Ирина Минникес - Выборы в истории Российского государства в IX – начале XIX века

• Название: Выборы в истории Российского государства в IX – начале XIX века
• Автор: Ирина Минникес
• Жанр: Юриспруденция
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-94201-567-5

Настоящая монография представляет собой попытку оценить историческое развитие института выборов как многогранного явления на протяжении тысячелетия.

Автор анализирует разнообразные взгляды на проблему выборов, содержащиеся в трудах современных отечественных и зарубежных авторов, а также дореволюционных историков и государствоведов; исследует развитие процедуры выборов, процесс становления круга их участников; рассматривает избирательные документы.

Книга предназначена для научных сотрудников, преподавателей, аспирантов, студентов, работников правоохранительных органов, а также для всех интересующихся вопросами истории Российского государства.

---

Следует отметить, что сторонники теории неоднородного состава веча зачастую имеют в виду разные масштабы социального представительства. Под летописными «людие» одни авторы имеют в виду всех «свободных» граждан, «рядовых горожан»,[388] другие – «взрослое свободное население»[389] и т. п.

Участие в вече бояр и купцов, в особенности состоятельных, не вызывает сомнений ни у приверженцев узкосоциального характера веча, ни у сторонников неоднородного социального состава участников.

Относительно социальной принадлежности «черных», или «молодших», позиции авторов расходятся. Очевидно лишь, что они противопоставляются «старейшим», боярству. Так, на смоленском вече 1440 г. черные люди собирались сослать из города Андрея, а бояре заявили ему «мы с тобой».[390] У М. Н. Тихомирова черные люди – это «простая чадь… в первую очередь городские ремесленники».[391] По мнению М. Кочановича, к черным людям относились «а) мелкие торговцы, не записанные в купеческую общину б) ремесленники в) люди жившие на чужих землях (смерды) г) жившие на своих землях небольшаго пространства».[392] Я. Н. Щапов, Б. Зиентара допускают, что право голоса имели все, кроме боярских холопов.[393] В. И. Сергеевич и Б. И. Александровский указывали, что низший слой «вечников» составляли «смерды» и даже «худые мужики».[394] По мнению И. Д. Беляева, «к черным людям в городах относились: во-первых, торговцы, не записанные ни в какую купеческую общину, во-вторых, ремесленники и, в-третьих, разные чернорабочие люди. В селах же к черным людям принадлежали земледельцы и сельские промышленники, жившие на землях, принадлежавших общинам или частным владельцам… Черные люди считались полноправными людьми в русском обществе, имели своих представителей и свой голос на вече…».[395]

Все позиции объединяет одно: условием обладания правом голоса является личная свобода: «Все жители Новгорода могли собираться на вече, никто не был лишен этого права, кроме невольных людей».[396]

Что касается неправомочности холопов, двух мнений быть не может. Русская Правда четко определила их статус – «зане суть не свободни…».[397] Ю. А. Лимонов верно замечает, что холопы «неправомочны не только принимать решения (а особенно такие, как приглашение собственного князя на самостоятельное княжение во Владимир), но даже и присутствовать на вече».[398]

В отношении смердов единогласия среди исследователей нет.

По мнению С. Ф. Платонова, класс «людей» делился на горожан (купцы, ремесленники) и сельчан, из которых свободные люди назывались смердами, причем «всякий свободный и самостоятельный человек (значит, и смерд – примеч. мое. – И. М.) мог идти на вече».[399] Этой же позиции придерживаются С. А. Покровский, М. Б. Свердлов, хотя, по мнению И. Я. Фроянова, им не удалось опровергнуть представления о смердах как особой категории зависимого населения Древней Руси.[400] Сам И. Я. Фроянов предлагает интересную концепцию, согласно которой существовали «внешние» смерды (неславянские племена, покоренные и обложенные данью) и смерды «внутренние», «живущие на территории собственно русских княжеств, несущие всякого рода повинности государству, главной из которых была уплата дани. Они происходили от пленников (челяди), поселенных на государственных землях».[401] Общим и для тех, и для других является зависимое положение.

Н. Н. Андреев и И. И. Смирнов различают статус смердов до раздробления Руси и после.[402] На ранней стадии развития государства участие этой категории населения в вече представлялось Н. Н. Андрееву несомненным: «В Киевской Руси вече состояло из свободных смердов…».[403] На более поздней стадии «масса крестьян попала в зависимость от бояр… Не владея землей, они не имели и политической силы».[404]

Б. Д. Греков допускает, что «смерд может быть и свободным общинником, и зависимым, вырванным из общины человеком, может оказаться в зависимости и не порывая связи с общиной».[405]

Для обоснования диаметрально противоположных позиций авторы зачастую используют одни и те же факты, но дают им различное толкование.

