Священник Евгений Мерцалов - От Петрозаводска до Иерусалима и обратно. Путевые заметки и впечатления паломника

• Название: От Петрозаводска до Иерусалима и обратно. Путевые заметки и впечатления паломника
• Автор: священник Евгений Мерцалов
• Жанр: Религиоведение
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-91674-324-1

Путешествие священника Евгения Мерцалова (1857–1920), впоследствии епископа Олонецкого и Петрозаводского, в Святую Землю состоялось в 1899 г. Дневниковые записи были переработаны автором и опубликованы в журнальном и книжном вариантах, встретив сочувствие и интерес читающей публики, главным образом в российской провинции.

В настоящее время труд епископа Евгения (Мерцалова) представляет интерес для изучения русского присутствия в Палестине в начале XX столетия, русского паломничества и деятельности Императорского Православного Палестинского Общества как в России, так и на Ближнем Востоке. Повествование передает эмоциональные впечатления очевидца живым образным языком и будет интересно для всех, кто интересуется историей русского религиозного паломничества и Православия на Востоке.

---

3 июня. С трудом служил раннюю. Остыл ли за ночь или вчера неосторожно долго пробыл на сквозном ветре, только к утру появился у меня сильный кашель и боль в горле; голос опал и слишком большое приходилось делать напряжение, чтобы возгласы хотя немного были слышны молящимся. – Ходил затем в канцелярию г. градоначальника. Дело уладилось и лично являться к г. градоначальнику не нужно было. Свидетельство, однако, оставили для отметки, обещаясь возвратить его вместе с заграничным паспортом. – Около 8 часов вечера пришли о. гостинник и о. Ипполит, последний принес мне все необходимые для заграничного паломничества документы, пароходный билет 2 класса до Яффы с квитанцией на возвратный путь и две контрамарки на бесплатный проезд в Яффе в лодке с парохода на берег и обратно. Пароходный билет и одну квитанцию о. Ипполит держал в правой руке и, подавая, произнес лаконически: «это вот в дело пойдет» (т. е. теперь же, на пути туда понадобится); «а это, – сказал он, подавая левую квитанцию с другою контрамаркой, – это с паломнической книжкой приберите подальше, не затеряйте, – они нужны будут на возвратном пути; не затеряйте, вторые деньги заплатите». Очевидно, о. Ипполит всегда и всем паломникам так вручает пароходные билеты с контрамарками; не сделал он исключения в этом отношении, понятно, и для меня. Вслед за о. Ипполитом о. гостинник сообщил, что завтра после ранней литургии будет напутственный молебен общий для всех, отправляющихся в Святую Землю и на Афон; «после чего, – добавил он, – можете делать покупки на дорогу, в 12 часов покушаете, наймете затем извозчика и отправитесь на пароход; там предъявите свой заграничный паспорт жандармам и поедете дальше в Константинополь». – «А разве не о. Ипполит будет предъявлять паспорта и провожать паломников на пароход? – спросил я, руководствуясь «Наставлением паломнику»[10]. – «О. Ипполит будет провожать паломников-палубников, т. е. 3 класса, ответил мне о. гостинник, – их нужно будет поудобнее разместить на палубе, а у вас есть определенное место в каюте, – вот оно обозначено на билете, и его уже никто не может занять». – Итак, благодарение Господу Богу! Завтра в 4 часа вечера выезжаем в Константинополь.

4 июня. За ранней и на молебне были все до одного паломника, отправляющиеся на восток. Многие из них, если не все, за эти дни говели, исповедовались и приобщались. И теперь вот за молебном все едиными усты и единым сердцем горячо молились, чтобы Господь даровал благополучное путешествие и плавание по водам. Истово и благоговейно с нами и за нас молился о. иеромонах, поминая на ектеньях каждого паломника по имени. Служба кончилась; начались приготовления и заготовление необходимых припасов на всю по возможности неблизкую дорогу и в час дня, поблагодарив внимательного и предупредительного о. гостинника и внесши посильную лепту в пользу подворья, я на извозчике отправился на пароход, сопровождаемый благопожеланиями подворских иноков.

