Священник Евгений Мерцалов - От Петрозаводска до Иерусалима и обратно. Путевые заметки и впечатления паломника

• Название: От Петрозаводска до Иерусалима и обратно. Путевые заметки и впечатления паломника
• Автор: священник Евгений Мерцалов
• Жанр: Религиоведение
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-91674-324-1

Путешествие священника Евгения Мерцалова (1857–1920), впоследствии епископа Олонецкого и Петрозаводского, в Святую Землю состоялось в 1899 г. Дневниковые записи были переработаны автором и опубликованы в журнальном и книжном вариантах, встретив сочувствие и интерес читающей публики, главным образом в российской провинции.

В настоящее время труд епископа Евгения (Мерцалова) представляет интерес для изучения русского присутствия в Палестине в начале XX столетия, русского паломничества и деятельности Императорского Православного Палестинского Общества как в России, так и на Ближнем Востоке. Повествование передает эмоциональные впечатления очевидца живым образным языком и будет интересно для всех, кто интересуется историей русского религиозного паломничества и Православия на Востоке.

---

30 мая. Служил раннюю литургию в пещерном храме преп. Феодосия; после общего молебна и панихиды заходил, по приглашению, к иеромонаху дальних пещер, за которого пришлось служить. Келья у него очень небольшая, но уютная; все здесь говорит за молитвенный подвиг, и сам обитатель очень искренний, радушный человек. Господь да поможет ему восходить от силы в силу в подвигах духовных! – В лаврской гостинице на возвратном пути совершенно случайно натолкнулся на сцену, которая растревожила было мирное настроение духа. В конторе коренастый пожилой мужчина из крестьян настойчиво просил сидевшего здесь иеромонаха (уполномоченного Палестинского Общества) взять у него назад паломническую книжку и возвратить деньги, уплаченные за нее; но тот отказывался. Книжку эту, оказывается, всего дня за три пред этим крестьянин купил у этого о. уполномоченного, собравшись ехать в Палестину, но, наслушавшись от кого-то рассказов о неблагополучии на Востоке, передумал и теперь вот, положив книжку на конторку, он с раздражением требовал возврата денег, приговаривая: «умирать туда я не поеду», или «за смертью что ли поеду туда?» Напрасно о. уполномоченный старался разубедить и успокоить расходившегося паломника, доказывая, что ничего опасного нет в Палестине – нет там никакой смерти, а что денег возвратить ему он не может, так как еще с вечера отослал их в Палестинское Общество в Питер, и что теперь оттуда только и может он (крестьянин) получить свои деньги обратно. Крестьянин, однако, знать ничего не хотел и упорно стоял на своем. Чем это окончилось у них, я не знаю. Беспокойство крестьянина передалось, однако, и мне – я живо припомнил вчерашние речи о. протоиерея, а потому, остановившись, попросил о. уполномоченного сказать откровенно, насколько опасно в данное время ехать в Палестину. Тот не совсем благосклонно посмотрел на меня и сказал то же, что и крестьянину, т. е. что опасности нет ровно никакой. «Как скоро, – сказал он, – появляется серьезная опасность на Востоке, Палестинское Общество телеграммой немедленно извещает всех своих уполномоченных, чтобы они прекратили выдачу паломнических книжек; но такого извещения нет, и мы свободно продаем книжки». И чтобы еще больше подействовать на меня, он сослался на двух только что вернувшихся из Палестины паломниц, которые остановились у них в гостинице.

Я немедленно пошел в указанный номер и здесь узнал то, что окончательно рассеяло мои страхи и опасения. Паломницы радостно сообщили, что совершили путь туда и обратно очень благополучно. Правда, в Пирее им не позволили остановиться, а около Смирны их пароход подвергался десятидневному карантину, но ни заболеваний, ни тем более смерти не было ни одного случая. При этом добавляли, что по разговорам в Одессе, для следующих за ними паломников карантина уже не будет совсем, так как пароходы русские, отходящие из Яффы, не будут уже заходить в Александрию. Я совсем ожил духом. Немедленно взял у о. уполномоченного лаврского за 106 руб. «смешанную» паломническую книжку и, несмотря на дождливую погоду, отправился на вокзал, откуда в 7 часов вечера и выехал в Одессу. В вагоне было крайне неудобно и тесно; большинство пассажиров были евреи с присущим им неприятным специфическим запахом; но я чувствовал себя прекрасно и мысленно благодарил Господа, что Он дает мне возможность быть в Святой Земле.

