Вивиан Пейли - Мальчик, который хотел быть вертолетом

• Название: Мальчик, который хотел быть вертолетом
• Автор: Вивиан Пейли
• Жанр: Психология
• Год: 2016
• ISBN: 978-5-7598-1504-4

Книга Вивиан Гасси Пейли убедительно доказывает, что воспитатель – это творческая профессия, требующая как традиционно понимаемого интеллекта, так и интеллекта эмоционального, любви к детям, искреннего уважения к маленьким людям, которые, как оказывается, обладают навыками и умениями, утраченными взрослыми людьми. Иными словами, эта книга – гимн профессии. Удивительно просто, от первого лица, Пейли рассказывает историю мальчика, поначалу замкнутого в мире своей игры с вертолетом-игрушкой и упорно не желающего выходить из этого тесного, но надежного мирка. Подобные истории случаются с множеством детей, но далеко не всем выпадает счастье встретить чуткого человека, способного без педагогического насилия вывести ребенка на просторы широкого общения с другими людьми. Автор последовательно использует внешне простой педагогический прием, предлагая детям сначала рассказать свои истории, а потом разыграть их с привлечением сверстников в качестве исполнителей самых разных ролей.

---

Групповые фантазии – основа групповой культуры; именно здесь мы ищем общую почву. То, что мы разучились делать, лучше всего получается у детей: они придумывают истории. Детские истории – модель для активного, свободного исследования различных идей.

– Я слышу воров, – шепчет Эдвард. – Я их в тюрьму посажу.

– Нет, я, – спорит с ним Элай.

– Не оба. Это слишком много. Нужно… не много.

– Тогда ты папа-полиция, а я старший брат-полиция.

– Оба два полиция?

– Не очень много.

– Только два. Оба два – папа и еще брат.

Никакому учителю не удалось бы придумать такой наглядный урок, чтобы объяснить разницу между «слишком много» и «оба». Эли и Эдвард в своей игре-фантазии сумели найти зримое воплощение этих абстракций изнутри истории. Разыгрывая отвлеченную идею, ребенок находит органический способ выразить ее в емкой и связной форме. Его интуитивная вера в скрытые значения тем самым оказывается удовлетворена.

Вот почему игра приносит столько удовольствия. Исследовать свою собственную природу, то, как ты устроен, – нет ничего более пьянящего, более захватывающего. Заторы расчищаются, прокладываются новые маршруты. Подход к языку и мышлению, не учитывающий значения игры с ее драматургией, с ее лейтмотивами дружбы, утраченной и вновь обретенной безопасности, упускает из виду важнейший стимул творческого процесса.

Игра, самую суть которой составляет рассказывание историй, – основная реальность дошкольного образования и детских садов, и она же, по-видимому, лежит в основе любых творческих, связанных с воображением усилий в течение всей нашей жизни. Однако не будет большим преувеличением сказать, что для дошкольников игра – единственная возможность создать условия, в которых все понятно от начала до конца.

Судите сами. Вот у вас две дюжины детей, все они задействованы в стихийных театральных труппах, каждая труппа разыгрывает свою пьесу, при этом они забегают в чужие декорации, провозглашают различные взгляды на жизнь и смерть, изобретают новые сюжеты, и никто никогда не спрашивает: «А что здесь, собственно, происходит?».

Лили диктует мне свою историю, а в это время до нас со всех сторон доносятся шумные отголоски десятка других историй:

– Будешь в тигла иглать? Саблезубого?

– Супермен! Я в тебя стрелил!!

– Агу, агу, мамочка!

– Охотники за привидениями! Лизун!

– Мяу, мяу, хорошая киска!

– Ты папа, Саймон? А вот наша пещера, там добрые мишки!

Никому из детей в голову не приходит спрашивать: «А что это все они тут делают? Кто все эти ползающие, скрюченные, куда-то лезущие люди?». Нет никакой растерянности, только желание попасть в качестве персонажа в чью-то историю или убедить одноклассника поиграть в твою.

Но стоит учительнице внести хоть какое-то изменение в этот распорядок, например, сформировать группы для полдника, как напряжение начинает стремительно нарастать. С кем я в группе? Куда мне идти? Учительница не виновата. Просто естественный порядок в классной комнате у дошкольников противоречит любому плану, не учитывающему то, как развивается игровая фантазия или складывается дружба. Дети не могут постигнуть замысла учительницы, не понимают ее логики.

А вот если бы она сказала: «Саймон, раз ты был папой Джозефа в медвежьей пещере, то тебе нужно сесть с ним за один стол», тогда бы все ее поняли и поддержали. Или же, если бы кто-то из детей сказал: «Давай как будто вор покрал стол, а мы длугой нашли!», тогда бы новый план обрел живой смысл. «Давай как будто» – это выражение часто сбивает взрослых с толку, но для ребенка это очень важные слова, в них заключен весь его мир, сцена, на которой возникает его личность и обретают безопасное воплощение его тайные помыслы.

Великие писатели знают эту истину, помнят ее с детства. Они описывают героев, которые чувствуют себя настоящими, только когда притворяются кем-то еще. Лишенные всех иллюзий, они бродят бесцельно, спрашивая себя: «Кто я? Что мне нужно делать?».