Приходилось путешествовать на пароходе «Россия». Пароход этот – один из лучших пароходов Русского Общества; он – довольно большого калибра, имеет не менее 40 сажен дины, глубоко сидит в воде и снабжен сильной и прочной машиной. И помещения для пассажиров на нем отличаются, сравнительно, удобствами, чистотой и простором; каюты, например, очень высокие и достаточно светлые со свежими, чистыми спальными принадлежностями. – Заняв по приезде соответствующее место в каюте

2 класса, я вышел на палубу. Шла оживленная нагрузка парохода; одновременно грузили – с пристани кур, а с баркасов какие-то бочонки. Прибывали в предшествии иноков одна за другой партии паломников, которые и размещались в крытых помещениях около машинного отделения; несколько евреев ворчливо дожидались, пока закончится погрузка, чтобы занять место у левого борта. Слышался стук и грохот колес подъемной машины, лязг цепей и выкрики грузивших; говор людской смешивался с кудахтаньем кур и пением петухов. К 4 часам все это поутихло. Курами наполнили оба трюма и весь правый борт, а левый борт заняли евреи и пассажиры, не пожелавшие находиться в крытых, душных помещениях; жандармы, отметив и раздав заграничные паспорта, удалились с парохода, и с третьим свистком «Россия» стала медленно и плавно отделяться от пристани. Не раз и не два при этом осенили себя крестным знамением паломники; не у одного, а у многих из них, если не у большинства, дрогнуло сердце, стеснило грудь при расставании с землею. Сделав несколько поворотов по гавани, пароход мимо маяка вышел в море и полным ходом направился в безбрежную даль водного пространства. Всех, по-видимому, «охватило новое своеобразное настроение. Разговоры смолкли. Замерли; лица задумались, и только одна пароходная прислуга да матросы беззаботно делали свое дело». А позади, «на севере горизонта, скажем словами одного путешественника, в мягких теплых лучах солнца тонули живописные берега… Одесса длинною вереницею своих домов, казалось, уплывала, зарисовывалась в туманной перспективе, будто стягиваясь в миниатюрную рамку, как акварель»[11].

