Варвара Малахиева-Мирович - Хризалида. Стихотворения

• Название: Хризалида. Стихотворения
• Автор: Варвара Малахиева-Мирович
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2013
• ISBN: 978-5-91763-131-8

Варвара Григорьевна Малахиева-Мирович (1869, Киев – 1954, Москва) – автор почти четырех тысяч стихотворений. Первые ее сохранившиеся стихи датируются 1883-м годом, последние написаны за год до смерти. Подруга Льва Шестова и Елены Гуро, Даниила Андреева и Игоря Ильинского, переводчица Бернарда Шоу и «Многообразия религиозной жизни» Уильяма Джеймса, Малахиева-Мирович – старейший автор неофициальной литературы, оставшийся до конца дней верным символизму, но открывший внутри символистской системы возможности иронически отстраненного реалистического письма.

Основу издания составил свод избранных стихотворений поэта, никогда не появлявшихся в печати, а также единственная изданная при жизни книга стихотворений «Монастырское» (1923) и немногочисленные прижизненные публикации.

---

Памяти январских дней

Во дни войны гражданской

Точило ярости Господней[75]
Еще не доверху полно,
Еще прольется и сегодня
Убийства древнее вино.

Ты, засевающий над нами
Твои незримые поля
Земною кровью и слезами,
Ты, чье подножие – Земля,

Зачтешь ли ей во искупленье
Ее кровавые ручьи,
И каждый вздох ее терпенья,
И каплю каждую любви?

1918

Киев

ОСЕНЬЮ[76]

Инночке

Грустно без тебя мне, крохотный мой друг,
Проходить песчаными желтыми холмами.
Всё переменилось, всё не то вокруг,
Всюду смотрит осень сизыми очами.

Ветки поредели. Буро-золотой
Скатертью покрылся наш лужок зеленый.
Божия коровка над сухой травой
Зимнего приюта ищет полусонно.

Вот ко мне на палец медленно вползла.
Ухает за дальним лесом молотилка.
Божия коровка, осень к нам пришла,
Божия коровка, где моя могилка?

Ветряные мельницы веют над горой.
Все изломы крыльев так близки и четки.
Слитые с правдивой осени душой,
Мысли так бесстрастны, так просты и кротки.

У пеньков, где вечером ждали мы овец,
Волчьих ягод рдеют злобные кораллы.
Мертвых листьев шорох говорит: «конец».
Звезды твоих глазок говорят: «начало».

1918

Киев

«Звонят, звонят у Митрофания…»

Звонят, звонят у Митрофания[77],
В Девичьем плачет тонкий звон.
Чье сердце жизнью смертно ранено,
Тот любит праздник похорон.

Хоругви черные возденутся,
И плащаницы черный плат
Научит плакать и надеяться,
И смертью смерть свою попрать.

1918

Киев

«Спит твоя девочка там, меж крестами…»

Спит твоя девочка там, меж крестами[78],
К ней заросла на кладбище тропа.
Бродит другая нездешними снами,
Третья под церковью бродит, слепа.

Всех ты баюкала песнями нежными,
Всех ты оплакала в ночи без сна.
Приняло ль сердце твое Неизбежное?
Выпило ль чашу до дна?

Свечечку тонкую перед иконою
В день погребенья Христа
Молча затеплишь с земными поклонами,
Стань с Богоматерью возле креста.

1918

Киев

«Кто счастливей этой нищей…»

Кто счастливей этой нищей[79],
Что к Почаеву ушла?
Ей не нужен кров жилища,
Мир и все его дела.

Корка хлеба, Божье слово
От монаха иль дьячка,
Ноша бремени земного
Ей, как сон, уже легка.

Все морщины как улыбка,
Тихий свет идет от глаз.
«Там по трахту грабят шибко,
Отберут твой рубль как раз».

И даяния на свечи
Юродиво не взяла.
Подняла суму на плечи,
Поклонилась и ушла.

Перед ней не наши зори
И не наши небеса.
И какие явит вскоре
Смертный час ей чудеса…

1918

Киев

«Да будет так. В мистерии кровавой…»

Наташе

Да будет так. В мистерии кровавой[80]
Согласна ты мечом закланья быть.
Так суждено. И есть у сердца право,
И кровь и смерть переступив, любить.

Да будет так. Но снилось мне иное:
И ты, и я торжественным путем,
Предав земле сожжение земное,
В далекий Монсальват идем,

Где, Грааль святой ревниво сохраняя
И не сходя с заоблачных вершин,
Тебе и мне дорогу озаряет
Грааля рыцарь Лоэнгрин.

1918

Киев, Труханов Остров

«Зачем ты ко мне наклоняешься…»

Зачем ты ко мне наклоняешься
И в глаза мне глядишь горячо?
И так долго со мною прощаешься,
И целуешь еще и еще?

Или сказка твоя недосказана,
Или там, где ее эпилог,
Повернется Судьбой еще разное
На распутье минувших дорог?

И на первой измена мне встретится,
И разлука, и гибель моя.
На второй твоя гибель наметится,
А на третьей – твоя и моя.

[1918]

[Киев]

«Зацвели мои белые тернии…»

Зацвели мои белые тернии,
Заалела закатом река.
И печаль, как молитва вечерняя,
Мне сладка.

Златоверхая церковь над кручею,
Замирающий звон
Овевает надеждой певучею
Жизни сон.

