Дмитрий Щедровицкий - Стихотворения и поэмы

• Название: Стихотворения и поэмы
• Автор: Дмитрий Щедровицкий
• Жанр: Поэзия
• Год: 2015
• ISBN: 978-5-4212-0113-7

Дмитрий Щедровицкий – широко известный библеист, автор многотомного «Введения в Ветхий Завет», трудов по истории и философии иудаизма, христианства и ислама – и в то же время удивительный поэт неоклассического направления. Его творчество характеризуется «сгущённой» метафорикой, позволяющей передавать черты оригинального мистико-философского миро-видения, и богатством культурно-исторических ассоциаций. Стихи неоднократно получали высокую оценку критиков, включались в сборники лучших произведений отечественной поэзии, некоторые из них положены на музыку. Ему принадлежат переводы английской (Дж. Донн, Шекспир и др.), немецкой (Гейне, Рильке и др.), литовской поэзии, гимнов Кумрана, арабских и древнееврейских поэтов, персидских суфиев (книга притч Руми). Любовь и история, природа и мифология, экстаз и размышление, облекаясь в поэтическое слово, предстают в стихах Д. Щедровицкого в исконном, нерасторжимом единстве. В печатном виде книга опубликована в 2012 году издательством «Время». В книгу вошли избранные произведения многих лет.

---

Пригород

Домов полупогасших безразличье
И пористая пустота ржаная.
И, как охотник в ожиданье дичи –
Вослед прохожим ночь напряжена.

Пустырь у сердца пригорода. Слева,
Ветвями впившись в дремлющий апрель,
К нему взывают нищие деревья:
Очнись, опомнись, почками прозрей!

И небо, сбросив сумрачную ветошь,
На землю сходит, тёплое, и вот –
На просветлённом перекрёстке встретишь:
В лицо посмотрит и слегка кивнёт…

1977

Полнолуние

Пустая площадь, полная луна,
И особняк под снегом двухэтажный –
Как холм среди бесплодной белой пашни.
И, пятерню подняв, лежит война
Минувшая. Она заметена
Забывчивостью зимней. Ей не страшно,
Что в кольцах звёзд, громоздка и черна,
Её рука дрожит на небе плоском…
…Томившейся под храмом вавилонским,
Под зданьем без проёма и окна, –
Легко земле: легчают времена
И белый особняк почти не давит
На сердце. Шевелящиеся дали –
Предсердия земли. А ты – душа,
Тебя на страже поместил Всевышний
Меж войнами. Замедли зимний шаг
Меж пепельной – и огненной, чуть слышной…

1977

Улица

Чем больше взглядов на неё бросают –
С небес, из окон, из неё самой –
Тем безнадежнее поёт, босая,
С распущенными косами, с сумой.

Тем больше душ – недавно отлетевших,
Снимая с глаз большие пятаки,
Бросают ей. Их снова песня тешит,
Шарманка лета, тленью вопреки.

Здесь к осени, в венце стальных колосьев,
Обрёл Сократ последний свой приют…
Ты слышишь, неприкаянный философ,
Как двери в Никуда легко поют?..

1977

Вечер в вагоне

В ночь смещается равнина,
Все – от окон, вновь за карты…
Как душа твоя ревниво
Ловит каждый луч заката,

Как боится не напиться
Влаги зрительно-воздушной,
Как секунд мелькают спицы,
Как сухим цветам не спится
Всю метель в суме пастушьей…

1977

«Ищет галка оттаявший грош…»

Ищет галка оттаявший грош,
Свищет поле на сотни ладов,
Города окунаются в дождь,
Очищаются от холодов:

Скоро снова меня поведёшь
По дороге без слов и следов…

И китайских садов фонари –
Сизари за окном у меня,
Но зажги свой закат, говори
На заре уходящего дня,

Потому что горит изнутри –
И грозит распаяться броня…

1977

«В грандиозных зарослях жары…»

В грандиозных зарослях жары
Созревала будущая осень.
Полдень сник. Он выбыл из игры,
Краски лета исчерпал и бросил,

И они бочонком, грохоча,
Покатились с августовской горки.
А в случайных уличных речах –
Кисловатый привкус чёрной корки.

В это время птицы мелют вздор,
Ласков к нам любой, кого ни встретим,
И в негромкий личный разговор
Пьяный день всегда встревает третьим.

…Вот уж, солнце на плечо склоня,
Населённый скверик зачирикал –
И в закатной, жёлтой чаше дня
Закружились птицы, как чаинки.

Не прошло и четверти часа –
Происходит смена декораций:
Конный бой на небе начался
И грозит на землю перебраться,

И с мольбой безмолвной смотрят вверх
Тополя, качаясь и кивая,
И идёт бездельник-человек
К остановке сонного трамвая.

Взгляд парит, жары покинув клеть,
В облаках теряется высоких,
Навсегда спеша запечатлеть
Образ дня в простых, как воздух, строках…

1977

Новоспасский монастырь

О самый овраг спотыкались дома –
Причудливые сосуды печали,
Зарёй закупоренные дотемна,
И гордые тучи ландшафт венчали.

И он – почерневший за зиму сосуд,
Наполненный винной виной предчувствий,
Воочию видел: его несут
Распить – и разбить в одичалом хрусте

Кустов придорожных и слов сухих,
Какими обменивается прохожий
Со встречным случайным. Он чувствовал кожей
Древесно-шершавую сухость их.

Темнело, и тучи слетались на пир,
А он на лукавый проулок с опаской
Косился. Тогда монастырь Новоспасский
Проулок и позднее небо скрепил.

