Ксения Незговорова - Карусель. Роман-притча

• Название: Карусель. Роман-притча
• Автор: Ксения Незговорова
• Жанр: Русское современное

Жизнь вращается, как карусель, а ты все ждешь остановку, чтобы сойти и спастись, чтобы обрести свободу и получить дозу чистого кислорода. Главные герои попадают в замкнутый круг, но они не хотят с этим мириться. Получится ли выйти из цикла бесконечных головокружений Вселенной, чтобы самому встать у руля? Есть одна-единственная сила, способная исцелить и воскресить. Но дар не дается так просто, его, конечно, нужно заслужить…

---

Карусель Роман-притча Ксения Незговорова

© Ксения Незговорова, 2016

ISBN 978-5-4474-9277-9

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

I

Из записей П. Волкова

Сколько себя помню – нигде не задерживался дольше мгновения; жизнь пыталась меня приручить, но я не сдавался, ведя свой отсчет времени. Там, куда я сбегал, все было иначе: даже облака плескались в небесных озерах совершенно по-другому, солнце пахло по-новому, игрой управлял другой кукольник. И мне казалось, что Вселенная – это огромная матрешка: открывая одну, открываешь еще один мир, потом второй, третий… бесконечный. Мы никогда не бываем снаружи, всегда находясь внутри.

Мой отец – военный, и мы с мамой были вынуждены переезжать вместе с ним: нас носило от волны к волне, от берега к берегу; жадно вдыхая незнакомый воздух, бросались в новое пристанище, обустраивали его так, словно больше никогда отсюда не уедем, и готовились снова жить, но… Это лишь случайная остановка на длинном пути. Мы вовсе не жили, все, что с нами происходило, было только подготовкой, вечной подготовкой к счастью. Я и мама – два заблудших странника на груди черной земли – менялись вместе с нашим домом, названием улицы, ближним магазином, деревом у подъезда… Я вытягивался в рост, говорил громче и четче, взрослел лицом и душой, слушал новую музыку. Мама считала серебряные прядки в волосах и покупала смягчающий крем для рук, а папа… Он ускользал одновременно с бледно-розовым закатом и возвращался вывернутым наизнанку, но все же живым. Я забирался к нему на колени и смотрел, смотрел, смотрел… Читал его историю по строфам в светло-карих, как будто немного пыльных глазах. Я тогда не знал, что когда-нибудь моя судьба щепкой отколется от его судьбы и остановится где-то на целый век, чтобы перевести дух.

Я люблю этот тихий город, где по ночам зажигают яркие огни; бежишь по скользкой дорожке, сунув озябшие руки в карманы, часто дышишь, чувствуешь, как подпрыгивает сзади твой вечно чем-нибудь набитый рюкзак и благодаришь создателя фонарей. Верно, это был крупный творец, ко всему прочему, непризнанный гений. Спроси у прохожих – и его имя не вспомнят; но благодаря нему люди торжественно вышагивают по дорожке, не сбиваясь с пути, воздавая хвалу сказочному ливню-свету. Мне нравится пить этот чистый воздух со вкусом нежной сирени: он выключает запах густой толпы. Впуская в легкие свободу, прорываюсь сквозь лес длинных рук и оказываюсь вне громоподобных шумов. Выбираюсь на набережную, разглядываю заброшенные домики на чужом берегу, рвусь туда, к ним, но не умею плавать. Иду вперед в надежде взять поднятый кверху факел и поднять еще выше, но вместо этого оказываюсь все дальше и дальше… Точно какая-то неведомая сила отбрасывает меня от цели. А над головой галдят черные птицы; забавляются тем, что перелетают с крыши на крышу и смеются над нами, земными. Мы не умеем покорять запретные вершины, но чувство полета нам знакомо, иначе, что происходит со мной теперь?

Колокольный звон следует за мной по пятам, спиной ощущаю сбивающее с ног волшебство. И хочется покориться (вберите меня в себя!), но ветер вызывает меня на единоборство. Все прежние мысли рассеиваются, и я отважно дерусь на дуэли, где не будет убитых. Иногда мне кажется, что этот город – мой родной дом. Один большой для маленького меня. Обставляй, как хочешь, придумывай собственный дизайн, покупай ненужную посуду и приглашай гостей.

Она парит по клеточкам асфальта, чуть склонив голову; белые туфельки легко касаются серого лица дороги. Колготки с ажурным рисунком, рыжие волны, прямые плечи, кончики пальцев оправляют пышный подол.

– Папа, кататься! – не просит, а требует, роняет его сильную руку, кидается в объятия огромной карусели

Хрустящие билеты, удобное сидение, рядом – мальчик в фиолетовой куртке. Белые пряди, вздернутый нос, очки. Девочка бросает на него быстрый взгляд и презрительно поджимает губки. «Фи, мальчонок!» – зачем-то поводит плечиками, отодвигается на самый краешек и бросает случайный взгляд на кусочек голубоглазого неба. Красивое, утреннее, свежее; чайки напились нектара из росы; облака топают по синеве своими босыми ножками. Голова кружится, но нет ничего приятнее этого легкого недомогания; карусель вращается по кругу и повторяет мимолетные встречи, жесты, восторженные отголоски… любые чувства острее и приятнее, когда живешь вслух. А между тем, весь оставшийся мир проносится мимо, никем не замеченный, ни для кого не интересный.

