Валерий Скоров - Для Вселенского добра

• Название: Для Вселенского добра
• Автор: Валерий Скоров
• Жанр: Поэзия
• Год: 2016
• ISBN: 5-85976-128-7

21 февраля 2001 года, в Санкт-Петербурге, после продолжительной болезни ушёл из жизни русский поэт Валерий Васильевич Скоров.

Валерий Скоров родился в Новосибирске в 1941 году. Учился и жил в Ленинграде. Окончил географический факультет Ленинградского университета. Многие годы плавал на научно-исследовательских судах. И страны, и встречи отразились на характере творчества поэта, но более всего – та земля, где он родился, Ленинград Петербург, в котором он прожил почти всю жизнь.

В Чикаго он провел тринадцать лет с 1980 по 1993 гг. Покинув Россию, Валерий жил русским языком и культурой памятью и большими надеждами. В его произведениях прозвучали темы богоискательства, картины природы, Любви, Сострадания… Любил он обращаться и к юмору.

Поэт много выступал с чтениями в Чикаго, Нью-Йорке и других городах Америки, Канады и Израиля; выпустил три книги стихов и четырнадцать стереокассет выступлений.

В 1993 г. Валерий Скоров возвратился в Петербург.

---

Валерий Васильевич Скоров Для Вселенского добра Стихотворения

Издание осуществлено на средства вдовы поэта Людмилы Ивановны Михайловой

В оформлении обложки использована картина А. Маслова «Нева и Сенат»

© Валерий Скоров, 2016.

© Центр современной литературы и книги на Васильевском, 2016

Предисловие

Ровно десять лет назад, в 1991-м, за океаном, в Соединённых Штатах, вышел в свет сборник стихов, песен, романсов разных лет (как значится на титульном листе) «Равиния» Валерия Скорова.

Валерий Скорописцев, избравший себе (должно быть, потому, что в Новом Свете труднопроизносимы наши долгие, старинные фамилии, – а его фамилия, исконно русская, восходит едва ли не к XVI веку) псевдоним Скоров, был многосторонне одарен. Уровень его поэтического дара может оценить любой, заглянув в «Равинию» – первое репрезентативное собрание его произведений, предваренное несколькими более чем скромными брошюрами СТИХОВ и тремя-четырьмя аудиокассетами. Он проявил себя, как это всё чаще встречается в наши дни, не только поэтом, но и бардом, задушевно исполнял под гитару свои и чужие произведения. Лишь немногим известно, что он и прекрасно рисовал, и писал маслом… Настоящий сборник – «Откровение», как озаглавил его сам автор, – лишь подтверждает, что от нас безвременно ушёл человек незаурядный и, возможно, не вполне оцененный при жизни современниками как в России, так и в Америке.

Книги, как известно, живут своей собственной судьбой. «Равинии», ныне уже разошедшейся по свету, нашедшей своего читателя и почитателя, суждено сохраниться не только в главных национальных библиотеках России и Америки, но и в наших скромных частных книжных собраниях. Теперь рядом с ней на книжные полки любителей и ценителей русской поэзии встанет второй представительный сборник произведений этого автора.

Знакомым с его творчеством, да и просто его друзьям, быть может, захочется здесь поправить меня: как это – второй? Ведь перед нами – уже третья его книга. Но я позволю себе такое возражение, на мой взгляд, существенное для творческого пути Валерия Скорова.

Ни к чему была ему, русскому поэту, заокеанская Америка. Его жене – да, его сыну – да, но он чувствовал себя там чуждым всему окружающему, неприкаянным, а свой талант – невостребованным. Правда, американская свобода (или – для него – американская духовная безысходность?) подвигла его на десяток-другой первоклассных стихов – вы найдёте их и в «Равинии», и в нынешнем сборнике, первую часть которого составляют стихи, написанные в Чикаго, а вторую – в России. Но вместе с тем – на сочинение многостраничной поэмы, однако… на тему специфическую. Поэма, озаглавленная автором «Сексо», вышла в свет в Чикаго в 1986 году (то есть ещё до «Равинии»), сразу в двух вариантах – более откровенном («жёсткое порно», как говорят в Америке) для читателей-мужчин и смягчённом («мягкое порно») – для читательниц, будто они тоже заинтересуются произведением данного жанра. Получив от автора желтый (тут не надо усматривать иносказания: таким был цвет обложки) томик «Сексо», я, признаться, подумал: эта поэма – то, что называется «уход от окружающей действительности», причём уход, мягко говоря, в эротику, то есть по пути наименьшего сопротивления, и в то же время как бы вызов окружающему обществу.

На счастье, Валерий продолжал писать и прекрасные лирические стихи, чему свидетельство, повторю, выход несколькими годами спустя «Равинии» и создание нового лирического цикла, благодаря возвращению автора в Россию.

В хорошее или плохое для родины время он вернулся домой – не столь важно для творческой личности. В «хорошее» ли время вернулся Агнивцев или, скажем, Вертинский?

Никто, полагаю, подобных вопросов всерьёз не задает. Так или иначе, Валерию Скорову суждено было прожить еще почти десять лет – в родном Петербурге и в псковской деревеньке Блынки, где он приобрел избушку и написал многие лучшие свои вещи… Его ожидал восторженный прием, он выступал в самых разных аудиториях и, по-видимому, чувствовал себя счастливым.

