Евгений Положий - Иловайск. Рассказы о настоящих людях (сборник)

• Название: Иловайск. Рассказы о настоящих людях (сборник)
• Автор: Евгений Положий
• Жанр: О войне
• Год: 2015
• ISBN: 978-966-03-7357-0

Евгений Положий (г. Сумы), 47 лет – известный журналист и писатель. В издательстве «Фолио» вышли его романы: «Потяг», «Мері та її аеропорт», «Дядечко на ім’я Бог», «Вежі мовчання», «Юрій Юрійович, улюбленець жінок», «Риб’ячі діти».

«Иловайск» – книга о мужестве, невероятном героизме и человечности украинских солдат и офицеров, бойцов добровольческих батальонов, батальонов теробороны, всех тех, кто оказался в конце августа 2014 года в «Иловайском котле», ставшим самым крупным поражением украинской армии в ходе войны на востоке. Это честная книга о войне, которая, как известно, никого еще не сделала лучше, и все же среди крови, огня и железа люди остаются людьми.

Автор услышал истории около сотни участников Иловайской трагедии, книга построена на реальных событиях. Тем не менее, просим считать все совпадения имен, фамилий и позывных случайными.

---

– Я же украинская медсестра, я все могу! – улыбнулась Нюся.

Наконец, скрытый под телами, он устроился, если это можно так назвать, поудобнее, лег на правый бок, чтобы не беспокоить рану, и накрылся вторым, изрядно порванным, одеялом, примостив себе к глазам и носу две дырочки для воздуха и обзора. Не видно, правда, было ни черта – только черные берцы, босые бледные ноги и нижнюю часть двери.

– Долго мне тут лежать? – пробурчал он оттуда.

– Откуда ж я знаю. Я наведаюсь, как только будет возможность.

– Ты только обо мне не забудь, а то смена закончится, уйдешь домой, а я тут. И когда будешь двери открывать, как-то отзывайся. Потому что я буду лежать, как труп.

– У тебя, Серый, если жить хочешь, другого и выхода нет, чем лежать, как труп. Я буду гимн Украины петь, хочешь?

– Лучше что-нибудь другое.

– Ну, ладно, «Океан Эльзы», «Все буде добре-е-е…». А если не сама приду – ну, мало ли, то Кобзона исполню, «День Победы», например.

Дверь морга закрылась, и Кабан остался в полумраке. «Что это так воняет? Забыл, как называется эта жидкость, формалин, кажется? Самое главное – это как-то отвлечься, не нагонять страхов непонятных, – размышлял он о своем незавидном положении. – И нужно как-то справиться с запахами, не обращать внимания, потому что если зациклиться, то долго не выдержать».

Морг по сравнению с больничной палатой обладал одним несравнимым преимуществом – здесь было безопасно. Последние сутки Кабан ни на минуту не мог расслабиться, спал нервно, эпизодами, от чего рана болела только больше, невзирая на димедрол с анальгином, а здесь отключился за пять минут. «Тишина, – вспомнил он цитату из какого-то фильма. – И только мертвые с косами стоят…» Разбудили его шум открывающейся двери и громкие властные мужские голоса. Он знал их природу. Такие голоса рождаются у людей, которые взяли в руки оружие и стреляют из него на поражение, именно оно придает их тембру властное звучание, которое не спутаешь ни с одним другим звучанием человеческого голоса. Человек с оружием звучит всегда по-особенному. Сквозь узкие просветы между босыми ногами и ногами в берцах Кабан видел четыре ноги в камуфляже и две – в синих докторских штанах. Все ноги стояли в проеме двери и обсуждали гору трупов.

– Кто здесь находится? Опись есть? – спросил человек с оружием.

– Да, есть опись. Вот, смотрите, – отвечал голос безоружный, наверняка санитар или врач в синих больничных штанах. – Семь комбатантов и трое гражданских лиц.

– Кого?

– Комбатантов, участников боевых действий. Вроде бы все ваши, погибли в одном месте, доставили 21-го утром. Обещали забрать, но никто не приехал.

– А из какого подразделения?

– Я не знаю, это вам нужно у главного врача спросить, Алексей Иванович наверняка в курсе.

– А гражданские?

– Эти свежие, буквально вчера-сегодня привезли. Старички местные, по болезням, по возрасту.

Кабан не знал, сколько трупов лежит вместе с ним, поэтому в голове у него мелькали разные варианты. Вариант первый: его тоже вписали в комбатанты, и если сепаратисты начнут считать ноги покойников в берцах, то их должно получиться в сумме четырнадцать. Хотя какие берцы, он же в резиновых тапочках?! Значит, его ноги должны идти в учет вместе с ногами гражданских покойников, то есть таких ног должно получиться шесть, – это вариант второй. Но самый простой вариант – он не записан в жители данного учреждения вообще, ни в комбатанты, ни в местные старички, – и его ноги – будь они хоть в резиновых тапочках, хоть в берцах – не учтенные. А значит, если начнут считать, то сразу обнаружат, что одна пара ног – лишняя. «Да, еще никогда Штирлиц так не был близок к провалу!» – почему-то зашла в голову дурацкая цитата из анекдота, который ему никогда не нравился. «Главное – не шевелиться, главное – не шевелиться, главное – не шевелиться, – твердил он себе, и чувствовал, как пот и кровь текут по животу. – Это все возможное, что ты можешь сейчас для себя сделать… И не кашлять!»

