Л. Щипулина - Хрестоматия по литературе эпохи Возрождения для 7 класса

• Название: Хрестоматия по литературе эпохи Возрождения для 7 класса
• Автор: Л. Щипулина
• Жанр: Детская образовательная литература
• Год: 2004
• ISBN: 5-9292-0120-X

Хрестоматия по литературе эпохи Возрождения предназначена для учащихся гимназических классов средней школы. В книге представлены отдельные главы «Божественной комедии», «Новой жизни» Данте, «Декамерона» Боккаччо, «Гаргантюа и Пантагрюэля» Рабле, «Дон Кихота» Сервантеса, а также пьесы В. Шекспира «Ромео и Джульетта», «Двенадцатая ночь» и другие произведения.

---

Л. И. Щипулина Хрестоматия по литературе эпохи Возрождения для 7 класса

© Л. И. Щипулина, 2004

© ПЕР СЭ, оригинал-макет, оформление, 2004

Составитель: учитель Центра образования № 109 Щипулина Л. И.

Консультант: научный сотрудник Музея изобразительных искусств им. А. С. Пушкина Юшкевич Т. А.

Уважаемый читатель!

– Ты держишь перед собой книгу с уже знакомым названием – хрестоматия. Хрестоматия для 7 класса по литературе Средних веков и Возрождения является продолжением известного тебе курса 6 класса «Литература Древнего мира». В ней собраны произведения разных жанров, написанные в IV–XVI веке.

– В первой книге хрестоматии представлена литература Средних веков. Этот раздел открывается памятниками литературы Византии, которая просуществовала тысячу лет и оказала заметное влияние на литературу Древней Руси. Тебе будет интересно прочитать произведения, написанные в VII веке, в империи Карла Великого, умного политика, тонкого знатока литературы, собравшего в своем королевстве изысканный круг поэтов и писателей, оставивших миру превосходные образцы литературы разных жанров. Эпос раннего средневековья введет читателя в мир королей и дружинников, пиров и поединков, познакомит с жизнью и обычаями кельтов, скандинавов, германцев.

– Большое место в хрестоматии занимает рыцарская и городская литература XII–XV века. Поэзия трубадуров, вагантов, немецких миннезингеров, роман о Тристане и Изольде, баллады о Робине Гуде, песни о Нибелунгах, Роланде и Сиде представляют мир жизни рыцарей, полный приключений, благородной и чистой любви, подвигов во имя любимой женщины. О жизни средневекового города, простых горожан расскажут произведения, написанные в оригинальных жанрах – фарса и фаблио.

– Вторая книга хрестоматии представляет литературу эпохи Возрождения. В XIV–XVI веке, вначале в Италии, а затем и во всей Европе создаются литературные произведения, которые как бы заново открывают читателю мир и место человека в нем. «Божественная комедия» Данте, сонеты Петрарки, «Декамерон» Боккаччо, «Гаргантюа и Пантагрюэль» Рабле, «Дон Кихот» Сервантеса, трагедии и комедии Шекспира изображают острые жизненные конфликты, трагедийные ситуации, показывают разнообразные черты человеческой личности.

Произведения писателей этой эпохи протестуют против средневековой морали, церковного учения о греховности человеческой природы, изображают человека сильным, побеждающим зло и несправедливость.

Данте Алигьери (1265–1321)

Итальянский поэт, создатель автобиографической повести в стихах и прозе «Новая жизнь», в которой он описал историю своей любви к Беатриче Портинари. Основным трудом Данте считается его «Священная поэма», «Божественная комедия». Эпитет «Божественная» добавил Боккаччо в одном из первых комментариев «Комедии» в знак ее высочайших достоинств. «Божественная комедия» рассказывает о странствиях Данте по загробному миру, читатель попадает сначала в «ад», потом в «чистилище» и «Рай».

Данте также является автором философских трактатов: «Пир», «О народной речи», политических статей: «О монархии», «О земле и воде», что свидетельствует о его успешной политической карьере.

Данте Алигьери Новая жизнь

Перевод А. Эфроса

В том месте книги памяти моей, до которого лишь немногое можно было бы прочесть, стоит заглавие, которое гласит:

Incipit vita nova[1].

Под этим заглавием я нахожу записанными слова, которые я намереваюсь передать в этой книжице, если и не все, то по крайней мере, смысл их.

I

Девять раз уже, после моего рождения, обернулось небо света почти до исходного места, как бы в собственном своем вращении, когда моим очам явилась впервые преславная госпожа моей души, которую называли Беатриче многие, не знавшие, что так и должно звать ее.

