Симон Либертин - Prototype466. Роман о современном искусстве, антироман

• Название: Prototype466. Роман о современном искусстве, антироман
• Автор: Симон Либертин
• Жанр: Русское современное

Кисло-сладкая американская трагикомедия о том, как преподаватель нью-йоркского университета становится известным современным художником, но, в конце концов, бежит от мира, чтобы стать художником настоящим.

---

Была ли линза хрустальной, а значит изготовленной из камня, а не стекла, судить я не берусь. Приведу лишь выдержку из интервью Поусона журналу Architecture Digest:

Собор Святого Павла – обитель столь же чистая, сколь и совершенная, он подошел как нельзя луше. Мы никогда не смогли бы изготовить линзу таких размеров без помощи Swarski, специалистам которой мы безмерно благодарны.

Данная Юго-западная башня спроектирована знаменитым архитектором Сэром Кристофером Реном (архитектором и и математиком, который перестроил центр Лондона после великого пожара 1666 года), и построена между 1675 и 1710 в качестве одного из элементов Собора Святого Павла. Она стала контекстом для нашей инсталляции, созданной к Лондонскому фестивалю Дизайна. Иниго Джонс создал знаменитую лестницу-тюльпан в доме Королевы в Гринвиче. Мы же решили создать эту линзу специально для лестницы Декана, потому что она менее известна и до сих пор была всего-лишь второстепенным образцом консольной лестницы в Британии.

«Также, инсталляция приурочена к 300-летнему юбилею с тех пор, как был достроен этот шедевр Сэра Кристофера Рена», рассказывал журналистам с телеканалов CNBC мэр Лондона Борис Томпсон, стоя перед баннером с затемненным и, все-же, не собственным, а Фредерика фотопортретом. Борис Томпсон со своими бесконечными велосипедами и метро на наших глазах сделал город похожим на танец, причем не какой-нибудь старый бибоп или сексуальную бачату, а на австрийский хаккен, в котором ноги заплетаются свастиками. Казалось, он пришел в Лондон как в Коринф с девизом «если небесных богов не склоню, Ахеронт всколыхну я». Этот мэр, подобно всякому художнику, тщательно эстетически выверял не только экспозицию, но и композицию своего присутствия.

Поусон продолжал:

– Рен был фантастически заинтересован всем, что происходило вокруг. 26 марта 1667 года в 4.00 pm в Лондоне был сильный град. Рен зарисовал некоторые градины и позже представил эти иллюстрации на лекции членам Королевского Общества. И вот, когда мы просматривали иллюстрации архива Королевского Общества, нас сразило наповал то, что форма этих градин оказалась удивительно похожа на то, как сегодня ограняются бриллианты. Они выпали в прекрасном состоянии, с замечательным порядком огранки. Теперь мы работаем со Swarski, чтобы сделать на основе этих иллюстраций Рена набор градин из хрусталя.

Архитектура Рена сложна и насыщенна. Наше художественное вмешательство, и это важно, было задумано исключительно как то, что позволило бы посетителям сфокусироваться на менее знакомом им элементе Собора Святого Павла, Геометрической Лестнице в юго-западной башне, являющейся не только деталью, но и имеющим собственную важную значимость. Идеальный вогнутый мениск Swarski – величайшая из созданных ими линз – была расположена у основания лестницы, опираясь на тщательным образом отполированную поверхность металлической полусферы.

Рен на время конструкторских работ собирался установить Зенитный телескоп в этой башне для того, чтобы измерить вращение Земли. В астрономии и других науках он разбирался не меньше, чем в архитектуре. Его вошлебной формулой было стремление всегда сопоставлять познания в астрономии и других науках с архитектурой и геометрей.

Рен был эрудитом, но для того, чтобы добиться того, чего добился он, требовались глубокое внутреннее убеждение, энергия, шарм и развитые коммуникативные навыки. Значит, он сумел занять нужное место в нужное время, – наконец завершил он, а за кадром хлопнула вылетевшая пробка шампанского.

# Zettelkasten

Опустив на пару секунд свой саксонский нос в бокал, и лишь запомнив ароматную ноту – ясень и чернослив, он приберег вино напоследок и благоразумно поставил его на пол, нельзя ведь использовать для этого похожую на зеркальный стол хромированную половину шара – чего доброго останется круглый развод от ножки бокала. Джулиан уверенной походкой, не торопясь зашагал вверх по лестнице.

В мире существовало огромное количество и других лестниц: деревянных, гранитных и мраморных или сваренных из высокопрочной стали. Кольцевых, широких как Лестница Победы в Риме и узких как древняя лазейка, по которой поднимается в свой пыльный минарет аятолла.

