Порфирий Лавров - SOLNЦЕЛЮБ. Шесть повестей для кино

• Название: SOLNЦЕЛЮБ. Шесть повестей для кино
• Автор: Порфирий Лавров
• Жанр: Русское современное

Если эту вещицу придумали два автора, Лавров и Порфирий, значит Покровский собор на Красной площади и в самом деле построили Постник и Барма. Сентиментальный романтик и ироничный скептик, они до сих пор не пришли к единому мнению, что же у них такое получилось – то ли вязанка церквушек, то ли собор головастый; то ли маленькая изящная повесть, высеченная из камня искрой Божьей, то ли большой корявый рассказ про то, как Казань воевать ходили. Хотя, некоторые уже начали склоняться к мнению, будто все зависит только от взгляда на предмет и собственного значения не имеет. Это говорит о том, что истинное имя даже рукотворных вещей по-настоящему не названо: руки строят – голова не варит. Такое у нас и зовется «золотые руки». Но Лавров и Порфирий, как свидетели и почти что участники изложенных событий, дружно свидетельствуют и клянутся в главном: все так и было, как будет, и ничего не утаено и не прибавлено от себя. А если кому-то изложение покажется недостаточно подробным или, наоборот, излишне затянутым и скучным, то авторы, конечно, приносят свои извинения, но заверяют со всей ответственностью, что пропущенное ими по рассеянности (или сознательно) не заслуживает внимания, а кажущаяся скучность и затянутость могут происходить единственно от печальной правдивости, ибо нет ничего печальнее и длиннее человеческой жизни. И еще: просьба компетентным органам не принимать данные сведения всерьез, ибо се суть плоды нестойкой фантазии, воспаленной средствами массовой информации. Итак, авторы, помогая друг другу словом и делом, начинают все с самого начала: «Тревога и ожидание семь дней клубились над городом и степью…»

---

Порфирий Лавров SOLNЦЕЛЮБ Шесть повестей для кино

ПРОЛОГ

«В начале было Слово…»

Кто сказал? Неправда! В начале было Ощущение.

Хорошо. Лежу. Или сижу? Или стою? Одним словом – нахожусь. Худая темнота едва способна удерживать крупинки тепла. Больше никаких ощущений. Можно только думать. Не о том, кто я и где я. Этого нет. Причина одна: нет меня самого, и я не могу знать о том, чего еще нет. Я – думаюсь! Я сам – мысль. И я перетекаю, ударяюсь в мелкие камешки ассоциаций, меняю направление.

– Ты признайся, ручеек,
Как найти дорогу смог.
– Я на то и ручеек,
Чтобы не искать дорог.

Хорошо!

В меня впадают другие ручейки-мысли. Я впитываю их, становлюсь больше и сильнее, мне становятся понятны преграды на моем пути, я вижу глубже и шире. Но все равно бегу извивисто и прихотливо, не сосредоточенно. А потом сам впадаю в большую реку! Я купаюсь в ее волнах, беззаботный младенец. Эта река называется «я-человек». Она принимает меня. Я весь – в ней. Но и она – во мне. И мы вместе стремимся к общему устью, за которым – океан по имени Жизнь. Но на свободном нашем пути встают болота, тухлые водохранилища и плотины. И я начинаю опасаться: хватит ли сил, достанет ли терпения? И вдруг предчувствую: достанет! И воспоминание – эта встречная волна океана по имени Жизнь – догадку превращает в уверенность: так уже было!

Я вновь добегу до устья, прикоснусь к океану – и на краткий этот миг увижу весь свой путь разом: от первой капли и песчинки на ее пути до океанского наката. В случайном увижу предопределенное; в очевидном – уродство несомненности; обрету способность извлекать гармонию из хаоса и повергать в прах незыблемые кристаллы аксиом. Я замкну цикл бытия и на краткий этот миг сам стану истиной и… позабуду обо всем!

Так это случалось прежде. Так это будет происходить всегда, когда я-мысль будет изрекаться в я-человеке. Какие-то частички сохранятся в памяти, как эти крупицы тепла в темноте; я чувствую их – но ими не согреться…

А сейчас – новая волна океана пришла ко мне с известием: каждый человек – Вселенная! Поэтому часы его идут только с присущей им одним скоростью. И другой проживает за три года полные тридцать или даже девяносто, когда один в свои шестьдесят не вспомнит ничего отраднее вчерашней пакости. И умереть в тридцать три как бы насильственной и мученической смертью – может статься! – прекрасно достойный и единственно возможный способ завершить свой жизненный цикл, из я-Вселенной перейти в я-Жизнь и я-Человек и, наконец, в я-Мысль. И так все это может удачно сложиться, что люди посчитают тебя необыкновенным и уверуют, а их потомки день твоего рождения положат началом нового летоисчисления и будут весело праздновать его в конце каждого года. Что ж, неплохой способ отметить достойного, но…

Приближается Время! Надо быть готовым.

Другие готовятся к смерти. Это не составляет труда. Мне надо приготовиться к Жизни! Это мучительно трудно. Ведь я могу оказаться в любой точке времени и пространства, даже одновременно в разных местах или единовременно в одном месте несколько раз. Ведь я – мысль! Откуда мне знать, кто меня подумает, и где я появлюсь на свет? Это откроется мне только в момент истины – и тут же канет в забвение. Только миг я буду чувствовать, знать и понимать все!

