Дмитрий Бутрин - Скреплённое

• Название: Скреплённое
• Автор: Дмитрий Бутрин
• Жанр: Публицистика

Книга заместителя шеф-редактора издательского дома «Коммерсантъ» Дмитрия Бутрина – сборник его главных статей последних лет. Они посвящены неочевидным механизмам, связям прошлого с настоящим, которые создают нынешнее российское общество. Как кефир стал маркером границ русского мира, когда российская власть превратилась в ЖЭК, как история создания «Пиноккио» помогает побороть страх перед Сталиным. История, социология и экономика, используемые не так, как принято, – это то, что вы найдете в книге.

---

Есть множество специальных знаний, которые стократ доступнее всего, что было ранее. Главное, что произошло с нами за последние два десятилетия – именно это: мы были нищие, мы стали уравнены в этом практически бесконечном богатстве, не исключая и богатство материального мира – ведь дело не только в объемах, но и в его разнообразии. Предложите ремесленнику-профессионалу вернуться на четверть века назад: если он увлечен своим делом, он отшатнется от вас, как от убийцы.

И – я молчу о музыке. Нет, я действительно молчу о музыке.

И учтите: почти весь мой интерес поверхностен, я не ученый человек. Но мои чувства такие же, как чувства страстного садовода, которого впервые привезли в Химки в гипермаркет Obi. Я могу построить все, я могу превратить свои шесть соток в райский сад. Я не Бог, но я Адам в раю.

И наплевать мне на вашего змия. Этого вашего будущего и не должно быть, вот что я хочу сказать этим хвастливым и наивным перечислением. Оно, это будущее, быть может, не так уж и нужно. Настоящее бы сначала прочитать.

3.

Давайте расскажу, чего вы, скорее всего, захотите от будущего, когда наконец получите то, что вам не нужно.

Всякий раз, когда я читаю текст о том, что образ будущего России всегда представляется чем-то пугающим, тяжким, мучительным, я думаю о том, что могло бы быть альтернативой. Ведь дело не в том, что будущее наше пугающе, а, скорее, в том, что, по всеобщему представлению, в определенный момент мы в своей стране свернули не туда. Но, поскольку время анизотропно и вернуться назад, как мы уже поняли, на практике затруднительно, – нам вроде бы остается думать только о том, как бы это побыстрее вернуться на основную магистраль, с которой мы съехали сдуру то ли в 1991, то ли в 1996, то ли в 1999, то ли в 2004, а кто-то говорит – и в марте 2014 года, то есть совсем недавно, но как-то очень резко.

В порядке эксперимента я прошу вспомнить, как мы представляли себе это самое светлое будущее в указанные даты.

ДА, НАСТРОЕНИЕ ТОГДА БЫЛО СОВСЕМ ИНЫМ, НЕ ЧЕТА НЫНЕШНЕМУ – У МНОГИХ ИЗ НАС, ГОВОРЯТ, БЫЛИ НАДЕЖДЫ. НО НАСКОЛЬКО СВЕТЛЫЙ ПУТЬ БЫЛ ЯСЕН ТОГДА?

Если бы воображаемое божество вернуло вас, нынешних, в то самое время и сказало бы: «Хорошо, переигрываем, чего ты там хотел, рассказывай, только быстро, мне еще в Шотландию и в Мали сегодня; ну, не томи!» – неужели бы вы, зная все, что случилось потом при повороте направо, осмелились бы просить его свернуть в свое налево?

Нет, по здравому размышлению post factum – надо, конечно, было сворачивать налево. Но вспомните, что вы думали именно тогда о том, куда и как мы будем двигаться, какое будущее нам нужно, что мы будем делать и чем будем жить через 10 лет. Право слово, отсутствие будущего преследует нас не последнее десятилетие, а несколько последних веков. Мало того, в этом мы, видимо, самая передовая нация планеты: тот же недуг поразил развитой мир едва ли не пару десятков лет назад, а мы-то с этим отсутствием будущего жили со времен царя Гороха. Недаром любой крупный реформатор в России всегда представлялся инопланетянином, инородным телом, выродком типа Петра, Ивана IV или Александра Освободителя (это вам он отменил крепостное право, а современники знали его в первую очередь как государя, узаконившего крайний и демонстративный разврат, в том числе и личный, – и в некотором роде справедливо поплатившегося за эту дерзость). Сейчас же русский, немец и поляк снова в одном анекдоте – все опасаются конца света, все желают старого доброго до развилки, все в лучшем случае видят хороший сценарий лишь как счастливое и чудесное избавление от опасностей и вызовов силой гуманного духа, но не как уверенное движение вперед.