– Ладно, закрывай свою богадельню. Пойдем к главному. Ну и запах тут! – сказал камуфляж.

– Понимаете, на холодильник у больницы денег нет, а кондиционер сломался. Частный предприниматель Рома, который нам его ставил, в ополчение ушел, а больше никто отремонтировать не может. Город у нас маленький, специалистов мало, сами понимаете…

Дверь закрылась, и Кабан тихо выдохнул. Все, что он хотел в этот момент – это перевернуться, почесаться и поменять бинты на ране. А потом закурить.

Страха он не ощущал. Кабан четко для себя решил, что в плен он ни при каких условиях не сдастся. Раз нашел в себе силы подняться и по стенке долезть до морга, значит, сможет оказать сопротивление, разозлить врагов, довести их до состояния ненависти, чтобы застрелили здесь, прямо в больнице. Он не мог себе представить, как он сидит в подвале и каждый день к нему приходят ублюдки и ломают железной трубой кости, простреливают колени, давят пассатижами пальцы, звонят домой жене, дочке, матери – это самое сложное испытание, самое мучительное – и заставляют молить о пощаде. С такими мыслями Кабан отключился.

Разбудила его Нюся. Вошла тихо, позвала:

– Серый, Серый!

Кабан с трудом приподнял веки и улыбнулся, увидев сквозь сплетение синюшных конечностей живые смеющиеся женские глаза.

– Везучий ты, Серый. Ушли. Полбольницы перевернули, на медсестер и врачей наорали, а те и сами не поймут, куда ты делся: был вот пять минут назад, лежал на койке – и нет! Как сквозь землю провалился!

– Где-то оно так и есть, – пошутил Кабан.

– Тебе бы надо на процедуры сходить, нельзя лечение прерывать, не выздоровеешь сам скоро. Я тут недалеко местечко оборудовала, но нужно в больницу вернуться.

– А здесь никак?

– Здесь те, кому процедуры уже не помогут, Серый. Сейчас безопасно, я же говорю – ушли. Если что, мне с санпропускника позвонят.

– Скажи, а ты почему мне помогаешь?

– Я всем солдатам помогаю. Сюда много украинцев поступало, столько вас уже повидала, бедолаг. И кум у меня пограничник, в Амвросиевском отряде контрактник, ушел вчера на Мариуполь. Руслан Дейнека, ты должен знать.

– Мы с местными погранцами редко пересекались. А ты за «дэнээр» или за Украину?

– За Украину, конечно.

– И много в больнице за Украину людей?

– Двое. Я и подруга моя Викуся, больше никого. Может, еще Женя-интерн, но он всегда за тех, за кого и Викуся.

С этого момента жизнь Кабана устаканилась: ночевал он в морге, на дальней нижней полке, подальше от входа, где окна уходили в землю практически полностью, а на рассвете заползал под гору трупов и пережидал мнимые и реальные облавы – сепаратисты не уставали его искать дней семь-восемь. Ближе к обеду приходила Нюся, Викуся или влюбленный в нее интерн Женя. Они приносили скромный больничный харч и забирали на процедуры – сначала за ширму под лестницу, а потом и в прежнюю палату, откуда уже выписали Ильича и Петруху, но с завидной регулярностью поставляли новых раненых сепаратистов. В палате Кабан находился недолго, два-три часа в день на время капельниц, не хотел рисковать сам и подвергать опасности своих спасительниц. Тем более, что в морге он уже осмотрелся – правду говорят, что человек привыкает ко всему. «Это как чистилище перед Страшным судом, – думал Кабан. – Вот всякое место своего обитания мог себе представить, только не такое. Интересно, кому могло прийти в голову самый обычный плацкартный вагон переделать в морг? Хотя чего только не сделаешь, если, например, очень надо, то есть покойники имеются, а морга нет? А так дешево и сердито – списанный наверняка вагон, судя по состоянию облупленных стенок и ободранной обшивки на полках, закопали в землю, поставили кондиционер – и пожалуйста, идем, точнее едем, в ногу с прогрессом, очень современное заведение получилось, наверняка же главный врач расстарался…»

В первый день после капельницы он совсем обессилел, Викуся и Нюся отволокли его на себе вниз, где Кабан, кряхтя, ногами вперед раздвигая покойников, заполз в свою нору. До вечера он то проваливался в полузабытье, то, открывая глаза, смотрел сквозь покойников в окно, через мутное стекло которого в морг слабо пробивался свет. Ощущал Кабан себя очень плохо, возможно, даже хуже, чем в первый день, рана болела от постоянного движения, от неудобной позы, и, хотя он планировал на ночь вылезть поспать на полку, забылся прямо на полу, под трупами, где и обнаружил себя на рассвете, проснувшись от сильного холода. Пожалуй, только тогда Кабан полностью осознал безысходность своего положения, выполз из-под груды совсем недавно еще живых людей, огляделся – и понял, что теперь он будет какое-то время жить среди мертвецов. Кабан не был особо впечатлительным человеком, к смерти относился спокойно, как к должному для человека акту, но даже для него такая компания показалась немного невеселой. В голове постоянно крутились мысли о том, как выбраться, как связаться с родными, он разворачивал разные варианты – и тут же их сворачивал ввиду своей полной нетранспортабельности. Что бы он ни придумал, чтобы ни придумали, допустим, его родные или друзья, все равно все сводилось к тому, что сначала необходимо хотя бы немного стать на ноги.