…Есть странное место пред монастырём –
Поляна с деревьями грозно-густыми,
Завалена углем и всяким старьём, –
Поляна людей, забывающих имя.

Здесь утром пируют под каждым кустом,
А к вечеру многие спать остаются,
И галки на выцветшем зданье святом
Сквозь дождь еле слышный над ними смеются.

Задушенный проводом, спит монастырь,
И в памяти слов распадаются звенья,
И тенью выходит звонарь на пустырь –
На полный до края обид и забвенья…
…………………………….

…И он тут сидел, забываясь, лечась,
И пил эту смесь униженья и боли,
И было страданье его – только часть
Огромной, как небо, всеобщей недоли.

И вдруг он увидел старушек –  они
Одна у другой отнимали бутылки,
Валявшиеся, куда ни взгляни,
Ругаясь до самозабвения пылко.

И всё же прервать не могли тишины:
Крутой колокольни колонки и дверцы –
Как тайна безропотно-нищей страны,
До дня отомщенья хранимая в сердце.

…И день воссиял. Он поднялся – и шёл,
Проулком, землёю и небом довольный.
Был издали виден ему хорошо
Сверкавший на башне рассвет колокольный.

1977

«В огромном, начала века…»

В огромном, начала века,
Доме в траурной раме,
В каком, быть может, Ревекка
Жила когда-то в Харране,

Во тьме, в ноль часов с минутой –
А время хлопьями валит –
Один ледяной, неуютный,
Лепной балкон оживает:

Человек открывается ночи
И смотрит на шаткие звёзды,
И всё, чем он был озабочен,
Облетает морозно и просто,

Но холод в душе остаётся.
Он видит случайно меня –
Напротив. И непрочно смеётся,
Перебирая ужасы дня,

Смеётся громко, как маленький,
За ним окно – как свеча.
И хочется взять его на руки –
И как ребёнка качать…

1977

Свет из окон Из цикла

[1]

…И время, пойманное в клетку
Просветов меж ветвей древесных,
Поёт по-грустному и редко
Обрывки песен неизвестных –

То звуков разноречье зимних,
То жарких листьев стрекотанье,
То память в непробудных ливнях
Бежит от перезревшей тайны.

Но влажный вкус её малинный
И вспоминается, и манит,
И возвращаешься с Неглинной –
Насквозь – вечерними домами,

А в них стирают и рисуют,
Растят детей и орхидеи
И видят улицу косую
Из окон древней Иудеи.

А ты идёшь – тебя не знают
Ни зеркала, ни коридоры,
Но время – лестница сквозная
В наш мир высокий и бредовый.

Ты – в нем опять. И только сзади –
Обрывки скорбных разговоров,
И вздохов чистые тетради,
И страха бархатного ворох…

[2]

А толпы крапивы темноголовой,
Когда затменья сок поднесут, –
Ужели спросят о каждом слове,
Замкнув сады на последний суд?

Ужели припомнят, как звали молча,
В навершье полдня на слух светясь,
И как образумить пытались ночью,
Приникнув к стёклам закрытых глаз?

Куда бежать, если трижды спросят,
Как скрыться меж стеблями лет, когда
И листьями бьются, и их уносит,
Белея, тлеющая вода?..

1977[3]

Двор. Дерево едино и темно –
Нерасчленённый хор, в нём каждый лист – как птица.
Но зажжены огни – уже пришли за мной,
Мне в прошлое пора к ушедшим воротиться.

У вас темно дышать, а я хотел пройтись.
Здесь окна вечеров объёмны, словно клети,
В них Дерево Добра рассыпалось на птиц,
И каждая поёт – одна на целом свете.

Не смели подойти, росли вдали, как дым,
Но, подкатив звезду, в ней замерли. – Я еду!
Там затихает плач. Там с будущим одним,
Как с братом по утрам, о снах ведёшь беседу.

1977[4] Голос Иакова

И ты во сне бежал – и двинуться не мог,
Как загнанный олень, запутавшийся в чаще.
Кровавый пот секунд, сочившийся на мох,
Был поднесён тебе в твоей горчайшей чаше.

Пригубил ты – и лёг. И в этот самый миг
Звучащие тела мелькнули меж стволами –
И всё заполнил свет. И он вмещался в них,
Но был превыше их, как лик в картинной раме.

И ты забыл про смерть. Под греблю грубых рук,
Сияя, голос плыл. Ты вспомнил, как Ревекка
С корицей пряною смешала горький лук,
Уча Иакова. Тебе открылись вдруг
Безумье, нищета и слава человека.

1977[5]

Я мудреца спросил:
– Зачем на свете зло?
Он из последних сил,
Ступая тяжело,

Развёл костёр. И вдруг
Над ним, средь пустоты –
Лучистых кисти рук
И музыки персты.

Но если бы не дым,
Не копоть от костра –
Мне был бы луч незрим
И радуги игра…

1977[6]

Я в беспокойстве, но найду покой,
Едва лицо твое вблизи увижу,
Иль в трёх шагах, иль даже за рекой,
Иль пусть во сне, но мне хотелось – ближе…

Я безнадёжен. Но надежда есть –
Что смертный слух слова твои уловит,
Иль о тебе дойдёт глухая весть,
Иль тень её коснётся изголовья.

Я умираю. Но ещё живу –
Лишь запахом, почти неуловимым,
Твоих волос, упавших на траву,
Тянущуюся к нисходящим ивам.

1977

«Словно пловец, увлечён ледяною струёй…»