Николай Исаев - Сексуальные преступления как объект криминологии

• Название: Сексуальные преступления как объект криминологии
• Автор: Николай Исаев
• Жанр: Детская образовательная литература
• Год: 2007
• ISBN: 978-5-94201-521-3

Работа посвящена междисциплинарному криминологическому анализу проблем сексуальных преступлений. В центре внимания автора – кутьтурально-криминологические и социально-психологические особенности указанных преступлений, их исторически-правовой и сравнительно-правовой анализ. Особое место отводится преступлениям, связанным с феноменами порнографии и проституции. Предлагается авторская концепция типологии личности сексуального преступника. Большое внимание уделяется вопросам профилактики сексуальных преступлений. Приводятся материалы комплексных экспертных исследований.

Для преподавателей, аспирантов и студентов юридических вузов, криминологов, юридических психологов, судебных психиатров, а также всех интересующихся современными проблемами криминологических исследований.

---

Этот феномен социального, негенетического наследования отражен в восточной философии в понятии «дваждырожденный». Второе рождение связывалось с ритуалом инициации, посвящения, распространенного внутри варн, каст, кланов. «Учитель заставляет ученика родиться посредством священного знания. Это второе рождение – наилучшее. Отец и мать ученика порождают лишь тело», – говорится в древнеиндийском трактате Апастамбха-дхармасутра. Соответственно духовное наследование находит отражение и в законодательстве. Так, в Законах Ману отмечено, что из двух отцов – дающего физическое рождение и дающего знание веды – почтеннее отец, дающий знание веды; ведь рождение, данное ведой, вечно и после смерти и в этом мире. Такая «личность» становится, по Законам Ману, и отдельным субъектом права. Так, глава 8:68 отмечает, что против дважды рожденного может свидетельствовать только дважды рожденный.[177] Аналогично обряды инициации и посвящения были широко распространены в цивилизации Древнего Египта и античном мире, осуществляя традицию, заключенную в духовной преемственности поколений и выработке «трансперсональной» личности традиционного общества. В. В. Малявин отмечает: «Китайский ритуализм исключал столь привычное на Западе понятие целостной личности и даже индивида (как “неделимой сущности”). Личность в китайской культуре мыслилась по законам и конфигурации телесного опыта, но телесность выступала не как “физическое тело”, противоположность сознания, а как принцип органического бытия, “одного движения мироздания”, предполагающего плюрализм восприятия мира и соотнесенность разных жизненных миров».[178] «Тело-личность» выступало как представитель эстетизированных ритуальных отношений к окружающему. Телесное как органическое бытие и как личность представляет частицу рода, «звено в бесконечной цепи поколений» и является прообразом семьи и государства. Тогда нормы поведения – это и нормы всеобщего закона и груз ответственности перед всем родом, не только живущим, но и предками. Социальное бытие личности получает телесное измерение и предстает как «лицо» – то, чем оно является для других. «Личность в Китае проявляет себя только через сетку типизированных форм, соотнесенных с нормами культуры (ритуалами). Лицо – выражение социального статуса, и его можно потерять помимо своей воли».[179] Тогда выражение «потерять лицо», т. е. совершить ненормативное, неритуальное действие, означает гораздо большее, чем понятие греха и вины в западной цивилизации.[180] «Лицо» – это отражение социального статуса, претензия человека на власть и связанные с этим обязательства перед обществом, это публичная маска, «личина», прописываемая этикетом.

Специфика представлений о человеке в китайской культуре находит отражение практически во всех сферах жизнедеятельности, возраст человека исчисляется не с момента его рождения, а с момента зачатия. Отсутствие «дней рождения» совмещается с празднованием Нового года, «рождением нового мира», соединяя человека и окружающее в «одно движение мироздания», и индивидуальный линейный отсчет времени-возраста отступает на задний план, уступая место цикличности. Человек ориентируется не на внешнее время, а сливается с ритмом своих внутренних биологических часов. Взросление автоматически повышает социальный статус индивида, с одной стороны, с другой – он определяется «тенью предков», их ролью в социальной жизни. До трехлетнего возраста ребенок не считается «личностью», и ему не устраивают похорон, однако это не свидетельствует о безразличном отношении к нему, просто он считается как бы продолжением тела матери. Такое представление о личности проявляется и в сексуальном поведении, «женщина в старом Китае была либо частью интимного мира семьи, либо вообще находилась за бортом общества. Обычай и законы общества требовали от нее полной покорности мужчине».[181]