Иногда так хочется крикнуть это фаустовское: «Остановись, мгновение, ты прекрасно!» Запечатлеть красоту, сохранить ее для себя в первоначальном воплощении, записать и воспроизводить, вглядываться в оттенки. Люди придумали фотоаппарат; тот человек, вероятно, не такой гений, как первооткрыватель фонарей. Фотография портит впечатление. Фотография искажает действительность. На ней никогда не бывает так, как было. А между тем, мы стираем настоящее и используем вместо живой памяти кусок компьютерной. Разочаровавшийся в фотоаппаратах да возжелает стать художником.

Но я захотел сохранить звук. Этот город наполнен музыкой: она доносится из открытых окон, болтающихся по дорогам автомобилей, наушников гуляющих мечтателей: изнутри. Я еще никогда не слышал, чтобы уличные музыканты так проникновенно играли. А он стал гитарой, скользнул в ее лоно и задремал спокойным ребенком, как будто еще не родился. Проснулся, как водится, закричал – струны натянулись сильнее, — родилась мелодия-жизнь. Новорожденная, пробивалась она сквозь плотные звуки открытых миров и вырастала до необычайных размеров, уже едва умещаясь в оглушенной душе. Явился огромный цветок, одурманивающий своим неповторимым ароматом. Хочется вдыхать вечность, хочется так пахнуть самому. Хочется обнять Музу великолепного творца.

И вот он сидит на голом асфальте, сложив ноги по-турецки, и перебирает струны, падая с головой в сложения нот; мелодия скачет по подушечкам пальцев, краснеют щеки, есть только всеобъемлющая любовь. Кто-то неумело сочиняет хокку, кто-то зевает над книгой, кто-то досматривает третий сон. И все тогда, когда длится «пока» — пока музыкант играет. Нет, он не нищий, он – поэт.

Гитара и пара вещей, заброшенных во вместительный чехол – весь его небольшой груз. Впрочем, Арсению никогда не требовалось много бесполезных предметов – и если так нужно, он может ограничиться одним единственным инструментом.

Юноша быстро одолел расстояние в два этажа и в нерешительности остановился у запертой двери. Постучаться? Почему бы и нет, ведь это теперь его дом. Он не мог объяснить, в чем тут дело, но закрытые двери всегда наводили на него ужас. Почему-то создавалось впечатление, что тот человек за дверью никого не ждет и прекрасно обходится без твоего присутствия. Впрочем, не думал ли он, что незнакомец бросится к нему, своему новому соседу, в объятия? Нет, ни о чем подобном он, разумеется, и не помышлял, ничего такого не ждал; просто хотелось, чтобы дверь открыли изнутри, почувствовав его приближение. Потоптался на месте, подергал ручку – может быть, там никого? Вздохнул, постучался. Щелкнул замок. Растрепанный, небритый, со стеклянным взглядом и коричневой гривой, новый сосед растерянно поглядел на человека с гитарой, открыл было рот, но тотчас же передумал разговаривать. Прошлепал в дырявых тапках к стулу и добровольно отдался в компьютерный плен.

Арсений в замешательстве остановился. Снял чехол, вынул гитару и, наконец, откашлялся:

– Привет, меня зовут Арсений, а тебя?

Сосед и ухом не повел; он отчаянно колотил по клавиатуре в надежде одержать блистательную победу в очередной кровопролитной схватке по ту сторону экрана.

Юноша нарочито громко затопал ногами; «весело, нечего сказать». Он осмотрел обе кровати и отметил, что на обеих раскиданы вещи молчаливого игромана.

– Слушай, какую кровать я могу занять? – спросил Арсений, уже не надеясь получить ответ.

Молодой человек проиграл и с тяжелым вздохом навалился на спинку стула. Потом как будто опомнился, подскочил на месте, резко повернулся к незваному гостю и с недоверием оглядел его с ног до головы. Арсений ожидал любого, даже бессмысленного теперь вопроса: «ты кто?», но только не этого полупрезрительного, нарочито равнодушного жеста:

– Занимай любую, я все равно не сплю.

Он снова обратился к экрану и за весь вечер не сказал больше ни слова. Арсений читал как-то о людях, которые ни с кем не общаются и почти не выходят из комнаты, но еще никогда ему не доводилось встречаться с ними в реальности. «Впрочем, будет казаться, что я живу один», – подумал Арсений, засыпая. И в этот момент он услышал нечеловеческий стон: сосед потерпел еще одно поражение и в сердцах повалился на пол вместе со стулом.