Так и дети, первый раз очутившись в школе, блуждают по ней в беспокойстве, пока кто-нибудь не поделится с ними своей фантазией и не возникнет игра, где распределены роли. Так и место, и сам человек обретают смысл, и тогда слова текут привольно и осмысленно, принося удовольствие.

Если я хочу войти в ритм рассказчиков, населяющих мой класс, мне придется играть на их сцене, а иначе нам не услышать друг друга. Конечно, мне до них всегда будет далеко, потому что ребенок не просто рассказывает историю – он ее всегда разыгрывает.

Игра – это и модель, и самоцель. В истории, рассказанной трехлетним ребенком в самой зачаточной форме, как простое перечисление предметов на столе, содержится скрытый сюжет.

«Вот карандашик, бумага, ножницы» – это можно понять так: «Давай как будто я цветной карандашик, я рисую на бумаге, а ножницы хотят меня порезать, и я скатываюсь со стола».

Сюжет есть всегда. Слова придумываются в действии и становятся сценарием для игры. Четырехлетняя Саманта вырезает кружок из бумаги и катает его туда-сюда по краю стола, в ожидании своей очереди рассказывать историю.

Жила-была малышка, и у нее был кружок. И еще она плакала и просила бутылочку. И еще кружок был волшебный. И еще когда она плакала, она потом больше не плакала. Она была большая уже.

Кружок и впрямь оказался волшебным, а иначе откуда взялась бы такая история? Игра Джозефа в супергероя тоже с такой же легкостью превращается в историю. – Я Бэтмен! – кричит он, носясь между столами и вращая своим супергеройским плащом.

– А почему ты не Хи-Мен? – спрашивает Алекс. – Он же сильнее!

– А я летать могу! Смотри, какой у меня плащ!

Через минуту Джозеф уже рассказывает историю: – Однажды пришел Хи-Мен, а Бэтмен взлетел выше. Он был сильнее. Он спас положение.

– Как же он спас положение? – спрашиваю я.

– А он поймал всех плохих злодеев, – отвечает Джозеф. – Эй, Алекс, ты кем хочешь быть в моей истории?

– Я буду Скелетором!

Это очень нравится Джозефу, который сообщает мне: – Алекс всегда хочет быть плохим парнем.

Джозеф лучше меня знает, что Алекс думает про добро и зло, потому что они вместе играют, а игра – самый убедительный и информативный способ рассказывания.

Игра-фантазия и рассказывание истории всегда идут рука об руку. Послушаем Эдварда в момент, когда мы разыгрываем продиктованную им историю. Я еще не дочитала, а он уже снова занялся игрой. – Ты не сказала про злодея. А еще тут есть волк. Потому что здесь дымоход. И еще тут был малыш.

Для каждого ребенка его первая история – уникальное событие в истории мира. Лили начинает свою карьеру рассказчицы самым примечательным образом.

Папа выключил телевизор.

Это вся история, ничего больше. Вторая история, два дня спустя, повествует об еще одном событии.

Лили не хотела снимать пижамку. Вот что я хочу сказать.

Через неделю в истории появляется няня.

Маши. Вот Маши. У нее черные волосы. И мама, и папа. И Лили.

Следующая история почти такая же, но с одним важным дополнением.

Там была Маши. И мама, и папа. И Лили. И мамочка осталась.

К концу месяца можно уже различить влияние общества и волшебства.

Там было чудище. Он хороший. Кэти – мама. Нам нужен малыш. И папа тоже нужен. Это Эдвард. На нем пиджук. Я девочка в плаще. И она ехает куда-то.

Теперь у историй Лили появилась новая задача: игнорировать реальный мир и пользоваться масками, которые обеспечивают чувство контроля. Ее истории будут теперь похожи на игру, а играть – это так же естественно для человека, как ползать, ходить и бегать. Эти навыки отлично развиваются без всяких инструкций. Человека не нужно учить ходить или разыгрывать свои фантазии – все необходимые стимулы приходят изнутри, а не извне.

Дети не задумываются, как они ходят; если бы они постоянно смотрели на себя со стороны, то они бы спотыкались и падали. А если бы они еще и на других смотрели, то дело пошло бы еще хуже.

Точно так же дети не задумываются о своих фантазиях; они испытывают удивление или смущение, если кто-нибудь подслушает, что они говорят в этом своем почти сновидческом состоянии, и потом упомянет об этом при них.

Но когда несколько детей соединяют вместе свои фантазии, групповой инстинкт диктует более осознанную структуру. Теперь дети требуют соблюдения правил, требуют друг от друга внимания, сосредоточенности, все время сравнивают себя с другими, выносят суждения и оценки. Все характеристики должны быть правдоподобными, а сцены должны выглядеть убедительно: только так можно поддерживать волшебные параметры игры, создающей безопасное убежище для игроков и помогающей им развиваться.

Поскольку все дети именно так воспринимают игру, она, наряду с другими своими ипостасями – рассказыванием историй и актерством, становится универсальным способом обучения. Дети всех возрастов ждут от фантазии (вернее сказать, по-другому она и не работает), что она будет порождать непрерывный диалог, в который они с самого раннего возраста закладывают широкий спектр интеллектуального и эмоционального знания.