Михаил Гарцев - Низкий вид литературы

• Название: Низкий вид литературы
• Автор: Михаил Гарцев
• Жанр: Поэзия

В новую книгу Михаила Гарцева включены почти все стихи сатирической и юмористической направленности, созданные автором за время его пребывания на литературных сайтах русскоязычного Интернета, где, конечно, особое место занимает журнал «Самиздат» М. Мошкова. Если какие-то работы требовали огранки и доведения опусов до ума, то многие стихотворные экспромты – противостояние агрессивному потоку сетературных дискуссионных чатов – представлены в сборнике в своём первозданном виде.

---

«– Отчего досада?»

– Отчего досада?
Вроде, старику
радоваться надо
каждому деньку!
Выбирать дорогу
Предоставь судьбе
И доверься Богу,
Сущему в тебе!

Л. Бондаревский

Парафраза

Бытие от сущего
отделять привык.
Хлебушку насущному
радуйся, старик.
Все чадишь да пукаешь…
Новый день настал,
разъяренной сукою
просвистит металл.
Салютуя взрывами
новому деньку,
нашпигует «сливами»
сердце пареньку.
Молодь, кто под пулями,
кто баланду жрет…
А ты все сутулишься,
скорбно скалишь рот.
Писанул в пробирочку
и пошлепал в сквер,
а с тобой в обнимочку
Мартин Хайдеггер.

«Мольбы не угадать в губах твоих усталых…»

Мольбы не угадать в губах твоих усталых,
уступчива вода в ладонях маеты,
не ведая стыда, проносятся составы,
и уголь наших звезд, и пламени цветы.
Нам времени не жаль, все возродится снова,
и камерная соль симфонии светлей,
не выдержит эмаль свечения ночного,
когда приходит сон на крыльях журавлей.
Ни слова не узнав, ни мысли осторожной,
взлетаем, зеркала, как крылья распустив,
холодная весна инъекцией подкожной
нас вылечит, игла нам выберет мотив.
И наших тел винил, картона пряча ножны,
вращаясь, забывал о скорости своей,
и кто кого винил в любви неосторожной,
безумно целовал случайный суховей.
Не торопись, остынь, все сбудется зеркально,
бумага наших снов сгорает без потерь.
Цветет моя полынь, твои целуя камни,
поет твоя душа, мою минуя дверь.

Давид Паташинский

Отклик на стихотворение Паташинского

И камень будет сбит подошвами до мяса,
И выход не найдут, поскольку нет дверей
И, миновав расцвет, свой дом покинет раса,
Подобием песка, в случайный суховей.
Не дорожи цветком, но помни его пламень,
На острие иглы семь ангелов и дэв.
И вот они во сне меняются местами,
И вместо них орёл и огнегривый лев…
И каждая печать отбрасывает тени —
Судьба играет туш, ты делаешь шаги.
И кажется – легко ведёт по жизни гений —
Да только в зеркалах не разглядеть ни зги.
Устойчива вода, неразделима ноша,
Картонная страна уносится во мглу,
Я не вернусь туда, где мы с тобой похожи,
А там сидит судьба и смотрит на иглу.

И. Будницкий

Парафраза

Ликуй же, постмодерн, к тебе спешат пииты,
стилистика игры в словесных казино:
сюжет размыт, а где сокровища зарыты
узнать нам до поры, увы, не суждено.
Нам времени не жаль, все возродится снова:
на острие иглы семь ангелов и дев,
и наших тел печаль – картонная основа
к нам выползет из мглы, звучит иной припев.
Припев звучит иной, но мысли осторожной,
не ведая стыда, проносится состав.
И мир наш под луной мы ночью прячем в ножны,
уступчива вода, впитав бальзам из трав.
И камень будет сбит подошвами до мяса,
Поет, поет душа, минуя чью-то дверь.
И кожу наш пиит, сменив, уйдет из расы,
спокойно, не спеша, возможно, без потерь.
Как огнегривый лев, взлетит над зеркалами,
ширнувшись дозой слов – инъекцией своей.
В игре возможен блеф, подмена слов словами,
кровь на игле – улов развеет суховей.

