Лазарь Соколовский - Дышащий космос

• Название: Дышащий космос
• Автор: Лазарь Соколовский
• Жанр: Поэзия

Стихи Лазаря Соколовского – своеобразный дневник мыслителя, на страницах которого он размышляет, спорит, ищет ответы на вечные вопросы.

---

IV

Деревья не гнулись под ветром,
дни в дрему вгоняла жара…
Что видел он дальше, чем смертным
дано? из какого нутра?

Терялась, петляя, дорога,
курился над сопками дым…
С каким разговаривал богом?
с пространством шептался каким?

Но вылечить эту проказу —
наверно, скорее просчет…
Матфей напридумает сказок,
Лука с Иоанном еще

покруче, мол, крах и геенна
да близящийся пересуд
посмертный… И это на смену
его откровенных минут!

«Любить всех людей без разбора, —
он грустно, – вам трудно пока.
Я знаю, готовит мне скоро
погибель из ваших рука…

Храм рухнет – «Какая забота!
Что мы-то с того соберем?» —
«Напрасно вы ждете чего-то,
ни богом не быть, ни царем

дано мне…» Упрямо сквозь веки
слеза просочилась. «Страда
моя подошла.» Человеком
таким, что уже никогда

не быть… Я влачусь безутешен —
почто не впитал с молоком:
бог всякий на страхе замешан —
свободно добро и легко,

как шло от него… Но откуда
та сила взялась – от семьи?
Полати одни и посуда —
свет миру один из восьми…

                           ***

Но миру всегда не до слова,
ему бы каких-нибудь дел,
подсунут слепого, хромого:
«А что – исцелить бы сумел?!»

«Мессия… что дашь для примера?
дождя б хоть на первых порах…»
Скорей любопытство, чем вера,
сомненье в усталых глазах.

Где слушали, где и камнями
швыряли. Народ не готов:
«Чтить Бога – понятно, а с вами
куда? Наломаете дров,

а мы отвечай». Уводили
его от греха за село.
С тех пор уж исхожены мили,
а как на душе тяжело,

что не сберегли… Да и сами
все ждали зна-ме-нья – а вдруг!
Менял расхерачили в храме,
фанаты ж явились – испуг!

Как будто глазами слепыми
смотрели… Да что тут сказать!
Весна ли в Иерусалиме
расслабила… Если бы знать —

всего-то толпа хулиганов
с мечами, а больше с кольем.
Разбуженный сад Гефсимана…
И как же отдали живьем?!

Отключка какая-то, словно
свалил летаргический сон:
Петр трижды отрекся, неровно
бродя уж средь римских знамен…

И дальше как будто проспали:
Каифа, трусливый Пилат…
Теперь уж какие детали,
где каждый кругом виноват.

Не то, чтоб зубами вцепиться,
а тупо смотрели на крест…
Апостолы!.. Вижу, как птицы
сорвались с насиженных мест,

и черная тень по пригоркам
текла до последних минут.
Казалось, им наши разборки
земные до фени, но тут…

V

С чего задождило? Как чудо
случилось – в такую вот сушь!
Что после… Об этом не буду,
повылезла всякая чушь:

два ангела встали помпезно
с мечами, разъята стена…
А просто сказала: «Исчезло…» —
на утро Мария-жена

и, даже не вытерев слезы,
тихонько домой погребла.
Там холмик земли у березы,
где корни бегом от ствола…

А дождь разошелся, с неделю
месили под окнами грязь
облезлые куры. С апрелем
жизнь новая не началась,

все то же, ни шатко ни валко:
пьют, лаются, молятся – что ж,
мирская обычная свалка.
Но вдруг через этот галдеж:

«Ну, как вы там, братцы-евреи?» —
с завалинки будто опять. —
«Да так… я все глубже старею,
последняя вылезла прядь.

Братишка, несу через силу
твой улей, хоть пчел не рои…
Уж осень. Туманом обстило
скупые дороги твои.

Писаки, фанаты, прохвосты
пугают конечностью дней.
И щеку подставить не просто —
любить же намного трудней.

Порыв твой не дальше, не ближе —
и совесть продашь за пятак,
без этого, видно, не выжить…
А бога как не было, так…

Ужели уроки задаром,
что вера внутри, не во вне?
Подсидки, грызня за тиару,
за место у трона… По мне

о смерти твоей пересуды —
напрасная трата чернил.
При этом, кто больше Иуда —
кто выдал? А кто извратил!

Не то чтобы здесь, да и в Риме —
какую строку ни возьми,
все правы, божатся святыми…»
«Да будьте вы просто людьми!» —

и голос исчез, будто не был.