Между тем, его друзья и соратники по «поэтическому цеху» в эти годы уходили из жизни один за другим. Трагически погиб Александр Алон, израильский бард, писавший и певший по-русски, причем судьбе было угодно, чтобы погиб он от руки случайно попавшегося на его пути негодяя в «благословенной Америке». Безвременно умер, совсем недавно, Лёня Усвяцов, которому Валерий посвятил несколько лет назад прочувствованное и в чём-то пророческое стихотворение. Многие стихи Валерия Скорова пронизаны скорбью по рано ушедшему из жизни Высоцкому. Быть может, в самом деле такова судьба особо одаренных: они долго не задерживаются на этом свете…

Самого Валерия безжалостная, по сути неизлечимая болезнь настигла в конце девяностых. Еще каких-нибудь два года назад он был полон творческих планов, при том, что мотив обречённости издавна присутствовал в его поэтических строках. Мы с ним обсуждали его новые стихи, вошедшие теперь в «Откровение», некоторые из них я критиковал, предлагая необходимые, на мой взгляд, поправки. Иные же вообще полагал неудавшимися, недостойными войти в сборник. В конечном счете они – в общем около двадцати стихотворений – остались за пределами «Откровения». Я счел себя вправе так поступить, потому что еще в восьмидесятых, задолго до выхода сборника «Равиния», был привлечен автором к его подготовке, и по выходе «Равинии» в свет он надписал мне на подаренном экземпляре: «Спасибо за науку», – приняв, впрочем, далеко не все из моих советов и поправок.

Тем более я должен быть осторожен, внося очень, впрочем, немногие и по существу мелкие редакционные поправки в тексты «Откровения», либо отказывая отдельным стихотворениям в праве фигурировать в составе творческого наследия поэта. Быть может, в случае параллельных изданий или переизданий кто-то рассудит иначе, для меня же главным критерием и при жизни автора, и сегодня было доброе имя поэта.

Повторю: я действовал по отношению к его наследию предельно бережно. Случаев собственно редакторской правки могу насчитать от силы пять-шесть, а из рукописи, насчитывавшей чуть более сотни стихотворений, в печатный текст «Откровения» вошло около восьмидесяти – отсев более чем снисходительный.

По старинному и трогательному русскому поверью, блаженны те, кто уходят рано, их возлюбил и взыскал Своей благодатью Господь.

А стихам Валерия Скорова, верю, суждена долгая жизнь. Знаю, что и этот его сборник, подобно «Равинии», получит заслуженное признание на родине и за ее пределами.

Иосиф Косинский

Санкт-Петербург, август 2001

Чужая речь

Дорожная

Ковылём нас, брат, гоняет
Одурелая судьба,
Сердце наше замирает,
Не для нас уже гульба.

Ждут нас страхи за порогом,
Боль, обиды и труды,
Ой, ты, дальняя дорога,
Незнакомые мосты!..

Перекати-поле, перекати-поле
Без корней, но на просторе.
Перекати-поле, перекати-поле
Всё ж на воле.

Растрясутся наши брички
По ухабам кочевым,
Перепутаем привычки,
Позабудем отчий дом.

Колокольчики Валдая,
Запоздалая слеза,
На дороге пыль чужая
Ест усталые глаза.

Перекати-поле, перекати-поле
Без корней, но на просторе.
Перекати-поле, перекати-поле
Всё ж на воле.

Дом родной нам не был домом,
А чужой – какой же дом?
И соринкой невесомой
Мы по времени плывём.

Звёзды в небе, угасая,
Оставляют долгий свет,
Наша бричка кочевая
На Земле оставит след.

Перекати-поле, перекати-поле
Без корней, но на просторе.
Перекати-поле, перекати-поле
Всё ж на воле.

1980 г., Чикаго

«Не оставляй меня, мой друг…»

Не оставляй меня, мой друг,
Она пройдет, твоя усталость…
Как много на земле разлук,
Как мало верности осталось!

Не оставляй меня, мой друг,
Не уноси тепла и ласки,
Как много в этом мире мук,
Как мало радости и сказки.

Не оставляй меня, мой друг,
Дни нашей близости вернутся,
Когда объятья наших рук
Уже вовек не разомкнутся…

Не оставляй меня, мой друг,
Не оставляй, мой друг!..

1980 г.

Дачный поселок

Последнее я помню лето,
Печально, радостно, тепло,
Земля за день насквозь прогрета,
И в темень яркое окно.

Залив, как добрый зверь, вздыхает,
Тихи прибрежные пески,
Костер лениво догорает,
И пляшут в волнах огоньки.

Наш дачный маленький поселок
Вчера измучила жара,
И он заснул под тенью ёлок
В прохладе ночи до утра.

А завтра только луч коснётся
Железных островерхих крыш,
Посёлок радостно проснётся,
Живой и свежий, как малыш.

И выбегут все наши дети,
Все наши кошки и щенки,
И рыбаки уложат сети,
И наши дрогнут поплавки.

Иль в лес пойдём через дорогу,
Черники… сизые кусты,
Грибов в бору пока не много,
Но мы вернёмся не пусты.

И день лениво догорал,
Лениво, как и наш костёр,
И ничего-то он не знал,
Что он совсем от нас ушёл.

Метель