Чёрная река

Ты идешь к своей черной реке,
Где отнимут и разум, и волю,
Без припасов и грез, налегке,
Там краюшку слезами посолят,
Напоследок дадут – откуси,
Чтобы вспенилась горечью радость
От достигнутого, чтоб не просил
Наказания или награды.
Сквозь редеющий рваный туман
По полям – их давно не пахали-
Под ногами – пырей и дурман,
Липнет грязь на обувку нахально.
К темным водам спешить? Не спешить?
Если время закончилось прежде?
Растранжирил без пользы гроши
Веры, мудрости, даже надежды.
И поэтому сердце не рви,
Пусть дорога подольше петляет.
Только зов незабытой любви
Хоть немного шаги замедляет.

Э. Эстерис

Пародия

Я иду к Чёрной речке, как когда-то к ней шёл гордый Пушкин…
Это смертью чревато, но на то я, друзья, и поэт.
Под ногами пищат, мной прижатые к тверди зверюшки…
И я вижу воочию наведённый на нас пистолет.
Напоследок дадут причаститься солёным и горьким…
И спеши-не спеши, но твой срок на планете истёк.
Растранжирил гроши, так послушай хоть пение сойки,
и под трели природы рок спускает нахально курок.
Мою душу попарив, вспенят горечью злобную радость
тех дантесов, кто тащит мою музу-вдову в кабинет,
где сидят комиссары, и останется самая малость
чёрным водам меня навсегда поселить в Интернет.
Здесь поля не поля – их вообще никогда не пахали.
Здесь и водка не водка – виртуальная патока лжи…
Здесь останусь навечно: оцифрован, забыт, виртуален…
Ни о чём не моля… Словно пропасть разверзлась во ржи.

Позапрошлая песня

Старенькие ходики.
Молодые ноченьки…
Полстраны —
угодники.
Полстраны —
доносчики.
На полях проталинки,
дышит воля вольная…
Полстраны —
этапники.
Полстраны —
конвойные.
Лаковые туфельки.
Бабушкины пряники…
Полстраны —
преступники.
Полстраны —
охранники.
Лейтенант в окно глядит.
Пьет – не остановится…
Полстраны
уже сидит.
Полстраны
готовится.

Роберт Рождественский

Пародия

Надо верить в традицию
и провиденье классиков…
Полстраны – заграницею.
Полстраны верит басенкам.
На помойках посудина
впрок бомжами затарена…
Полстраны верит Путину.
Полстраны любит Сталина.
На красивую маечку
надевают передничек…
Полстраны любит мальчиков.
Полстраны любит девочек.
«Где ты ходишь, мой родненький?
Где ты бегаешь, серенький…?»
Полстраны любит черненьких.
Полстраны любит беленьких.
Олигархи упорные
тянут массы к созвездиям…
Полстраны – отреформлено.
Полстраны – за возмездие.
Ах, какие мы страстные.
Ах, какие мы смелые…
Полстраны типа красные.
Полстраны типа белые.
Да негоже грамматике
ударятся в статистику —
где бал правят прагматики
и абсурдная мистика.
Но поэту так хочется
слыть пророком и циником…
Полстраны не поморщится.
Полстраны обессилено.

«Мужчины женщинам не отдаются…»

Мужчины женщинам не отдаются
а их, как водку, судорожно пьют,
и если, прости Господи, упьются,
то под руку горячую их бьют.
Мужская нежность выглядит как слабость?
Отдаться – как по-рабски шею гнуть?
Играя в силу, любят хапать, лапать,
грабастать даже душу, словно грудь.
Успел и я за жизнь поистаскаться,
но я, наверно, женщинам сестра,
и так люблю к ним просто приласкаться,
и гладить их во сне или со сна.
Во всех грехах я ласковостью каюсь,
а женщинам грехи со мной сойдут,
и мои пальцы, нежно спотыкаясь,
по позвонкам и родинкам бредут.
Поднимут меня женщины из мёртвых,
на свете никому не изменя,
когда в лицо моё бесстрашно смотрят
и просят чуда жизни из меня.
Спасён я ими, когда было туго,
и бережно привык не без причин
выслушивать, как тайная подруга,
их горькие обиды на мужчин.
Мужчин, чтобы других мужчин мочили,
не сотворили ни Господь, ни Русь.
Как женщина, сокрытая в мужчине,
я женщине любимой отдаюсь.