31 мая. Дождь и ненастная погода продолжались до полудня. Сквозь вспотелые окна вагона в пресыщенном влагою воздухе трудно было рассмотреть местность, по которой мчался наш поезд. Выступавшие же по временам у самой дороги неясные очертания хмурых небольших лесов и оврагов свидетельствовали только о том, что местность эта далеко не походила на безлесную равнину, что по ту сторону Днепра. Но вот со станции Раздельной небо прояснилось, и взору открылась давно желанная неведомая даль… Однако, лучше бы совсем не видеть этой грустной и однообразной дали! Весенняя засуха, бывшая здесь, самым гибельным образом отразилась на озимых и яровых посевах, и неровная, совсем почти безлесная местность, по которой мы проезжали теперь, вместо зеленеющей и цветущей представляла одну лишь невеселую картину чахлой и поблеклой растительности. Не видно совсем почему-то по пути крупных поселков, и однажды или раза два промелькнул из-за косогора блестящий крест на храме Божием. Только неподалеку от Одессы некоторое время отчетливо можно было видеть в неглубокой лощине довольно большое село с храмом и множеством чистеньких белых и голубых домиков малороссийского типа. Теперь уже и местность изменяется, становится более ровной, а иногда и совсем гладкой, как поверхность моря; вдали, на горизонте показались неясные контуры каких-то строений и деревьев, которые по мере приближения увеличиваясь и разрастаясь все более и более, превратились наконец в зеленеющий обширный город. Это знаменитая Одесса, полурусский и полуевропейский окраинный город России, ее лучший черноморский порт. Город, однако, не произвел на меня особого впечатления и не потому, что я ехал из Киева, а по другой причине: ровная и даже несколько покатая к морю площадь, которую занимает Одесса, не дает ей возможности развернуться во всей своей красе пред взором приближающегося путника и благодаря этому последнему ее окраинные каменные строения, ничем, по большей части, не выдающиеся и осеняемые нередко высокими акациями, затеняют и стушевывают вид на лучшую центральную ее часть. Отсюда и видишь, подъезжая к Одессе, на обширном пространстве одни ординарные постройки и акации, да очень немного – пять или шесть церквей, тут и там высящихся над этой сплошной массой. – В 3 часа дня поезд наш остановился у платформы вокзала. Оживления однако слишком мало – не по многолюдному городу; не видно почему-то ни посыльных, ни встречающей и праздноглазеющей публики; отсюда слишком заметной казалась одинокая фигура смиренного инока, скромно приютившегося около стены крытой платформы. Имея в виду «Наставление паломнику», можно было догадываться, что инок этот – послушник одного из одесских афонских подворий, вышедший к поезду, чтобы встретить прибывших паломников и проводить желающих из них на свое подворье[6]. И, действительно, смиренный инок, оказался посланником… только не Пантелеймоновского подворья, где я предположил остановиться, а Ильинского. Это обстоятельство и было причиной, почему я один, без инока, направился к Пантелеймоновскому подворью, которое отчасти видно было от вокзала (из-за здания суда ярко блестели кресты его храма) и отделялось от него только небольшой площадью. Паломников на подворье было немало, а тут ждались новые с только что прибывшего парохода, и за ними посланы были уже подворские послушники (последнее, оказывается, и помешало послушникам Пантелеймоновского подворья выйти к поезду, с которым я приехал), и для меня едва нашелся свободный номер на втором этаже самого заднего корпуса. В 4 часа зазвонили где-то поблизости к вечерне. Узнав, что и на подворье скоро начнется вечерня, я отправился в его храм, который помещается в третьем этаже переднего корпуса. Смешанное чувство удивления, восторга и благоговения овладело мною, когда я вошел туда: храм поразил меня своим благолепием, простором, обилием света и высотой. Резной высокий, недавно, заметно, устроенный иконостас, весь горел золотом, не затеняя, однако, собою благоговейные священные лики, изображенные на иконах; этому вполне отвечала и вся орнаментовка храма, равно как и чудная иконопись афонская, представляющая собой умелое сочетание византийской и итальянской живописи. – С прекращением благовеста началась