Она пребывала уже в этой жизни столько, что за это время звездное небо продвинулось в сторону востока на одну из двенадцати частей градуса: так что она явилась мне в начале девятого года своей жизни, я же увидел ее в конце девятого года жизни моей. Она явилась мне одетой в благороднейший алый цвет, скромный и пристойный, опоясанная и убранная так, как то подобало ее весьма юному возрасту. Тут истинно говорю, что Дух Жизни, который пребывает в сокровеннейшей светлице моего сердца, стал трепетать так сильно, что неистово обнаружил себя и в малейших жилах, и, трепеща, произнес такие слова: «Ессе deus fortior me, qui veniens dominabitur mihi»[2].

Отныне и впредь, говорю, Любовь воцарилась над моей Душой, которая тотчас же была обручена ей, и обрела надо мной такую власть и такое могущество ради достоинств, которыми наделило ее мое воображение, что я принужден был исполнять все ее желания вполне. И много раз она приказывала мне, чтобы я искал встречи с этим иным ангелом: поэтому в детстве моем я часто ходил в поисках ее, и я замечал, что и вид ее и осанка исполнены достойного хвалы благородства, так что воистину о ней можно было бы сказать слова стихотворца Гомера: «Она оказалась дочерью не смертного человека, но бога». И хотя ее образ, постоянно пребывавший со мной, давал Любви силу, чтобы властвовать надо мной, однако таковы были ее благородные достоинства, что не единожды он не позволил Любви править мною без надежного совета разума в тех случаях, когда подобные советы было бы полезно выслушать. Если задержусь я долго на чувствах и поступках столь юного возраста, то покажется мой рассказ вымышленным, потому я оставляю это, и, миновав многое, что можно было бы извлечь оттуда же, откуда явилось на свет и это, я перейду к тем словам, которые записаны в дальнейших главах моей памяти.

II

После того как прошло столько дней, что исполнилось ровно девять лет со времени описанного ранее появления Благороднейшей, в последний из этих дней случилось, что эта дивная Донна явилась мне облаченной в белоснежный цвет, среди двух благородных донн, которые были старше ее возрастом; и, проходя по улице, она обратила очи в ту сторону, где я стоял, весьма оробев; и, по неизреченной учтивости своей, которая ныне вознаграждена в вечной жизни, она поклонилась мне столь благостно, что мне показалось тогда, будто вижу я мое видение, изложил бы им то, что видел в моем сне. И тогда я начал сонет, начинающийся словами «Чей дух пленен…».

Чей дух пленен, чье сердце полно светом,
Всем тем, пред кем сонет предстанет мой,
Кто мне раскроет смысл его глухой,
Во имя Госпожи Любви, – привет им!

Уж треть часов, когда дано планетам
Сиять сильнее, путь свершили свой,
Когда Любовь предстала предо мной
Такой, что страшно вспомнить мне об этом:

В веселье шла Любовь; и на ладони
Мое держала сердце; а в руках
Несла мадонну, спящую смиренно;

И, пробудив, дала вкусить мадонне
От сердца, – и вкушала та смятенно.
Потом Любовь исчезла, вся в слезах.

Этот сонет делится на две части: в первой я приветствую и прошу ответа; во второй – указываю, на что надлежит ответить. Вторая часть начинается так: «Уж треть часов…» На этот сонет ответили многие и по-разному, а среди прочих ответ дал и тот, кого я именую первым из моих друзей; он сочинил тогда сонет, который начинается: «Ты видел, мнится мне, все совершенство…» И то было как бы началом дружбы между ним и мною, когда он узнал, что это я послал ему сонет. Истинный смысл описанного сна не был разгадан тогда никем, ныне же он ясен и простодушнейшим.

XIII

После этого описанного выше видения, когда были уже сказаны слова, которые Любовь повелела мне сказать, стали во мне бороться и испытывать меня много разных дум, каждая почти неодолимо. Среди этих дум четыре, казалось мне, особенно сильно нарушали покой моей жизни. Одна из них была такова: «Благостно господство Любви, ибо оно отклоняет стремление верных ей от всего дурного». Другая была такова: «Нет, не благостно господство Любви, ибо чем более доверия ей оказывает верный ей, тем более тягостные и горькие мгновения вынужден он испытать». Еще одна была такова: «Имя Любви сладостно слышать, – поэтому невозможно, кажется мне, чтобы и действие ее не было по большей части сладостным, при том, что названия соответствуют названным вещам, как написано о том: «Nomina sunt consequentia rerum»[3]. Четвертая была такова: «Донна, ради которой Любовь так утесняет тебя, не такова, как другие донны, и не легко тронуть ее сердце». И каждая из этих дум так одолевала меня, что принуждала останавливаться, подобно путнику, который не знает, какой дорогой направить свой шаг, или тому, кто хочет идти, но не знает куда. Когда же приходило мне на ум отыскать общий им путь, такой, где они все могли бы согласоваться между собою, то путь этот оказывался еще более враждебным мне, принуждая призывать Жалость и отдать себя в ее руки. И вот, пребывая в таком состоянии, я почувствовал желание написать стихи, и я сочинил тогда сонет, который начинается «Все помыслы…».