Ростислав Жуков - Падеспань

• Название: Падеспань
• Автор: Ростислав Жуков
• Жанр: Биографии и Мемуары

Испания, в которой автор нелегально жил в 1995 – 1996 годах, оставила неизгладимый след в его душе и творчестве. Р. Жуков – «дон Хоуков», как называли его в мадридской полиции, – посвятил этой замечательной стране несколько своих произведений, из которых прежде всего хочет представить вниманию читателя книгу «Падеспань».

---

Салон. Сдав вещи, – мы оставили себе туалетные принадлежности, книги Лема, а Шосс также плеер, который впоследствии украли, – мы отправились в салон, где нам выдали по бокадильо и налили какао.

Как я уже говорил, народу в салоне было немеряно; все стулья были заняты. Места мы всё же нашли. Шум в салоне стоял такой, что в буквальном смысле уши закладывало. По причине чувства голода мы быстро съели бокадильос; какао же можно было наливать из бачка сколько угодно, пока не кончится; мы выпили пять стаканов, и какао кончилось.

Затем мы закурили и тут же сообразили, что в альберге пачку сигарет лучше из кармана не доставать. Так и есть: какой-то араб немедленно попросил у меня закурить. Араб этот был какой-то нетипичный, так как обратился очень вежливо. Я дал закурить арабу, затем негру, потом индусу, после чего пачку мы спрятали и на дальнейшие просьбы отвечали, что больше нет.

В альберг прибывали всё новые его обитатели, концентрация табачного дыма и рёв усиливались до немыслимых пределов, уже было не разобрать, на каком языке говорят – на арабском или мумбо-юмбо; столы и пол были залиты какао, усыпаны пеплом и забросаны окурками, объедками и обёрточной бумагой от бокадильос; мы решили отправиться спать, хотя представляли, что уснуть тут будет непросто.

На вахте. Как же, спать – не тут-то было. Как я уже говорил, в закопчённом после пожара коридоре шёл ремонт проводки, и коридор был перегорожен в самом начале; сегур никого не пропускал. Испанцы вообще работают крайне неторопливо; эти же электрики, видя, какого рода публика их ожидает, скорее изображали работу и, похоже, были намерены заниматься этим до утра.

Часть народа всё же успела проскочить в спальни, невзирая на гневные восклицания электриков и пользуясь минутным отсутствием сегура. Успел пробежать и скрыться в своей спальне и Шосс. Я тоже было прорвался, хотя электрики что-то орали; на беду, сначала я пошёл в сортир; когда я выказался оттуда, вернувшийся сегур велел мне выйти из «запретной зоны» и ждать вместе со всеми на вахте.

На вахте же собралась толпа. Те, кто умел кое-как говорить на ломаном испанском, поминутно спрашивали у электриков, долго ли ещё ждать; электрики делали вид, что не понимают; тогда спрашивали у сегура; тот обращался к электрикам; те отвечали либо: «Diez minutos», либо: «Momentito»15 и продолжали гулять по коридору с отвёртками и пассатижами.

На сцене появляется первый поляк: Стив. Курить в альберге разрешалось во всех помещениях, кроме спален. Я закурил; в то же мгновение кто-то попросил у меня сигарету. Пока я рылся в кармане, думая, дать или нет, до меня дошло, что спросили не по-испански. Да чуть ли не по-русски!

Таким образом я познакомился со Стивом – это был первый встреченный мной в Испании поляк. Впоследствии число наших знакомых поляков достигло многих десятков, значительно превысив число всех других знакомых не испанцев, включая русских; поляков в Испании в ту пору было очень много.

Стив был первым. На самом деле его звали Сташек, Станислав, но ему, видите ли, нравилось, когда его называли Стивом. Стив тогда почему-то показался мне интеллигентной персоной: наверное, потому, что он носил очки, а также в тот вечер был выбрит и трезв. Стив был моим ровесником, то есть лет 30 с небольшим; ростом он был где-то метр девяносто, а по-русски говорил, в общем, понятно, хотя и мешая русские слова с польскими в пропорции примерно половина на половину.

Закурив «Кэмел», Стив спросил, откуда я. Я отвечал, что русский, из Санкт-Петербурга. Я говорил всем, что я из Санкт-Петербурга – так было проще: практически никто в Испании не знает такого города – Новгород.

На вопрос, откуда он сам, Стив сказал, что из Польши. «А из какого города?». Стив почему-то сильно замялся и после повторного вопроса сказал, что из Кракова. Во время разговора со Стивом я заметил, что он как-то странно блестит на меня очками, словно хочет что-то спросить, да пока не решается.

Позже я понял, в чём дело: трезвый Стив страдал от своей трезвости, но спросить, не приглашу ли я его распить за мой счёт картон вина, в первый раз он ещё стеснялся.

В этот момент возник соотечественник Стива.

