Иван Упоров - Пенитенциарная политика России в XVIII–XX вв.

• Название: Пенитенциарная политика России в XVIII–XX вв.
• Автор: Иван Упоров
• Жанр: Юриспруденция
• Год: 2004
• ISBN: 5-94201-340-3

В монографии предпринята попытка историко-правового анализа формирования и реализации в России пенитенциарной политики. Опираясь на факты, документы, мемуары и другие источники, автор выявляет тенденции ее развития, дает свою трактовку многим событиям, связанным с деятельностью в нашей стране мест лишения свободы (тюрем, лагерей, колоний), через орбиту которых прошли десятки миллионов заключенных. Сейчас, спустя два века после выработки Российской империей достаточно определенной концепции пенитенциарной политики, спустя полвека после «закрытия» ГУЛАГа, когда доступны многие архивы, когда позади советско-партийная заданность и когда уже прошла эйфория «взрыва» гласности 1990-х гг., неизбежно сопровождавшаяся излишней эмоциональностью в оценках прошлого нашей страны, пожалуй, впервые имеется возможность дать максимально взвешенные ответы на многие трудные вопросы, порожденные противоречивой и нередко драматичной практикой «мест, не столь отдаленных».

Для научных работников, преподавателей, аспирантов и студентов исторических и юридических факультетов. Может быть полезной для всех интересующихся историей Российского государства.

---

Возникает вопрос: не дешевле ли государству было исполнять лишение свободы не в отдаленных сибирских краях, а в европейской части России, где не требовалось большей части указанных выше затрат? Очевидно, дешевле. Однако правительство продолжало нести бремя затрат на организацию тяжелого и долгого сначала пешего этапирования, а затем с использованием железной дороги и других транспортных средств. Мы полагаем, что это объясняется прежним стремлением государства использовать труд осужденных преступников для продолжения колонизации, заселяя и укрепляя отдаленные окраины, а также в качестве дешевой рабочей силы на строительстве крупных стратегических объектов (мостов, плотин, железной дороги), где привлечь вольнонаемных в достаточном количестве не представлялось возможным ввиду, во-первых, малонаселенности сибирского края, во-вторых, невозможности государства стимулировать их высокой оплатой труда, в-третьих, наличием крепостничества. Таким образом, продолжалась традиция, установленная в XVII в., когда ссылка только начиналась.

Кроме того, видимо, повлияло, и существенно, то обстоятельство, что в России к 20-м гг. XIX в. в высших эшелонах власти не сложилось однозначное понимание целей и задач наказания вообще и лишения свободы (и прежде всего ссылки) в частности. Имевшиеся же научные концепции (прежде всего «Наказ» 1767 г.) еще не имели такой силы, чтобы быть ориентиром для государственных органов, ведавших исполнением ссылки.

На основании приговоров судов каторжные разделялись на три разряда. К I разряду относились присужденные к каторге без срока или на срок свыше 20 лет; ко II разряду – присужденные на срок от 8 до 20 лет; к III разряду – на срок от 4 до 8 лет. Разные разряды каторжных различались знаками на платье; бессрочные имели «знак от всех прочих отличный»[470]. Каторжные всех разрядов с поступлением на работы причислялись к отряду испытуемых и содержались в острогах, при этом предписывалось строго соблюдать «все постановленные о тюремном содержании правила». Каторжные, подавшие в течение времени, назначенного для испытания, надежду на исправление, перечислялись в отряд исправляющихся.

Интерес здесь вызывают критерии исправления, поскольку этот аспект во многом определяет уровень соответствия пенитенциарной политики государства передовым современным пенитенциарным идеям. Согласно ст. 96 Устава о ссыльных таковыми были: 1) доказательства покорности начальству; 2) воздержанность; 3) опрятность; 4) трудолюбие[471]. В рассматриваемом документе эти критерии больше никоим образом не затрагиваются и не упоминаются. Отметим то обстоятельство, что перечень и формулировки критериев исправления сохранили первоначальную редакцию и, таким образом, действовали почти сто лет. Это может свидетельствовать о том, что государство в XIX в. не было заинтересовано в их изменении, что, на наш взгляд, в определенной степени объясняется доминированием в обществе сословного признака.

По мнению И. Я. Фойницкого, фактически критерии исправления не действовали, а перевод из отряда испытуемых в отряд исправляющихся осуществлялся исключительно по формальному признаку, т. е. с учетом лишь установленных сроков пребывания в качестве испытуемых[472]. На взгляд С. В. Познышева, «отряды испытуемых и исправляющихся в глазах тюремной администрации получали значение каких-то формально представленных категорий, через которые механически единообразно должны проходить арестанты, почти вне всякой зависимости от характера перемен в их нравственном мире»[473]. О чисто «формальном делении» каторжан на испытуемых и исправляющихся писал Д. А. Дриль[474].