Даже когда свержение существующего строя и произойдет, вопреки резолюциям Совета безопасности РФ (я полагаю вместе с В. В. Путиным, что оно не будет насильственным, хотя и не уверен, в отличие от него, в том, что альтернатива для страны так уж неприемлема – хотите, рассматривайте как незаконный призыв, но я бы счел это простой констатацией), от этой проблемы не уйти. Россия – страна богатая, в целом почти решившая тот массив проблем, которые всем в XX веке казались первостепенными, наиважнейшими и ключевыми. Понятно, что мы в обозримом будущем решим проблему коррупции, какое бы сопротивление этому ни оказывалось ее бенефициарами. Понятно, что мы приведем к более или менее пристойному уровню среднее образование (с университетами и научными институтами, боюсь, все много сложнее) и реформируем здравоохранение. Понятно, что проблемы вопиющей бедности, повальной нищеты и прочих социальных ужасов актуальны для России примерно в той же степени, что и голодные смерти. Для того, чтобы всем этим успешно заниматься, стране достаточно всего лишь прекратить массово валять дурака ради продолжения богатого коррупционного банкета еще на какие-то несколько последних месяцев-лет, – и очевидно, что довольно скоро это произойдет, и дай Бог, чтобы это происходило спокойно.

Но когда это произойдет – никто не избавит нас от этой тягостной обязанности сообщить себе, что добиваться лучшего для себя значит иметь в голове какой-то хоть вздорный, хоть кровавый, хоть циничный, но все-таки рациональный образ настоящего желаемого.

А его нет. Сейчас социальная ситуация выглядит комично и даже похабно: несколько миллионов интеллигентов наблюдают за тем, что другим миллионам людей на госслужбе дали то, о чем мечтала она, интеллигенция (то есть образ жизни и достаток верхушки среднего класса), и вопиет о несправедливости. Во-первых, какая такая несправедливость? Вы мечтали о среднем классе в стране – вот он. И не из зависти ли считаете теперь, что они – негодяи, а вы на их месте запускали бы космические корабли в космос и писали бы симфонии? Но немного же симфоний получается, когда вас допускают до госфинансирования, – хотя и больше, чем у этих, но ради этого небольшого прибытка устраивать революцию со всеми ее издержками, видимо, никто не будет. Во-вторых, если приглядеться внимательнее, подавляющее большинство этих самых негодяев на госслужбе – это не зловещие выходцы из подвалов Лубянки, а ваши же товарищи 90-х, мечтавшие взяться за руки, чтобы не пропасть поодиночке. Вот они и взялись за руки, а вас не взяли – а надо было дружить крепче и активнее работать локтями, или же – думать еще 20 лет назад о том, какого качества мечта вами движет.

НАКОНЕЦ, ЕСЛИ В ХОД ИДУТ ПРАГМАТИЧЕСКИЕ АРГУМЕНТЫ, – ХОРОШО ПРОДУМАННАЯ МЕЧТА ВСЕГДА, БЕЗ ИСКЛЮЧЕНИЙ, НЕ ОСТАВЛЯЕТ НИ ЕДИНОГО ШАНСА АВТОРИТАРИЗМУ.

Обратное тоже верно: в сущности, политическая неуспешность оппозиции в России означает, увы, не столько силу давления, сколько нашу интеллектуальную несостоятельность в изобретении привлекательной альтернативы. Нас не оправдывает то, что ее нет и у соседей – сторонников «русского мира» и прочих идеологических туманностей, которые толком ни продать, ни купить никому в своем уме, а только лицам экзальтированным и душевно нестойким. Нас не оправдывает и то, что у правящего режима мечта выглядит бледно: она есть, и она многих привлекает, и наша обязана ее переиграть, и она для этого должна убеждать хотя бы нас. А она не убеждает.

Но именно в виду этой безнадежности я и рассказывал о том, что я богат, как Крез, – а вы и стократ богаче.

4.

Стране в 90-х и повезло, и не повезло. То, что во всем мире воспринималось как великий информационный взрыв, в России было посвящено исключительно внутренним делам – мы и не заметили, как то, что мир, в который мы вошли в 2000-х, был совсем не тем миром, о котором мы мечтали в 90-х. Он гораздо сложнее и много интереснее – и то, что по прошествии четверти века мы по-прежнему намереваемся строить в России страну образца Западной Европы 1989 года, здорового человека должно было бы расстроить. Разумеется, дико и глупо восстанавливать расстановку полков времен «холодной войны» на саммитах G20, и занятую этим российскую власть показательно секут именно за это, совсем не опасаясь ее ядерного потенциала и газового влияния. Ради России никто во времена Рональда Рейгана возвращаться не стал бы, даже если бы это было технически возможно, – это уже пройденный этап, мир сейчас живет противостояниями другого вида, другой фактуры и другого уровня сложности.

Но не более умно и предлагать обратное – попытаться построить в России, уже довольно далеко (и не всегда приятно для себя) продвинувшейся по пути «догоняющего развития», восточноевропейскую экономику романтического 1991 года и пытаться встроить ее затем в несуществующую по крайней мере в том виде, в котором она описывается, братскую семью народов ЕС. Прошло четверть века, обсуждение большей части вопросов, которые интересовали мир в 1992 году, давно уже состоялось – если мы и считаем Запад как некое политическое единство существующим (а он сейчас, видимо, существует даже в большей степени, чем два десятилетия назад, хотя и не един в том смысле, в котором его видели единым в Политбюро ЦК КПСС), то это уже другое единство, оно жило и развивалось много лет, не дожидаясь, пока русские соизволят вернуться в него после временной отлучки в дебри национальных проблем.