служба 9-го часа, а затем и вечерни, и новое отрадное чувство наполнило душу. Служба была неторопливая, благолепная, уставная. Заметно и здесь, в многолюдном городе, афонские монахи остаются верными заветам своей Святой Горы, памятуя, что «уставы церковные и чинопоследование священнодействий составлены и преданы нам на соблюдение, а не для того, чтобы произвольно нарушать, урезывать, искажать и обезображивать поспешностью и небрежным отправлением или же искусственностью и уродливостью церковного чтения, особенно же пения», и «что благолепное строго верное духу отцов соблюдение устава церковного вводит душу народа в постижение несказанно высокой красоты православного богослужения»[7]. – Чтение слышалось внятное, неспешное и осмысленное, которое невольно само проникало в ум и сердце молящегося; пение (с канонархом) также стройное, умилительное и задушевное, то именно пение, которое можно встретить только в немногих русских обителях и которое всегда носит в себе оттенок грусти верующей души, жаждущей отечества небесного. Вечерня закончилась акафистом Покрову Божией Матери. – Вскоре после вечерни ко мне в номер зашел о. гостинник и не один, а с послушником о. Ипполитом, на обязанности которого лежат хлопоты по прописке паспортов, ходатайства о выдаче заграничного паспорта и приобретение пароходных билетов на проезд в Иерусалим или Афон[8]. Последний, получив от меня вид на жительство и свидетельство полиции, а также паломническую книжку с четырьмя рублями денег на расходы и приняв благословение, немедленно удалился, а о. гостинник задержался побеседовать. Впечатление от подворского храма и службы было у меня очень свежо, а потому и речь естественно зашла у нас о том и другом. О. гостинник откровенно признался, что храм их и служба, действительно, многим нравятся, но и монастырь их заботится всячески, чтобы храм был благолепен, а служба назидательна: монастырь не останавливается ни пред какими затратами, когда дело идет о его украшении и содержит при подворье до 60 иноков и 5 иеромонахов для ежедневной благолепной церковной службы. То и другое, однако, крайне нужно, по его словам, не для города только, но и для целой окраины. Православных церквей в таком большом городе, как Одесса, слишком мало и совсем нет ни одного монастыря. И храм их посещают не только многие из горожан, но и окрестные поселяне; последние приезжают нередко целыми семьями и верст иногда за 100, – особенно Великим постом, – и живут здесь по неделе, – молятся, говеют, причем некоторые, чтобы не обременять подворье, привозят сюда с собою провизию, которой делятся иногда и с ними. (Так глубоко верны оказываются слова архиепископа Никанора, сказанные им при вступлении на Херсонскую кафедру, что «и в этом крае, т. е. Одесском, среди народа имеется еще множество людей, как по городам, так и по селениям, которые ревниво дорожат святынею богослужебного устава, которые имже образом желает елень на источники водные, сице стремятся душою к Богу и священнолепию Божией службы наших лучших монастырей и монастырей Афона»). Но как ни хорош храм подворья, он, однако, имеет то неудобство, скорбел о. гостинник, что помещается слишком высоко, на третьем этаже, и многие (старые и немощные особенно) жалуются на эту высоту, – трудно, говорят, подниматься, и нельзя не согласиться с этим – говорят правду, а поправить очень трудно. – Сетовал о. гостинник и на то, что монастырю никак не удается прикупить места по соседству с подворьем, – не продаются, а тоже крайне нужно. Прилив паломников год от года все увеличивается и помещение становится тесным, – приходится иногда отказывать, – не говоря уже о неудобствах в размещении и устройстве самых номеров, которые трудно устранить в этих старых зданиях, не на то очевидно предназначавшихся. На прощание благожелательный о. гостинник не преминул сообщить, что соседний со мною номер занимает полковник из Киева, который также, как и я, едет в Палестину и будет стало быть мне попутчиком, что он хотел было выехать еще 30 мая вместе с казанскими гимназистами, отправлявшимися в Афины, но не пришлось; как паломника, его почему-то не приняли на пароход «Чихачев». – Итак, казанские гимназисты проехали. И Господь с ними! В Смирне встретимся.