Там вдали, где в зарю облекается
Белый ангельский клир,
Боль земная вся претворяется
В ясный мир.

[1918]

Киев, Труханов Остров

«Я тебя не знаю, я тебя не знаю…»

Я тебя не знаю, я тебя не знаю,
Чем была, чем будешь, кто ты, жизнь моя.
Только знает кто-то, в сердце умирая,
Что, со мною слитая, ты была не я.

Солнце и движение. Муки и утраты,
Дальние и высшие, светы и мечты,
Отдаю тебе я полно, без возврата,
И смеюсь, и знаю: я была не ты.

[1918]

Киев

«Кукушка летала…»

Кукушка летала,
Деток созывала,
Сидя на березке,
Слезки проливала.

Кукушкины слезки
Выросли потом
Золотым ковром.

Прилетали детки.
Кто сидит на ветке,
А кто на суку.
Все кричат «ку-ку».

На ковер слетали,
Слезки поклевали.

[1918]

Киев

«Воет ветер неуемный…»

Воет ветер неуемный[81],
Бездорожный и бездомный,
Бьет и рвет железо с крыши.
Отвечает сердце: «Слышу.
Это голос тьмы беззвездной,
Бесприютность тучи слезной,
Далей черное кольцо,
Смерти близкое лицо,
Это стуки топора…
Тише, тише – спать пора».

1918

Киев

«Тоскует дух, и снятся ему страны…»

Тоскует дух, и снятся ему страны[82],
Каких в пределах жизни нет.
Но в час, когда сквозь алые туманы
В речной дали пурпуровый рассвет

Конец бессонной ночи возвещает,
Там, на востоке, тонких облаков
Живое золото, как остров, возникает,
Над океаном призраков и снов.

Припав к нему в томленьи беспредельном,
Забытый рай на миг я узнаю.
И всё, чем сердце ранено смертельно,
Звучит как пенье ангелов в раю.

Но крепнет день, и гаснет рай мой дальний,
И лишь перо жемчужного крыла
Плывет в дали безбрежной, беспечальной,
Куда и жизнь ушла.

[1918]

Киев, Трехсвятительская ул.

«Ходят стаями и парами…»

Ходят стаями и парами,
Одиночками бредут
Колеями душно старыми,
На ногах веревки пут.

Цель указана, приказана:
Размноженье, труд, покой.
Навсегда глаза завязаны
Чьей-то тяжкою рукой.

И просторов Бесконечности,
Голубых воздушных рек,
Солнца Жизни, далей Вечности
Не видав, уснут навек.

1918

Киев, Владимирская горка

«На Илью Пророка сын мой родился…»

На Илью Пророка сын мой родился[83].
Без чувств я лежала, в бреду сгорая.
Слабый ребенок тут же крестился.
Белая рубашка, лента голубая.

Священник, подруги, все мне пророчили
Страшное что-то. И были сны:
Месяц не месяц, серпик отточенный
На небо вышел. И с левой стороны.

Спрашиваю я Пресвятую Деву:
Кого этим серпиком будут жать?
А она говорит мне тихонько без гнева:
Сына и грешную мать.

[1918]

«Душно мне, родненький, сын мой Иванушка…»

Душно мне, родненький, сын мой Иванушка,
Тошно, и нету в груди молока.
Ранней зарей на лесную полянушку
Выйду с тобой на руках.

Белой росой напою ненаглядного,
Трав чудотворных нарву…
Что это? Юного, крепкого, стройного
Вижу тебя наяву.

Ты ль надо мною любовно склоняешься,
Перстень в руке задрожал.
Ты ли со мною, мой сын, обручаешься,
Ты ль женихом моим стал?

[1918]

«Ночи горячие. Смолы кипучие…»

Ночи горячие. Смолы кипучие.
Звездные ласки. Лучи и мечи.
Бог покарает нас каменной тучею.
О, не зови меня, милый, молчи.

Чьи эти очи ко мне приближаются?
Плачет малютка мой сын.
Крохотный ротик к груди прижимается.
Господи, Ты нас рассудишь один.

[1918]

Киев

ИЗ ЦИКЛА «В СТЕНАХ»[84]

1. Гиацинты

Предсмертное благоухание
Тяжелых розовых цветов,
Их восковые изваяния
И неотступно томный зов

Любви и смерти в их цветении
Блаженный навевают сон
О близком, сладком исхождении
Из стен пространства и времен.

4. У аптечного шкафа

Из старого скорбного шкафа,
С коричневых полок суровых
Иод чудодейный глядит,
Пропитанный запахом моря.
О море, быть может, тоскует
И водоросль нежную он вспоминает,
Коснувшись ручонки больного ребенка
Иль девичьей шеи.

С ним рядом на полке
В нарядной зубчатой короне
Приветливый датский король
И хина – проклятье и ужас
Трехлетних особ малярийных
Зловеще пушистого вида.
И горечью дышат сухие кристаллы.

А вот – валерьяна, пьянящая кошек,
ъВакханка болотных проталин.
По капле прольется в отбитую рюмку
И нервы стареющей тети
Насытит терпеньем. Убогая доля!

Служители стен ненадежных
Темницы земной терпеливо
Согласны на скучную службу.

Лишь опий, овеянный снами,
Объятый тоской запредельной —
Служитель иного.
Но только пред шкафом аптечным
Об этом ни слова.

5. Ребенку