Среди особенностей культуры китайской цивилизации, определяющей специфику сознания, в первую очередь, нужно отметить иероглифическую, символическую письменность, воспринимаемую, по мнению современных психологов, не только сознанием, но, прежде всего, на уровне бессознательного. Тогда с психологической точки зрения это более соответствует процессам мироощущения и миропонимания, нежели понятию восприятия в западной психологии. Такое мироощущение ориентировано на зрительную модальность, в противоположность знаковой, словесно-вербальной модальности. Созерцательная направленность психических процессов в отношении сексуального поведения ведет к широкому распространению в китайской культуре эротических картинок, так называемых «весенних альбомов». Их предназначение – «возбуждать желание вглядываться, то есть совлекать покровы с видимого мира, “подсматривать”. Это их назначение подчеркивается частым присутствием на подобных картинках третьих лиц, наблюдающих за влюбленной парой, иногда даже детей. Во всяком случае вуайеризм – один из важнейших мотивов китайской эротики, ориентированный на самоконтроль и сдерживание страсти».[182] Фигуры партнеров на таких картинках изображены с нарушением пропорций человеческого тела, «зато детородные органы выписаны во всех подробностях и увеличены в размерах».[183] В современной правовой трактовке такие изображения однозначно расценивались бы как порнографические, и распространение их подпадало под действие как международного уголовного права, так и большинства национальных уголовно-правовых систем, обоснованием чему является распространенное мнение, что подобная продукция способствует распространению сексуального насилия. Однако для китайской цивилизации, как отмечает В. В. Малявин, в процитированном отрывке они ориентированы на самоконтроль и сдерживание страсти.

Общество как социальная система содержит понятия семьи и клана, причем последний выступает как основная социальная единица, тогда как семья имеет второстепенное значение. Термин «семья» обозначается иероглифами «крыша дома» и «свинья», что отражает экономическое и ритуальное значение, так как свинья выступает у китайцев главным жертвенным животным. В. В. Малявин при описании китайской цивилизации отмечает преобладание на протяжении всей истории малой семьи, что не характерно для обществ аграрного или традиционного типа.[184] Однако понятию большой семьи традиционного общества, так называемой extended family, больше соответствует социальное единство, обозначаемое как клан, который можно определить как supra-family. Клан в юридической антропологии понимается как объединение потомков реального предка, живого или умершего, с предком мифическим, который в традиционных обществах часто выступал в неантропоморфном, тотемном виде.[185] Клан в Китае включал всех мужчин, имевших общего мужского предка, и имел организующее ядро – культ или ритуал умерших предков и свои собственные социальные институты: храм предков, школы, фонды и собственный устав, который был писаным сводом норм поведения. Клан – это системы родства, основанные «на крови», т. е. биологического характера, в то время как семья основана на социальном институте брака. Нарушение норм поведения внутри клана предусматривало как воспитательные меры воздействия, так и исключение из клана как крайнюю меру. Несмотря на обилие религиозно-философских систем, клан основывался на ритуале почитания предков и являлся устойчивым социальным образованием, сохраняющим свое значение и в настоящее время. Его роль в социальном нормировании поведения огромна. Семья выступает элементом клановой структуры, а не элементом общественной, государственной организации, как в культурах Запада.

Институт брака носит договорной характер сделки и заключается между семьями, поэтому за невесту платится выкуп, в свою очередь для невесты выделяется приданое. Добрачное сексуальное поведение считалось недопустимым, и «женщины, уличенные в распутстве, навсегда теряли свое лицо».[186] Обряд брака связан с ритуалом предков, так как совершается в их храме. Иногда брачный договор мог происходить до рождения жениха и невесты. Не допускались к вступлению в брак однофамильцы, «хотя бы они выше ста колен не имели никакого родства между собой».[187]

Расторжение брака возможно потенциально, иногда даже «когда муж и жена по несходству в правах и склонностях добровольно желают развестись»,[188] однако в реальности для получения развода мужу необходимо было доказать, что жена: 1) не родит сыновей, 2) сладострастна, 3) не почитает свекра и свекровь, 4) вздорлива, 5) имеет страсть к воровству, 6) имеет злое сердце или 7) прилипчивую болезнь. При этом существовал целый ряд моментов, которые даже при наличии перечисленных причин делали расторжение брака невозможным: 1) если жена носила с мужем трехгодичный траур, 2) если муж после женитьбы получил чин или составил состояние и 3) если близкие родственники по отцу жены умерли.[189] Указанные моменты, соответственно, делали возможность развода явлением исключительным в жизни китайцев.