Дядька. Этот поляк тоже носил очки, но роста был малого; он был седой, с пропитой рожей и нетрезвый. За стёклами его очков виднелись его уже собравшиеся в кучку глазки. Сказав мне: «¡Perdón!»16, он начал что-то по-польски грузить Стиву.

– Не пизди, – отвечал ему Стив с раздражением, так как, наверно, только-только собрался заговорить со мной о деле более важном, нежели Россия, Украина и Польша, вместе взятые, то есть, не угощу ли я его вином.

С тех пор, завидев этого второго поляка, который, как правило, был нетрезв, мы с Шоссом за глаза называли его Не-Пизди. В постальберговскую эпоху он, как и Стив, жил с нами на горке. Это был поляк совершенно тихий и безвредный, лет ему было 45, и если его не угощали вином, то он ничего не выпрашивал и тихо ложился спать. Настоящее имя его я забыл. Поляки звали его Джядек, а мы по-русски – Дядька.

Как-то раз с Дядькой произошёл следующий случай. Хотя Дядька по натуре был тих, робок и никому не мешал, персоналу он изрядно надоел тем, что каждый вечер являлся в альберг бухой.

Однажды шеф альберга, негр Андре, зайдя в салон, увидел там, как обычно, пьяную дядькину рожу. Дядька сидел среди других поляков, раскачивался и что-то гундосил. Андре подошёл к нему.

– Ты опять пьян! – сказал Андре, блестя золотыми очками и пристально глядя на Дядьку. – Я тебе сколько раз говорил, что вино в альберге пить нельзя!

– Я не пил вина, – отвечал, раскачиваясь, Дядька.

– Как нет! Ты что, считаешь меня за дурака? Я же вижу – ты пил вино!

– Я не пил вино, – упорствовал Дядька. – Я пил виски.

Андре рассмеялся, махнул рукой и ушёл, а поляки и русские потом долго звали Дядьку также Виски.

Ночь в альберге. Итак, едва появившись в альберге, я первым делом познакомился сразу с двумя поляками. Я забыл сказать, что Дядька тоже стрельнул у меня сигарету.

В этот момент – было уже около полуночи – дежурному сегуру наконец надоела огромная толпа, собравшаяся у вахты, и он, не обращая внимания на возмущённые протесты электриков, разобрал заграждение из стульев и швабр и велел всем идти спать.

Стив пошёл спать к себе наверх – он мог ложиться уже давно, а у вахты торчал, наверно, потому, что стрелял сигареты. Дядька поплёлся вместе с ним. Я хотел было принять душ. Оголившись и войдя в грязную кабинку, я обнаружил, что вода льётся только холодная. Кое-как поплескавшись, я оделся и пошёл в спальню.

Часть публики уже легла, но другая часть – отнюдь. Хотя свет в связи с ремонтом не горел, шум стоял, как на Ярославском вокзале в Москве. Как я понял, арабам и неграм вообще всё равно, светло или темно, и какое время суток, а говорить вполголоса они не умеют.

Едва я лёг, появился какой-то араб и, потрогав меня за ногу, спросил, где его вещи, которые лежали на кровати. Догадавшись, что речь идёт о давешних носках и пузырьках, я показал арабу, куда их положил. Забрав пузырьки и поблагодарив, араб ушёл. Странно, этот араб тоже был вежливый, не то, что его соплеменники, обитавшие в моей спальне. Их вопли, песни и гортанный говор заглушали даже негритянское мумбо-юмбо. К арабам с разных коек звучали призывы заткнуться, на которые они, как, впрочем, и негры, никак не реагировали. Они и их гости из других комнат ходили взад-вперёд, в коридор, в туалет, в другие спальни и обратно, рылись в вещах (вероятно, в своих), стукались о койки, обсуждали неизвестно что, ежеминутно пытались зажечь свет, чиркали зажигалками, курили и то и дело ходили что-то выяснять на вахту.

Да, это не Пасео дель Рей, думал я. Некуда было так спешить!

Койка надо мной пустовала. Обитатель её, негр, явился откуда-то часа в два ночи, когда три четверти моих соседей уже как-то угомонились. Увидав, что койка внизу под ним занята, негр стал выяснять у своих собратьев, кто там спит. Ему объяснили, что какой-то новый белый. Я это понял, так как говорили негры всё же по-английски. Негр потянул меня за ногу, и я сделал вид, что сплю. Приготовив свою постель и с грохотом порывшись в вещах, мой негр, который, видно, желал со мной побеседовать на сон грядущий, сел на край моей койки и снова потянул меня за ногу. Я сказал по-испански, что хочу спать, и спросил, чего ему надо. Оказалось, что негр по-испански не понимал вовсе. Он что-то спросил, я не понял и вновь спросил:

– Ке? (Что?).

Негр помолчал. Его голова, похожая на большую лесную корягу, выделялась на фоне зарешёченного окна. Негр сказал что-то ещё.

– Ке? – раздражённо спросил я.