Михаил Гершензон - Избранное. Тройственный образ совершенства

• Название: Избранное. Тройственный образ совершенства
• Автор: Михаил Гершензон
• Жанр: Культурология
• Год: 2015
• ISBN: 978-5-98712-173-3

Михаил Осипович Гершензон (1869–1925) – историк русской литературы и общественной мысли XIX века, писатель, философ, публицист, переводчик, неутомимый собиратель эпистолярного наследия многих деятелей русской культуры, редактор и издатель. В том вошли преимущественно философские произведения М. О. Гершензона («Кризис современной культуры», «Тройственный образ совершенства». «Ключ веры» и др.), в которых он в краткой и ясной форме эссе и афоризмов пытался сформулировать результаты своих раздумий о судьбах мира и культуры, как они рисовались современнику трагических событий первой четверти ушедшего XX века. В томе публикуется также обширная переписка с братом («Письма к брату»). Большинство собранных в томе изданий давно стало библиографической редкостью. В томе воспроизводится полная библиография трудов М. О. Гершензона, изданная в 1928 г., дополненная обширным списком последующих изданий самого Гершензона и работ о нем вплоть до 1999 г.

---

Такой власти нет у него над тварью живою, – не потому ли, что Он уделил ей от своего духа, а с духом сообщил и свою свободу, свой произвол? Тварная воля в живых существах непокорна Ему, самочинна. Ошибся ли Он в дни творения, как плохой мастер? В шестой день, кончив работу, он обозрел все созданное Им и сказал себе, что все устроено «хорошо весьма»; и чуть не на другой день должен был убедиться, что механизм далеко не хорош: Адам согрешил, а там пошло все хуже и хуже, и машина скоро оказалась вовсе негодной, так что пришлось потопом почти всю сломать ее. А портилась машина только в тех частях, которые были одарены душою, и причиною порчи была именно душа или воля твари. Или, может быть, свобода тварной воли была предумышленна Богом, то есть была ему нужна в самом замысле творения для какой-то далекой, Ему одному ведомой цели?

Самовольна, непослушна Ему низшая тварь. Перед потопом не один человек, но всякая плоть извратила путь свой на земле, «все, что имело дыхание духа жизни в ноздрях своих на суше» от человека до скотов и гадов и птиц небесных, – и всех их Бог истребил{148}. И змей свободен в своей воле нашептывать злое Еве, и Бог даже не знает об этом заранее, не предвидит в душе змея и не удерживает его. Но, разумеется, всего самовольнее среди живых созданий то, которое Бог сотворил по своему образу и подобию, которое является как бы воплощенным духом («и стал человек душою живою»){149}, – человек. Он самоволен, так сказать, по самому акту своего творения и во веки веков. В сущности и потоп был бесцелен; он пропал даром, не изменил природы человека; после потопа Бог сам признал, что нет никакого средства изменить ее: «Не буду больше проклинать землю за человека, потому что помышление сердца человеческого – зло от юности его» (Быт. VIII 21).

Свободою воли человек равен Богу. От первого дня творения рядом с свободной волею Бога стала другая свободная воля – человеческая: вот важнейший факт мировой истории.

Бог насадил в раю древо жизни и древо познания добра и зла. По Его замыслу нужно было, чтобы человек не ел от плодов обоих этих деревьев. Казалось бы, стоило только, создавая человека, вложить в него соответственный инстинкт – нежелание есть эти плоды. Но Бог не захотел или не смог создать его таким, – Он хотел или должен был создать его именно вполне свободным волею. И вот первое расхождение двух воль: Бог не хочет, чтобы человек вкусил от древа познания, человек захотел и вкусил. И дальше, что ни шаг, воля человека расходится с волею Бога. Человек живет, действует и устраивает свой быт по своему произволу; Каин убивает Авеля, весь род людской развращается пред лицом Бога, люди строят Вавилонскую башню, Авраам входит к Агари, чтобы родить себе сына, Содом и Гоморра оскверняют землю развратом, дочери Лота, одна за другою, ложатся с отцом; Бог бессилен направить заранее волю человека и предотвратить недолжный поступок. По выходе евреев из Египта Бог не решается вести их ближайшей и сытной дорогой – чрез землю Филистимскую: он боится, чтобы, наткнувшись на сопротивление, они не пожалели о своем уходе и не вернулись в Египет; поэтому он ведет их дальней и пустынной дорогой – к Чермному морю (Исх. XIII 17–18). А раз поступок совершен, Бог уже принужден считаться с ним; и сплошь да рядом Ему ничего другого не остается, как признать факт и еще облегчить человеку его последствия, так что нередко события складываются так: человек самочинно, наперекор воле Божьей, намечает себе новую дорогу и делает первые шаги, – и Бог в конце концов сам уравнивает ему своевольно начатый путь. Так, после грехопадения Адам и Ева, узнав свою наготу, сшили себе опоясанья из смоковных листьев: Бог научил их лучшему – сделал им кожаные одежды. Сотворив человека, Бог заповедал ему есть только растительную пищу, а потом, убедившись, что помысел человека всегда устремлен на злое, после потопа, разрешает ему и кровавую, мясную пищу (Быт. IX 3). Когда сыны Израиля приступили к Самуилу, требуя, чтобы он поставил царя над ними, – Бог грозою и ливнем показал им, какой великий грех они делают тем, ибо доныне Он Сам был им царем. И все же приказал Самуилу исполнить их волю, да мало того: еще Сам указал ему, кого избрать в цари, и прислал к нему Саула (1 Цар. VIII 6–9, IX 15–16, XII 16–20).