5 июня. Мы в открытом море. Кругом ни островка, ни контура отдаленного берега; и это безбрежное море без всяких признаков суши будет вплоть до Константинопольского пролива, в который войдем не ранее полуночи. Погода чудная. На небе ни облачка; веяние ветерка едва заметное, на поверхности моря самая легкая рябь. Пароход смело рассекает воды Черного моря, которые с шумом расходятся по сторонам, оставляя позади след на далекое пространство. На матросской палубе небольшая кучка евреев в полосатых балахонах и без них совершает вслух свое субботнее моление. Около них столпились любопытные; но это нисколько не смущает евреев и не мешает им, покачиваясь или оборачиваясь то в ту, то в другую сторону, продолжать свое благочестивое дело. Евреи молятся, подумал я, и нам ведь следует помолиться сегодня, по-христиански встретить великий праздник Св. Троицы. У меня с собою были взяты епитрахиль и служебник с канонником, у паломников могли оказаться другие богослужебные книги; без сомнения, есть между ними и чтецы с певцами, а в таком случае ничто не может помешать нам совершить вечером всенощное бдение. С такими мыслями направился я к машинному отделению, около которого помещалась большая группа паломников. Всех их было достаточно – человек до 70. Малыми группами и в одиночку, сидя и лежа или полулежа проводили они мирно время или за чтением какой-либо назидательной церковной книги, или же тихо беседуя о предметах божественных. Между ними оказались и духовные лица: почтенный иерей старец из г. Иркутска с бравым сыном, бывшим псаломщиком, и инок из какой-то Нижегородской обители. Мысль о всенощной эти последние, да и все бывшие около них, приняли сочувственно и даже с нескрываемою радостью. Псаломщик обещал петь, батюшка подпевать, а инок читать. Начались затем совещания, где, какое и когда совершать богослужение, – вопросы по-видимому не важные, но для нас, при нашей обстановке и условиях, очень существенные. Где совершать богослужение? Около трюма на палубе было совсем не удобно: постоянно ощущался тяжелый и неприятный запах птичника и слышались несмолкаемые выкрики кур и петухов. На матросской палубе (на носу парохода), было и не убрано и неприглядно, к тому же матросы что-то постоянно там делали, постоянно находились там. Была еще просторная, чистая и прилично обставленная палуба над 1-м классом, но туда не позволялось входить пассажирам-палубникам. А между тем эта последняя и была бы самой подходящей для предстоящего церковного торжественного богослужения. Решили поэтому просить у капитана эту последнюю палубу. – Какое богослужение совершать? Порасспросили присутствующих, у кого какие есть церковные книги, и вопрос уяснился вполне. У инока оказалась псалтирь, где он обещался подобрать и отметить псалмы для шестопсалмия, у его соседа новый завет на славянском языке, а у одной учительницы из Тобольской губернии (к общей радости) акафист Пресвятой Троице с каноном и стихирами на Господи воззвах, на стиховне и на хвалитех; стало быть, вполне можно было совершить всенощное бдение Пресвятой Троице, т. е. празднику. – Когда совершать богослужение? – Разумеется, когда обыкновенно оно совершается, т. е. в 6 часов вечера. – Эти наши совещания стали известны всем паломникам, и вот многие из них начали подходить к нам, чтобы так или иначе выразить свое сочувствие. Одни, например, приносили с собой книги церковной печати и спрашивали: не годится ли? Другие заявляли, что будут подпевать во время службы, а третьи – что у них есть восковые свечи и иконы: словом, замечалось и чувствовалось всеобщее оживление, одушевление и довольство. Решено было ввиду этого: непременно служить сегодня всенощное бдение и служить, если можно, на верхней палубе. Инок вызвался сходить к капитану за позволением, а мы с батюшкой и псаломщиком учинили нечто вроде спевки, чтобы узнать, как у кого поют. Напевы оказались одинаковые, и после трех-четырех священных песней мы разошлись на время, в полной уверенности, что Господь поможет нам совершить всенощную. В каюте, куда я спустился, сосед мой еврей оканчивал чаепитие. Он еще вчера с вечера, чтобы не нарушать покоя субботнего дня, предупредительно выдал прислуге несколько денег, прося ее уплатить сегодня за кипяток. – «Почему вы не сами сегодня заплатили?» – спросил я еврея – «Нам законом запрещена торговля по субботам». – «Да ведь заплатить за кипяток, купить, не тоже, что торговать?!» – «Неправда, – серьезно и отрывисто сказал тот, – где покупают, там и торговля». Разговор оборвался, и я невольно с грустью подумал: «О, сыны Израиля! Когда же перестанете вы слепо следовать мелочным, пустым, безжизненным предписаниям Талмуда?» – В 2 часа снова поднимался на палубу. Инок пришел от капитана недовольный и расстроенный и предлагал служить всенощную около трюма на нижней палубе, так как верхней (над 1 классом) капитан не давал. Неужели же на самом деле служить среди кур и неприятного запаха? Подумал я и лично отправился к г. капитану, пригласив с собой для вящей убедительности одного из интеллигентных светских паломников. Капитан однако оказался неумолимым. Дать верхнюю палубу он находил невозможным во-первых потому, что на время службы туда наберется очень много пассажиров 3-го класса (палубников) и притом в такое время, когда по расписанию в 1 классе будет обед и во-вторых наше богослужение может обеспокоить пассажиров 1 класса, между которыми есть и иностранцы. Напрасно говорили мы. что всенощную можно совершать после обеда, т. е. часов в 7, и что сами мы сходим к пассажирам 1 класса и попросим у них позволения. Капитан решительно отказал в верхней палубе. Пришлось тогда избрать матросскую палубу, как самую изолированную, куда притом совсем не достигали ни запах птичника, ни крики птиц. Сказали матросам, те оказались очень добрыми и внимательными: сердечно отнеслись они к нашей нужде и обещали приготовить и приубрать свою палубу к 6 часам вечера. Действительно, к назначенному времени палуба их приняла надлежащий приличный вид; все лишнее было куда-то снесено, а неприглядное и безобразившее убрано; наветренная сторона была даже завешена брезентом. Посередине палубы ближе к носу парохода стоял небольшой столик, который догадливые паломницы покрыли белой скатертью и уставили иконами, (между иконами находилась и икона Пресвятой Троицы). Немедленно оповестили паломников, зажгли свечи и в начале 7-го часа по возгласу: «Слава Святей»…и «Приидите, поклонимся» послышалось сначала не особенно твердое и громкое, с заметной дрожью в голосе пение «Благослови, душа моя, Господа», которое затем становилось чем дальше, тем тверже, стройнее и сильнее. «На горах станут воды. Дивна дела Твоя, Господи!» уже уверенно и смело пел импровизированный, хотя и не очень большой хор. Кто-то в порыве благоговейной догадливости принес к столику раскаленную крышечку плиты, положил на нее немного ладану и получилось курение фимиама; я благословил и совершил каждение. Паломники были все до одного и усердно, сосредоточенно молились, делая поясные и земные поклоны. – Всенощное бдение совершалось затем без особых сокращений и неторопливо; пели и читали громко, отчетливо и с видимым одушевлением. В свое время был совершен полиелей, и после чтения евангелия паломники прикладывались к образу Пресвятой Троицы; в конце утрени сказано было краткое слово, которым присутствующие призывались воздать благодарение Господу Богу, даровавшему возможность помолиться накануне великого праздника, и выражалась благодарность капитану за дозволение, а матросам за сочувствие и труды по приготовлению палубы. Во время пения многолетия и затем тропаря празднику присутствующие прикладывались ко кресту и довольные, благоговейно настроенные расходились затем по своим местам, чтобы продолжать благочестивую беседу или назидательное чтение. Около 12 часов ночи наш пароход входил в Константинопольский пролив, где должен был встать на якоре до восхода солнца. Луна только что скрылась за правым берегом, а потому можно было различить поверхность воды и контуры берегов. Берега казались высокими; но самый пролив не особенно широк. Послышалась команда: «отдай», якорь грузно и с шумом опустился в воду, и мы остановились.