                           ***

Года промелькнули, как сон…
Сидим полукругом, но хлебы
едва преломили – вновь он

тут, рядом, и духом, и плотью
средь осиротевших детей,
сандалии те же, лохмотья…
Вот разве следы от гвоздей.

Какие б тогда разговоры
могли о бессмертье вести:
«Коснется ли свет от Фавора
и прочих на этом пути?

Как строить ученье – скатиться
к подгнившим библейским задам?
Исчезнет с веками граница
меж богом с смертными там?

Откроются, может, секреты,
что люди пытают у нас,
повязанных новым заветом?»
Ни слова… смешинка у глаз…

Подводят слова или память —
последнюю, вроде, межу
кривлю ненароком, а я ведь
поклялся, что правду скажу.

Довольно! Что вылезет ночью,
об этом не стоит в отчет.
Приехали, ставлю отточье.
А дальше легенда течет…

И как в этом мире бескрылом
иначе? какая латынь?
Нет, вынести нам не по силам:
дойти до такой доброты,

любви, где нельзя без испуга
никак – дней всего-то в обрез,
где все пожирают друг друга
и кто-то смеется с небес…

Послесловие

Иаков устал. Оплывала
свеча на дощатом столе.
Чем глуше мерцают начала,
настойчивей клонит к земле.

Накинув хламиду на плечи,
лег. Вот и причалил ковчег.
Не знаю… надеюсь на встречу
не с богом – се был Человек!

Я что-то слепил, но загадка
на каплю не стала ясней…
Уж тьма надвигается. Шатко
среди обступивших теней.

Читаю – и странно: зачем Ты
теряешься с каждой строкой?
Довольно чуть сдвинуть акценты —
и вот уже кто-то другой.

А будут свидетелей толпы,
узнай тут, поверить кому.
Не в сказанном дело – что толку,
когда не созвучен Ему.

Да сам я?.. Припомнил о пастве,
оставленной им на авось.
Эпохи пройдут, государства —
а Слово неслось и неслось…

«Конечно, со смертью не умер.
Как ни было б вам тяжело,
Иаков, для «талифа, куми!»,
знать, время еще не пришло.

Чем больше духовной работы,
тем тоньше меж нами стена —
дерзайте!» – как выдохнул кто-то
и взмыл… И опять тишина.

В окошке прозрачен и светел
заката кровавый овал.
Иаков уснул. Тот же ветер
в осенней листве бушевал.

Еврейская баллада

Переселенья людского поток
то как цунами, то вялотекуще,
словно в природе. Хотя бы глоток
хрупкой надежды на райские кущи…

Где вы, герои дворовых баллад
с чудаковатых окраинных кровель
нищей Москвы, чьей беде невпопад
Рахманы, Бильдеры и Рабинович?

Часть населенья, чьи деды, отцы
штопали жизнь по клоповым местечкам,
носик не римский, глаза – антрацит,
«эр» несуразное через словечко…

Валкой России осколки: Мешкат,
Эфраимсон, Асташкевич с Кажданом —
будто бы кто-то из вас виноват,
что сохранился, не выйдя в мараны

даже в погромы. Крушил самогон,
войны мели, навалился советский
душный барак – упирается он,
нессякаемый Сруль Жидовецкий.

Вновь поредевшим взмахнет хохолком,
братью мушиную сдует с окрошки,
если Господь и обидел ростком,
стайка детишек иная немножко.

«Лишь подрастают – и по городам
не торговать, не блажить, не портняжить,
все в институтах и – я тебе дам! —
Йоська, поганец, в писателях даже,» —

так он (лет сорок промчалось) вещал
в хатке хохляцкой у автовокзала.
Пригород тот же и мемориал —
что сосестер, что собратьев лежало!

Молодость… молодость… Где вы теперь
сели, какой ностальгией омыты —
та же ль мезуза вколочена в дверь?
те же ль соседские антисемиты?

Послевоенная ниточка дней —
знать, недопили властители крови…
Мы наливались от ваших корней,
Гинзбург, Гилод, Могилевский, Шахнович.
Выпало так: не Кулик, не Петров —
общей повязаны речью и роком.
Что же вас сдернуло, вроде, с основ,
за океан понесло ненароком?

Коднер, Малаховец, Кацанельсон…
не от зарплаты – скорей от обиды
тысячелетней… Что ж тычатся в сон
те же снежинки звездою Давида,

что укрывают российскую тишь,
уж не услышишь где вас, не увидишь?..
Топятся печи другими, но с крыш
тянется следом молитва на идиш.

К хаосу