Действительно, критерии исправления носили слишком общий характер, и их трактовка всецело исходила от субъективного усмотрения администрации места отбывания каторжных работ. Так, первый критерий («покорность начальству») хотя и подразумевал прежде всего надлежащее исполнение каторжными установленных правил поведения, все же стимулировал больше показное «исправление», чем искреннее стремление вести законопослушный образ жизни. «Воздержанность» как критерий без соответствующего разъяснения также был малоприменим практически; здесь имелось в виду, очевидно, воздержание от совершения «дурных» (терминология того времени) поступков, но в этом случае данный критерий мало отличался от первого по своему содержанию. «Опрятность» вряд ли можно считать существенным критерием исправления осужденного преступника, поскольку это качество мало влияет на криминогенные свойства личности человека. Вместе с тем нельзя не отметить, что последний критерий исправления – «трудолюбие» вполне соответствовал ведущим направлениям пенитенциарной деятельности европейских государств и являлся весомым критерием исправления. Этот критерий прошел проверку временем. Он был и остается одним из основных показателей, по которому осужденные к лишению свободы получают различные льготы. Изменялось лишь его название («честное отношение к труду», «честный труд», «выполнение норм выработки» и т. д.).

При всем этом в Уставе о ссыльных ничего не говорилось о возможности или невозможности перевода каторжных из отряда испытуемых в отряд исправляющихся, если по отбытии установленного срока они не подавали «надежду на исправление», т. е. не отличались ни покорностью начальству, ни воздержанностью, ни опрятностью, ни трудолюбием. В результате такой неопределенности главенствующими нормами, которыми и руководствовались на практике, были статьи о сроках пребывания в качестве испытуемых, и в этом смысле И. Я. Фойницкий, конечно же, совершенно прав, говоря о практическом отсутствии критериев исправления каторжников[475].

При таких обстоятельствах значительно принижался эффект от реализации самой по себе интересной, нужной и педагогически обоснованной нормы, согласно которой объявление о причислении в отряд исправляющихся должно было производиться в присутствии высшего местного начальства и приглашенного к тому духовного лица, которое «при сем случае объясняет важность даруемого облегчения и обязанность употребить всевозможное старание, чтобы сделаться вполне достойными сей милости правительства». Облегчение состояло в том, что «исправляющиеся» каторжане содержались без оков, и при возможности отделялись от испытуемых, а местному начальству дозволялось «при отсутствии опасности побега» отдавать их в работы под надзор мастеровых или заводской стражи». «Отличнейшим по поведению» исправляющимся каторжанам местное начальство могло «с надлежащей осторожностью» поручать до некоторой степени надзор за другими[476].

По нашему мнению, эти нормы подтверждают «остаточный принцип» внимания государства к организации исполнения наказания в виде лишения свободы, в данном случае ссылки, поскольку привлечение одних осужденных для осуществления надзора за другими означает, по сути, возложение на первых прямых обязанностей государственных органов. Включение данных норм заложило начало негативной, на наш взгляд, традиции для мест лишения свободы в России. Впоследствии, в середине ХХ в., в нашей стране существовала система самоохраны исправительно-трудовых лагерей и колоний, а затем появились и существуют до сих пор самодеятельные организации, которые «на общественных началах» также должны следить за поведением других осужденных и применять к ним соответствующие меры воздействия. Негатив здесь в том, что одним осужденным по существу вменяются внутренние полицейские функции, исполнение которых, естественно, крайне не одобряется основной массой осужденных и приводит к многочисленным конфликтам, нередко доходящим до преступлений, на что уже обращалось внимание в юридической литературе.

Весьма существенная льгота для каторжан, находившихся в отряде исправляющихся, заключалась в том, что спустя определенное время (для каторжных I разряда – через три года, для каторжных II разряда – через два года, для каторжных III разряда – через один год после поступления в отряд исправляющихся) они могли получать дозволение жить не в остроге, а в комнатах заводских мастерских или же построить для себя дом на земле, принадлежащей заводу, и вступить в брак. В этом случае ссыльно-каторжным возвращались принадлежащие им деньги и ценные вещи, отбираемые у них перед отправкой в ссылку в месте осуждения, а также отпускался лес для постройки дома. Еще одна важнейшая льгота предусматривала сокращение срока наказания в случае, если с момента поступления в отряд исправляющихся они «не подвергались никакому наказанию»[477].

При этом десять месяцев пребывания в качестве исправляющихся считались за год. Нам представляется, что такое решение незаслуженно было игнорировано в дальнейшем развитии пенитенциарной политики России. Однако наряду с этим положительным аспектом содержались и негативные, в числе которых можно отметить то обстоятельство, что в рассматриваемый период отсутствовали нормы о методах и средствах исправления осужденных. Привлечение каторжан к труду нельзя отнести к числу таковых средств, поскольку, как будет показано ниже, это делалось прежде всего в целях извлечения экономических выгод, и, во-вторых, в качестве усиления наказания, т. е. носило элемент возмездия (как средство исправления труд заключенных был признан лишь в первых пенитенциарных правовых актах Советской власти).