Чаще и ощутимее накатывают встречные волны океана – моя память из будущего. Они говорят мне теперь: в миг смерти, как и в миг рождения, Жизнь откроется тебе – это будет один из ее подарков: с рождением тебе даруется Жизнь, со смертью – ее Смысл! Итак…

Я есть всяко время и место. Я – везде. Я – есмь!

Двери моей темницы падают. Сыплется труха, вспыхивает солнечными искрами, вонзается в лицо. Грубый голос внятно поминает всех своих святых. Меня подхватывают и выволакивают наружу.

От яркого дня я слепну. От боли не ощущаю своего тела. Запахи дурманят до тошноты. Вот я и появился на свет!

Меня кладут на душистую землю, лицом вниз. Наваливают на спину тяжелое – от чего становится трудно дышать. Первое ощущение собственного тела – это меня начинает бить озноб.

– Что трясешься, жидовская морда? – слышу я над собой. – Замерз? Потерпи чуток. Сейчас согреешься.

Дружный хохот ласкает мой слух.

Меня поднимают. Я прикручен к столбу. Веревки натягиваются – и когда, кажется, сейчас мои плечи выскочат из суставов, я упираюсь задом в прибитую заботливой рукой перекладину, как бы сажусь на нее верхом.

Хорошо!

Столб ударяется о дно готовой для него ямы – и я чуть не слетаю со своего места. Меня с терпеливой заботой возвращают в удобное положение.

Спасибо!

Я чувствую, как закрепляют столб, набрасывая в яму острые камни. Столб становится продолжением моего тела. Камни царапают его, когда их начинают трамбовать. Они сжимают меня своими шершавыми и холодными лбами.

Надо потерпеть.

Меня все еще бьет дрожь. От нее я снова сваливаюсь, и снова меня возвращают на место и ради простоты и надежности – я понимаю: в моих же интересах! – привязывают к столбу туловище. От этого становится не совсем удобно, потому что теперь, перехваченный на груди веревкой, я не могу, как это делал прежде, наклоняться вперед, чтобы не ломать вывернутые за спину и закрепленные довольно высоко руки. Я не знаю, как сообщить об этом своим доброжелателям, потому что говорить, как следует, еще не научился. Но тут один из них догадывается о моих затруднениях и немного ослабляет узел. Благодарное тело отваливается от столба. Слезы умиления заполняют мои полуслепые от дневного света глаза.

Какие… Какие все-таки люди… Внимательные! Добрые! Отзывчивые!

Умытый теплотой заботы и собственными слезами я прозреваю. Гримасой, взглядом, дрожью – всем своим видом! – я тороплюсь выразить моим благодетелям признательность. На худой конец – пытаюсь уловить их взгляды. Но голова моя бессильно свешивается вниз – и я вижу только собственные грязные телеса, ссадины на коленках да кучу мусора под столбом.

Люди добрые!

По правде, других я и не встречал в своей жизни. Ведь я практически родился здесь, на столбе. С ним у меня связаны самые первые и яркие впечатления. Я, конечно, понимаю, что не все люди такие, как мои покровители – я не наивный! Мне просто повезло. А если бы нет? Что стало бы со мной? Страшно подумать…

А что это за мусор внизу? Щепки, палки, бумажки? Надо прибраться – вдруг кто-нибудь посторонний увидит такой беспорядок и составит о нас превратное представление…

Ax, вот оно что! Просто эти люди складывают под столбом костер для тепла. Что ж, спасибо, самое время! А то солнышко что-то совсем не греет сегодня. Вон и дымок полетел игривой завитушкой…

Спасибо, родная, спасибо, милая! Старушка – добрая душа! – пару хворостин из своей вязанки тащит с трудом, тащит, слабенькая… Что вы стоите, олухи, ухмыляетесь? Помогли бы немощной… Вытащила! Подбросила в мой костер…

Как же хорошо жить на белом свете, люди добрые!

ДЕНЬ «Д»

Повесть

(С разрешения авторов – Лаврова и Порфирия – записал добросовестный Сергей Бойко)

1.

Тревога и ожидание семь дней клубились над городом и степью. Всю эту неделю без перерывов шел дождь…

Одну минутку, читатель!

АННОТАЦИЯ

Если эту вещицу придумали два автора, Лавров и Порфирий, значит Покровский собор на Красной площади и в самом деле построили Постник и Барма. Сентиментальный романтик и ироничный скептик, они до сих пор не пришли к единому мнению, что же у них такое получилось – то ли вязанка церквушек, то ли собор головастый; то ли маленькая изящная повесть, высеченная из камня искрой Божьей, то ли большой корявый рассказ про то, как Казань воевать ходили. Хотя, некоторые уже начали склоняться к мнению, будто все зависит только от взгляда на предмет и собственного значения не имеет. Это говорит о том, что истинное имя даже рукотворных вещей по-настоящему не названо: руки строят – голова не варит. Такое у нас и зовется «золотые руки». Но Лавров и Порфирий, как свидетели и почти что участники изложенных событий, дружно свидетельствуют и клянутся в главном: все так и было, как будет, и ничего не утаено и не прибавлено от себя. А если кому-то изложение покажется недостаточно подробным или, наоборот, излишне затянутым и скучным, то авторы, конечно, приносят свои извинения, но заверяют со всей ответственностью, что пропущенное ими по рассеянности (или сознательно) не заслуживает внимания, а кажущаяся скучность и затянутость могут происходить единственно от печальной правдивости, ибо нет ничего печальнее и длиннее человеческой жизни. И еще: просьба компетентным органам не принимать данные сведения всерьез, ибо се суть плоды нестойкой фантазии, воспаленной средствами массовой информации.