым югославянским Пьемонтом («столицей будущей Югославии, – подчеркивалось в памятном мартовском „меморандуме“ Комитета, – должен стать Загреб, а не Белград»)[89].

20 апреля 1916 г. в своей первой публичной речи престолонаследник (и верховный главнокомандующий) Александр Карагеоргиевич по-военному прямолинейно обрисовал амбиции сербской стороны: «Мы будем бороться за Великую Сербию, которая объединит всех сербов и югославян». Столь значительная разница в подходах заставляла сербских политиков весьма длительное время воздерживаться от каких бы то ни было официальных шагов в сторону Югославянского комитета.

И лишь более года спустя (20 июля 1917 г. на острове Корфу) представителями сербского правительства и Югославянского комитета была подписана компромиссная Корфская декларация, в которой стороны однозначно высказались за создание единого государства сербов, хорватов и словенцев. Почему же только теперь Пашич пошел на сближение с Комитетом и установил с ним официальные контакты?

Все дело в том, что самым коренным образом изменились внешнеполитические обстоятельства. Речь идет о крахе в феврале-марте 1917 г. царской России – главного союзника и опоры Сербии. До Февральской революции Пашич, предполагавший, что именно Россия сможет в конце войны поставить перед союзными державами австровенгерский вопрос во всем его объеме (быть или не быть монархии Габсбургов, а если быть, то в каком виде) и защитит при этом жизненные интересы королевства, не желал связывать себя какими-то посторонними обязательствами. Когда же Россия фактически «вышла из игры», то есть «с тех пор, как русский голос потерял свой вес и значение в решении международных проблем, стало очевидным, – писал он престолонаследнику в начале августа 1917 г., – что остальных наших союзников – Францию, Англию, а тем более Италию, меньше всего заботят сербские интересы»96.

Что же сербам оставалось делать в такой ситуации? Только одно – последовать рекомендации военного представителя при главнокомандующем французской армии, генерала Михайло Рашича тому же Александру Карагеоргиевичу от 20 марта 1917 г.: «Не надо себя обманывать, Ваше Высочество. Сейчас, когда мы потеряли опору в лице русского императора Николая, нам надо действовать самим»97. И Пашичу пришлось перестраиваться на ходу: в лице Югославянского комитета был найден новый союзник, а Корфская декларация имела целью поставить перед правительствами стран Антанты австро-венгерский вопрос теперь уже от имени нового политического тандема. Кстати, в октябре 1918 г., в беседе с Г. Уикхем-Стидом сербский премьер прямо заявил, что «он подписал Корфскую декларацию только для того, чтобы произвести впечатление на европейское общественное мнение»98.

Следует также отметить, что Корфская декларация сербского правительства и Югославянского комитета явилась своеобразным ответом на так называемую Майскую декларацию Югославянского клуба австрийского рейхсрата, принятую 30 мая 1917 г. В документе, зачитанном председателем Клуба, одним из лидеров Словенской народной партии Антоном Корошецем, ставилась задача объединения всех территорий империи, населенных словенцами, хорватами и сербами, в самостоятельный государственный организм с теми же правами, какими располагали Австрия и Венгрия под скипетром Габсбургов (подробнее о его содержании будет сказано ниже)… А, кроме того, не была ли Корфская декларация и неким превентивным шагом. Ведь в начале 1917 г. упорно ходили слухи о предстоящей в Сараево коронации молодого императора Карла I Габсбурга югославянским королем. Опасаясь, как бы со сменой монархов[90] дело не дошло до преобразований, повышающих внутренний статус югославянских областей, сербское руководство стремилось сыграть на опережение.

Как бы то ни было, заявление, сделанное на Корфу, стало для Пашича не более чем следствием изменившейся политической конъюнктуры. Далее него он не пошел, но продолжал маневрировать. А потому не кажется чем-то удивительным резкий «вираж» сербского премьера в сторону от «согласованной» с югославянами линии в начале 1918 г., когда США и Великобритания высказались за сохранение Австро-Венгрии (речь Д.Ллойд Джорджа в Палате общин 5 января и знаменитые «Четырнадцать пунктов» Вудро Вильсона“). Реагируя на этот шаг, Пашич срочно дал команду сербским дипломатическим представителям в Лондоне и Вашингтоне поднять вопрос о Боснии и Герцеговине, дабы обеспечить Сербии хоть что-нибудь в той ситуации. «Если наши союзники требуют исправить ошибку Германии от 1871 г. по Эльзасу и Лотарингии, – писал он 22 января посланнику в США Любе Михайловичу, – то имеются еще более веские причины требовать отмены аннексии Боснии и Герцеговины и предоставления сербскому народу права на самоопределение. Как можно поддерживать восстановление справедливости для Франции и молчаливо не замечать ту несправедливость, с которой поступили по отношению к сербскому народу в Боснии и Герцеговине, и оставлять его в рабстве… В рамках такого подхода постарайтесь убедить американское руководство, чтобы оно выступило по крайней мере за наказание нарушителя Берлинского трактата, если все же полагает, что монархию Габсбургов следует сохранить… Данный разговор постарайтесь провести так, чтобы всем было ясно, что это только ваше личное мнение и чтобы о нем не разнеслись слухи, так как наши братья могут вознегодовать, услышав, что Босния и Герцеговина может освободиться, а они будут вынуждены оставаться под Австрией… Наши братья стоят на позиции – все или ничего. Эта позиция эгоистична, поскольку требует, чтобы и другие страдали, когда страдают они»100.

Югославянские же деятели, считавшие, что отделение Боснии и Герцеговины от Австро-Венгрии привело бы лишь к резкому ослаблению в ней славянского элемента и, следовательно, к уменьшению шансов на благоприятный исход в борьбе за автономию югославянских областей в рамках империи (в случае ее сохранения), упрекали Пашича за то, что, качнувшись в сторону «Великой Сербии»[91], он нарушил югославянскую солидарность101. Для того же такая постановка вопроса являлась чистой абстракцией. Отнюдь не «Великая Сербия» или «Югославия» была той главной дилеммой, стоявшей перед сербским правительством и его премьером в условиях войны – особенно после выхода из нее России, как об этом нередко утверждается в исторической литературе. Сохранится (а если да, то в какой форме) или распадется Австро-Венгрия – вот как она формулировалась. А это, естественно, зависело от общего хода военных действий и от решимости союзников.