День был в самом разгаре, башню пробивали лучи солнца, но не гул главного города на Земле. Джулиан был как никогда аккуратен и смотрел под ноги. И вот, когда по инерции биомеханики его нью-йоркской походки левая его ступня в любимой туфле из грубой кожи от Varvatos стремительно опускалась и, казалось, оставалось каких-то 40 миллисекунд до надежной стыковки с сорок шестой ступенью, а ведь в секунде миллисекунд – целая тысяча, на самую ничтожную долю секунды угол падения света перестал быть равным углу отражения. И гипотенузы всех прямоугольных треугольников мира отказались быть длинней сложенных своих катетов, отчего гениальный российский математик Сосинский, в то же мгновение Кайроса проверявший данную геометрическую аксиому, был навсегда вытряхнут из рассудка. Джулиан, следивший за естественным освещением через створы наверху башни и за солнечными зайчиками, разбросанными по спирали будто деления линейки, предвкушая первую ноту вина, пахнущего ясенем и черносливом, ставил ногу с надежным запасом дистанции, но метрика предала, да и смерть уже поселилась в нем, и нога пронеслась мимо и не нашла тверди и минула за край ренессансной ступени. Во всяком случае, именно так представлял себе его гибель я.

Я проснулся от хлесткого удара, будто бы прямо в лицо, как раз такого, какие хакеры называют дефейс. Звонил телефон. Сон, вроде бы, перетек во что-то иное – жаль, не более соблазнительное. Будто попав в цветовой туннель из японской анимации, изображающий ускорение временного континуума, я ответил.

Похоронен Джулиан был на кладбище St. Raymond’s Cemetery в Бронксе, New York со всей положенной ему траурной драматургией. Мимоходом я заметил могилу Билли Холидея, всего через полсотню прошедших лет она казалась средневековой.

Сегодня многие историки современного искусства считают, что когда художнику Джейсону Александру, то есть мне, было 12 лет, в похожих обстоятельствах произошла его первая встреча с искусством. «На местном кладбище, в родном Беверли, он был поражен резными изображениями скелетов и других колониальных надгробий. В возрасте 10—12 лет он обнаружил, что художники способны создавать нечто, что продолжит жить после их смерти. Спустя шесть лет, убежав от мира с его депрессией, он раз и навсегда покончит с принесшим ему славу периодом творческих исканий, когда он творил в современных жанрах от статуарных форматов и инсталляций до живописных поисков.

Перед собственным «Голубым периодом» (как у Пикассо), которому Джейсон Александр посвятит вторую, подлинную половину своего творческого пути, он проводит долгое время в отшельничестве и депрессии, но все-же возвращается к искусству, на этот раз, чтобы остаться в его истории всерьез и надолго, если не навечно. Героями его художественных произведений впоследствии становились: задумчивая тишина, синее безмолвие сумерек, неподвижность ожидания. Его воображение нередко отталкивалось от «огромного светящегося неба и океана» на берегу Мейна и снежных пустошей монастыря Новый Двор.

Сейчас же, не только мои воспоминания, но и мой ангажированный семиотикой взгляд диктовал линию моего восприятия. Благодаря этому я заметил, что на похоронах Джулиана наблюдался дух и особая поэтика работы скорби. То была увертюра смерти, молчаливый балет на тему ритуального прощания, почти как любая прощальная панихида с так называемым селебрити, которая своими лакированными поверхностями и диадемами камуфлировала прозаическую заурядность смерти. Пытаясь изолироваться от нахлынувшей волны грусти, я подумал – занятная вещь, ведь в искусстве у вас в распоряжении столько жизней, сколько вы захотите. И даже больше – даже если вы этого не хотите.

Я посмотрел на рыдающую Николь и моя рука инстиктивно вздрогнула от взрыва сострадания. И ведь я даже не пытался проникнуть своим сочувствующим разумом сквозь герметизм поведения «интровертов», каковым только и может являтся человек, посвятивший себя психоанализу. Итак было понятно, что для нее сейчас из всех сущностей ощутимо существуют лишь две – загадка смерти ее отца и безбрежное чувство вины.

Незаметно протянул руку в карман свободных джинс, чтобы выключить мобильный телефон. наверное, только мы вдвоем так грустили в тот вечер. И все—таки, если честно, в голове промелькнула мысль: почему теперь хорошие джинсы не купить даже в интернете?

Какой-то мужичонка с винтажной тростью, с самого начала стоящий вместе с нами, не выдержал и тоже разрыдался.

– Мне так жаль, что люди поголовно полны цинизма, и этого…, – он, кажется, какое-то время подбирал аргументы, но затем, как будто, осмелился высказаться напрямую, – …этого будничного скептицизма, – он разрыдался.