В качестве наиболее частого аргумента приводится летописный рассказ об изгнании Всеволода из Новгорода в 1136 г. Одним из пунктов обвинения, сопровождавшего изгнание, было то, что Всеволод «не блюдет смердов».[406] Многие ученые пытались оценить значение данного пункта. Одна группа авторов (С. М. Соловьев, Н. А. Рожков, Б. Д. Греков, М. Н. Тихомиров, В. В. Мавродин, В. Т. Пашуто и др.) предполагает, что наличие этого пункта в обвинении свидетельствует об активном участии смердов в событиях 1136 г. Другие авторы (Д. А. Введенский, Л. В. Черепнин, В. Л. Янин, И. Я. Фроянов) оценивают участие смердов в вече как весьма проблематичное или невозможное. Заботу веча об их благосостоянии они объясняют исключительно экономическими интересами государства: «смерды обязаны были платить дань и отправлять другие повинности в пользу новгородской общины».[407] Следует учесть, что в другом варианте летописи формулировка обвинения несколько иная: «почто не блюде чреных людей».[408] Если сравнить оба варианта, придется признать, что летописец не видит разницы между «черными людьми» и смердами, а ведь «черные люди», согласно документальным данным, были активными участниками веча.

Второй аргумент – заявление князя Олега: «несть мене лепо судити епископом, или игуменом, или смердом нашим бояром».[409] Называя своих бояр смердами, Олег, по-видимому, желал не только оскорбить их, но и напомнить им об их зависимости от князя. Приняв во внимание данный факт, отличительной чертой статуса смерда действительно можно считать его зависимое положение. Но в другой версии летописи фраза Олега звучит несколько иначе: «Несть мене лепо судити епископу, ли игуменом, ли смердом».[410] И. Я. Фроянов и А. Ю. Дворниченко видят в ответе Олега намек на демократические элементы, поэтому Олег и «уподобил их смердам».[411] Но если предположить, что Олег упомянул смердов не в качестве оскорбления, то факт, что смерды помещены в один ряд со священниками, делает их статус ближе к свободным, а не к холопам.

Третий факт – описание событий 1016 г. Победив в борьбе за киевский стол, «начя Ярослав вои делити, старостам своим по десяти гривен, а смердом по гривне, а ноугородцем по 10 гривен…».[412] А. А. Зимин, исходя из высокой оценки ратного труда обыкновенного новгородца по сравнению со смердом, делает вывод о «социальной неполноценности» последнего.[413] Но нельзя забывать, что именно новгородцы были главной движущей силой в описываемых событиях, поэтому 10-гривенную награду можно расценить как признание их заслуг. Кроме того, если считать смердов несвободными, оплата их трудов вообще не поддается объяснению.

Некоторые документальные данные свидетельствуют о политической активности смердов. Например, в 1159 г. смерды поддержали претензии на перстол Ивана Берладника,[414] а московский летописец сообщает, что в 1471 г. партия Борецких наняла смердов, чтобы они поддержали их идею союза с Литвой. Кроме того, смерды были составной частью ополчения земли и в этом качестве, безусловно, имели политический вес.

Вопрос об участии смердов в вече и, следовательно, в выборах нуждается в дополнительном исследовании, поскольку ответ на него напрямую зависит от определения их социального статуса (по поводу чего в настоящее время единого мнения нет ни у историков, ни у государствоведов).

Анализируя социальные характеристики веча, необходимо рассмотреть проблему участия в нем лиц духовного звания. О том, что это спорный вопрос, свидетельствует наличие неоднозначных фактов и диаметрально противоположных мнений.

Большинство авторов, не акцентируя внимания на этом вопросе, решают его положительно. Например, М. Ф. Владимирский-Буданов указал, что «в вече участвуют также и лица духовные: на киевском вече в 1147 г. председательствует митрополит».[415]

Но не все авторы уверены в праве духовных лиц участвовать в вече. В частности, И. Д. Беляевым в группу лиц, не допускавшихся на вече, включены «…монастыри и все духовенство, которое не имело права участвовать на вече даже и тогда, когда разсуждалось о делах церковных…».[416] В. П. Алексеев рассматривает присутствие духовенства на вече как редкий факт.[417]

Документальные данные имеют весьма противоречивую природу.

С одной стороны, некоторые факты указывают на участие духовенства в вече. Так, в 1141 г. «…собрашася вси Новогородци на двор епископль, и совещашася со епископом их Нифонтом, и укрепиша князя Ростислава Юрьевичя крестным целованием»;[418] в 1186 г. «Новогородци же совещавшеся со князем своим Мстиславом и со всем священным причтом».[419] Кроме того, грамоты обычно начинались благословением владыки; только после него перечислялись высшие должностные лица и присутствовавшие на вече горожане. Его же печати скрепляли договоры.

Аргументом в пользу участия священнослужителей в вече считают также адресованное князю Олегу предложение предстать перед «пред епископы, и пред игумены».[420] Правда, не следует забывать, что приглашение подразумевало присягу, при которой присутствие духовных лиц обязательно.