Между тем несомненно, что Он умеет и прямо воздействовать на волю человека; такие случаи нередки в Ветхом Завете. Сумел же он удержать Авимелеха, царя Герарского, от посягательства на честь замужней Сарры («Я не допустил тебя прикоснуться к ней» (Быт. XX 6)), умел многократно «ожесточать сердце фараона», умел внушить сыну Соломона Ровоаму пагубную мысль (3 Цар. XII 15), и десятки раз на протяжении библейской истории воздвигать на ослушного Израиля волю враждебных ему царей. Но, очевидно, так Он поступает только с людьми ничтожными в Его глазах, с теми, кто сам по себе не представляет для Него интереса, кем Он пользуется только как орудием; потому что изнутри подвигать волю человека – значит унизить человека до уровня низшей твари. Кем Он дорожит непосредственно, того Он не насилует духовно. Он ни разу не удерживает Израиля психически от идолопоклонства и других грехов; любимца своего Давида Он не удержал от вожделения к Вирсавии и от убийства Урии{150}, и т. д. и т. д. Очевидно, Его замысел может быть осуществлен только чрез людей свободной воли, и только такие нужны Ему.

С той минуты, как свободный Бог создал свободного человека, началось в мире единоборство двух свободных воль. Оттого обоим приходится трудно; Бог ежеминутно раздражается своеволием человека и, как сильнейший, больно бьет его за ослушание Себе; жизнь Бога полна огорчений и забот, а человек мучается, греша и терпя кару за грех. Лучше бы Бог совсем не дал ему свободы, как камню, потому что какой же смысл дать свободу и наказывать за пользование ею? А главное, зачем понадобилась Богу эта трудная и жестокая игра: одарить человека столь сладкой свободой – для того, чтобы муками заставить его в конце концов отказаться от нее?

Такова космогония Библии, грандиозная и простая с виду, глубоко-загадочная по смыслу. Нам надо понять, какой опыт, какое свое знание о природе вещей выразил в ней древний еврей.

VI

В древнейших мифах еврейского народа, то есть в первых главах книги Бытия, где местами еще уцелело именование Элогим{151} – «боги» во множественном числе, свобода человека представляется реальной опасностью для Божества. Бог боится человека как возможного соперника: «И сказал Господь Бог: вот Адам стал, как один из Нас <то есть богов>, зная добро и зло; и теперь как бы не простер он руки своей и не взял также от дерева жизни, и не вкусил и не стал жить вечно» (Быт. III 22). Поэтому Бог изгоняет Адама из рая: казалось бы, достаточная предосторожность. Но, видно, Бог имеет основания думать иначе. Легко станется, что изгнанный человек хитростью снова проникнет в сад: его своеволие неукротимо; надо еще прочнее оградить себя против грозящей опасности; – и ставит у райских врат херувима с вращающимся мечом, «чтобы охранять путь к дереву жизни»{152}. Точно так же когда люди начали строить Вавилонскую башню, намереваясь довести ее до небес, Бог встревожился: «Вот что начали они делать и не отстанут они от того, что задумали делать»{153}, и поспешил смешать их языки, для того чтобы они рассеялись. Еще ярче и символически глубже в своей несравненной простоте позднейший, без сомнения, миф о борьбе Иакова с Богом. Едва ли еще когда-нибудь более глубокое созерцание было облечено в более совершенный поэтический образ. «И остался Иаков один. И боролся Некто с ним до появления зари; и увидев, что не одолевает его, коснулся состава бедра его и повредил состав бедра у Иакова, когда он боролся с Ним. И сказал: отпусти Меня, ибо взошла заря. Иаков сказал: не отпущу Тебя, пока не благословишь меня. И сказал: как имя твое? Он сказал: Иаков. И сказал: отныне имя тебе будет не Иаков, а Израиль, ибо ты боролся с Богом и человеков одолевать будешь. Спросил и Иаков, говоря: скажи имя Твое. И Он сказал: на что ты спрашиваешь о имени Моем? И благословил его там» (Быт. XXXII 24–29). Я не смею пояснять отдельные черты этого мифа; пусть каждый сам вглядится в них. Здесь характерно не только равносилие борющихся и превозмогание человека: всего поразительнее самый факт борьбы: Бог ночью, без всякой причины, внезапно напал на Иакова. Библии памятно и другое подобное нападение. По велению Бога Моисей, только что избранный Им на подвиг, отправляется с женою и сыновьями из земли Мадиамской, где жил до сих пор, в Египет, чтобы там исполнить свое посланничество; и вот: «Дорогою на ночлеге случилось, что встретил его Господь и хотел умертвить его. Тогда Сепфора (жена Моисея), взявши каменный нож, обрезала крайнюю плоть сына своего и, бросивши к ногам его сказала: ты жених крови у меня. И отошел от него Господь» (Исх. IV 24–26). Невольно рождается фантастическая мысль: Бог нуждается в человеке и до изнурения хлопочет о нем, но как же Он и ненавидит человека за эту свою нужду в нем, и за неизбежную его свободу, и за вечную хлопотливую возню с ним! Иаков и Моисей для Бога – не рядовые фигуры из людской толпы: они – Его избранники, лично знакомые Ему; тем более вероятным кажется, что, повстречав одного из них в своих ночных скитаниях, Бог вдруг загорается острой злобою и, не помня себя, накинется, чтобы задушить его.