Матвей Любавский - Очерк истории Литовско-Русского государства до Люблинской унии включительно

• Название: Очерк истории Литовско-Русского государства до Люблинской унии включительно
• Автор: Матвей Любавский
• Жанр: История
• Год: 2012
• ISBN: 978-985-08-1502-6

Данная книга является переизданием фундаментального, обобщающего труда по истории Великого Княжества Литовского выдающегося российского историка Матвея Кузьмича Любавского «Очерк истории Литовско-Русского государства до Люблинской унии включительно». В работе в масштабах восточноевропейского социально-исторического контекста X–XVI вв. рассматриваются ключевые вопросы происхождения, становления и развития этого государства: факторы и механизмы рождения державы; эволюция ее основных социальных, политических, правовых структур и институтов; роль уний XIV–XVI вв. и внешнеполитических факторов в исторической судьбе ВКЛ; историческое своеобразие этого государства и его общества по сравнению с Московской Русью и Польшей (XIII–XVI вв.).

Рассчитана на профессиональных историков-исследователей, преподавателей, аспирантов, студентов, магистрантов, краеведов и всех, кто интересуется историей Великого Княжества Литовского, Беларуси, Литвы, Украины, Польши, России.

---

В духе «государственной» школы Любавский идеализирует деятельность князей «устроителей наряда» в Киевской Руси и «организаторов» народного труда Руси «удельной», не замечает факты сословной борьбы горожан и крестьян XI–XV вв. против феодального гнета[337]. Социальные категории крестьянства интересуют историка только в правовом аспекте. Все это следствие методологической позиции исследователя-позитивиста, представлений о государстве как демиурге истории, показатель теоретической основы, его общественно-политических взглядов.

Отразились подобные взгляды и в лекциях Любавского по истории Московской Руси последнего периода «древней» русской истории[338]. Прежде всего это проявилось в понимании существа рассматриваемого исторического процесса, для которого характерна эволюция удельного княжения в самодержавное абсолютистское (неограниченное) государство[339]. Такое понимание было господствующим не только среди историков либерального направления, но и официального, охранительного[340]. Государство, по его мнению, сыграло решающую роль в формировании сословий и социальных групп. В отличие от предыдущих лекций роль экономического и географического факторов здесь выделена более выпукло, а характеристики князей-собирателей под влиянием Ключевского лишены идеализации. Несомненное влияние на интерпретацию роли социально-экономических явлений оказало использование в курсе результатов авторитетных специальных исследований историков России конца XIX начала XX в. (В. О. Ключевский, М. А. Дьяконов, С. В. Рождественский, Н. П. Павлов-Сильванский, А. С. Лаппо-Данилевский, А. С. Авалиани и М. Н. Покровский)[341].

Переломный момент в процессе перехода от удельных порядков к самодержавной России (сходный с установлением централизации во Франции), по Любавскому, княжение Ивана III; исходная его точка это XVI в.[342], а конечная первая четверть XVIII в. Основная причина, способствовавшая «собиранию», объединению Северо-Восточной Руси, это «скопление материальных сил в руках московских князей» вследствие «прилива» населения, обусловленного выгодным географическим положением Москвы вдали от татарских погромов. К этой основной причине присоединилась и «второстепенная», «производная» «симпатия» ханов к Москве, которая в силу своего богатства и многолюдства исправнее всех платила дань[343]. Вторая главная причина успехов собирательской деятельности князя «типичного кулака» лежала, по мнению историка, в той политической среде, в которой она проходила. Крайняя степень политической раздробленности Северо-Восточной Руси в XIV–XV вв. не могла способствовать дружному отпору и сопротивлению со стороны других князей, да и сам размер мелких княжеств облегчал, как считал Любавский, собирательную деятельность Москвы[344]. К объединению подталкивала и внешнеполитическая переориентация московских князей (на востоке от союза с Ордой до открытого стремления сбросить иго татар; на западе борьба за «киевское наследство»), вызвавшая появление новых сильных врагов (Великое Княжество Литовское). Усложнение внутриполитических и внешнеполитических задач заставило Ивана III прийти к мысли о невозможности их разрешения при существующем удельном порядке[345].

В такой трактовке проблемы централизации русских земель ученый, верно отмечая «материальные факторы» как основные причины успехов централизованных усилий Москвы, неправомерно сводит их по существу к одному географическому, добавив также связанную с ним демографическую концепцию в объяснении причин «возвышения» Москвы. Производительные силы Северо-Восточной Руси, их рост в XIV–XV вв. остаются в тени. Разумеется, игнорируется и сословная борьба крестьян с феодалами, заставившая последних искать союза с великокняжеской властью.

Объяснение политических потрясений XVI в. решалось историком по Ключевскому и Платонову. Боярство, которое смогло бы потенциально составить аристократическую оппозицию абсолютизму, ослабляется еще до опричницы, которая в своих конечных результатах привела к торжеству «монархического абсолютизма, к падению его (боярства. Д. К) общественного и политического значения»[346]. Удар был нанесен главным образом той части боярства, которую составляли князья (потомки удельных князей «княжата» Ростовские, Белозерские, Оболенские и др.), с целью покончить с опасными для царского абсолютизма «пережитками удельной эпохи»[347]. Но общественно-политическое значение высшего московского боярства было подорвано еще раньше. Причины его экономического ослабления заключаются в установлении обязательной службы с княжеских и боярских вотчин, чрезвычайно тяжелой и разорительной, миграции крестьян XVI в. из центральных районов страны в пограничные районы Дикого поля[348], которая подорвала основы вотчинного землевладения.