Евгений Евтушенко

Парафраза

Исповедь опального поэта

Однажды с женщиной в годах шестидесятых
встречался как-то, дело сделав уж,
как в комнату свирепый и рогатый
ворвался… Кто вы думаете… Муж.
Я тут же пал на пол и стал виниться:
«Супружнице я вашей словно брат.
Она мне ближе даже, чем сестрица,
мы с ней болтали пять часов подряд.
Пусть даже это мне и не по чину,
как исповедник, я ей чем-то мил,
во мне она не видела мужчину,
я только душу, душу ей лечил».
Мужик стоял и слушал бред поэта,
а я лежал – лежачих, знал, не бьют.
Цинично сплюнув, затянувшись сигаретой,
он навсегда покинул мой приют.
Чтобы меня лежачего мочили!
Такого не допустят Бог и Русь.
Я не люблю банальных водевилей,
но, вспоминая тот денек, смеюсь.
Ах, мужики, вам лапать все да хапать,
грабастать даже душу, словно грудь…
…А за окном капель, весна, да слякоть…
Так постигал я этой жизни суть.
Над мужиками с имиджем тирана
всю жизнь смеялся и глумился всласть.
Используя повадки Дон Жуана,
нападками я проверял на вшивость власть.
Ведь власть, как правило, коварна, андрогинна,
порой – свирепый и разнузданный самец,
а то, как шлюха, притворясь невинной,
ласкаясь, тащит жертву под венец.
И я резвился, каясь и ласкаясь,
её грехи ей за мои сойдут,
мои же строчки, нежно спотыкаясь,
по точкам болевым страны ползут.
Одною лаской людям мил не будешь:
ни публике, ни власти, никому.
Пока ты в них страсть к слову не разбудишь,
твои слова канают лишь во тьму.
И, вот, тогда, играя в силу страсти,
по зонам эрогенным пробежав,
я возбуждаю публику и власти,
как втягивает кролика удав.
Но зоны эрогенные не зоны,
где фраеров замочат, как пить дать,
и потому я строю оборону,
чтобы удобней было отступать.
Власть отчитает, а потом целует,
когда я с ней – как истый Дон Жуан:
на два протеста – сотня «аллилуйя»,
на резкий выпад – сотни две «осанн».
А, вот, мужицкий норов – песнь из шрамов,
и у него особенный, свой стиль.
И так колымский зэк Варлам Шаламов,
на кон поставив слово, пыль месил,
пыль лагерную. Это был поступок
за слово – делом, телом, жизнью всей…
И с урками прожить немало суток,
как с египтянами провидец Моисей.
Здесь все равны: плебей или патриций,
на чужаков смотрящий сквозь лорнет…
Славянофил известный Солженицын
держал за слово по-мужски ответ.
Мне наплевать на имидж их геройский,
хоть в нем видны достоинство и стать,
и мне смешон романтик Ходорковский,
честь на свободу отказавшийся менять.
Ну что безумцы эти изменили?
Сатрап в чести, а чернь вопит: «Распни!»
И мужиков нормальных как мочили,
так их и мочат снова на Руси.
И если вдруг на нашу Русь святую
обрушатся, как встарь, сума, тюрьма,
я заграницею, друзья, перекантуюсь,
пока другие доведут все до ума.
Пусть я за жизнь свою поистаскался,
но публика, себе не изменя,
и понимая, что я, в общем, исписался,
опять ждет чуда слова из меня.
Мужчин, чтобы таких, как я, мочили
не сотворили ни Господь, ни Русь.
Пусть не совсем я соответствую мужчине,
зато, как женщина, умело отдаюсь.

Иосиф