Одновременно с возвышением дворянства как правящего сословия (с последней четверти XV в.) укрепляется поместье главное средство для его содержания. В силу наследственной обязанности военной службы поместье по существу становится уже в XVI в. наследственным владением[349]. Развитие поместного землевладения, по верному наблюдению историка, имело огромные последствия для крестьянина.

Оно приводило к обезземеливанию крестьянской массы и подчинению ее землевладельцам; косвенным образом отразилось на положении самостоятельного крестьянства (крестьянский двор стал «редеть», терять переманиваемую помещиками рабочую силу), парализовало развитие городского посада, лишало городскую промышленность главных потребителей и покупателей-служилых людей, тормозило торгово-промышленное развитие страны[350].

Эти довольно проницательные наблюдения о роли «материальных» факторов и социальной истории России в XVI в. историк, к сожалению, не развил и при объяснении причин закрепощения крестьянства придерживался обычных представлений либеральной историографии конца XIX в. В «формуле» крепостного права он пытался сочетать две точки зрения: прикрепление крестьянства к тяглу государством или рост задолженности крестьян помещикам. «Так законодательным путем и часто экономическими и чисто политическими мерами крестьянская масса все более и более прилеплялась к своему крестьянскому состоянию, к тяглу, в известной мере к владельцу. Хотя общих мер прикрепления не издавалось, но рост такого закрепления, несомненно, шел вперед заметными шагами»[351]. Известное преодоление взглядов, концепций «государственной школы» намечалось там, где в основу наблюдений брались исследования историков, стоявших на позициях экономического материализма. Так, на характеристику в курсе «земельной реформы» середины XVI в. явно повлияли выводы труда М. Н. Покровского. Любавский считает, что осуществление этой реформы, несомненно, стояло в связи с некоторыми успехами народного хозяйства в первой половине XVI в. «с накоплением у населения денежных капиталов», его причины: 1) общая «прилив» драгоценных металлов из Латинской Америки и 2) частная, русская, свержение татаро-монгольского ига и прекращение оттока денег из страны[352]. Но в целом выводы по периоду давались по Ключевскому: русская история XVI в. характеризовалась как эпоха начала закрепощения крестьянства, возвышения и господства дворянства и создания национального государства[353].

С таким капиталом, как отмечает Любавский, страна вступила в XVII–XVIII вв. новый период своего развития. Характеристику его историк попытался дать в лекционных курсах по истории России XVII первой четверти XVIII в. и XVIII в., которые читались им в 1911–1915 гг. слушательницам Высших женских курсов и студентам Московского университета. До нас дошли тексты литографированных изданий курсов, прочитанных в 1911 и 1913 гг. Отсутствие специальных научных интересов и изысканий в этой области у историка, ориентация на чисто учебные цели предопределяли их компилятивность. Основательную зависимость от специальных исследований, созданных представителями отечественной буржуазно-дворянской историографии, заметить несложно. Например, от исследований С. Ф. Платонова в оценке Смутного времени, от социологической схемы русской истории XVII–XVIII вв. В. О. Ключевского, от трактовки крестьянского вопроса в XVIII в. у В. И. Семевского, от выводов М. М. Богословского относительно реформ Петра I[354]. Отсутствие самостоятельных версий в объяснении русского исторического процесса этих столетий привело к тому, что в отборе источников и в характере их использования историк руководствовался прежде всего задачами учебного процесса. Вне всякого сомнения, на широту и глубину исторического видения ученого в этих курсах повлияла его стойкая приверженность основным установкам «государственной» школы: идее «надклассовости» государства как института в целом и русского самодержавного государства в частности[355]. Как и в курсе «Древней русской истории», они направляли внимание М. К. Любавского в основном на правовые государственные институты России XVII–XVIII вв., ее внутреннюю политику. Одни важные проблемы истории феодальной России выпали из его поля зрения (экономика, внешняя политика), другие оказались неправомерно суженными (вопросы культуры), третьи (проблемы социальной истории) интересуют его главным образом своей правовой стороной и нередко рассматриваются как производные «от политики»[356]. В целом эти курсы создают впечатление компилятивного повествования об истории русских госучреждений, построенного на основе пересказа законодательства XVII–XVIII вв. и опубликованных мемуаров (дневников и «записок» Котошихина, А. Олеария, Я. Рейтенфельса, Невиля, Ф. Прокоповича, де-Лириа, В. Н. Татищева, И. Посошкова, Ю. Крижанича, А. Болотова, Екатерины II и др.). Манеру работы с источниками в этих курсах нельзя охарактеризовать иначе, как иллюстративно-описательную. Она особенно бросается в глаза в лекционном курсе по истории России XVIII в. В нем в большинстве случаев преобладает пересказ законодательства, систематизированного (из исследований) материала по рассматриваемому вопросу. Степень «реализации» законодательства в жизни, как правило, уходит на второй, а то и на третий план. Преобладают историко-учрежденческий и историко-правовой аспекты рассмотрения проблемы.