Матвей Любавский - Очерк истории Литовско-Русского государства до Люблинской унии включительно

• Название: Очерк истории Литовско-Русского государства до Люблинской унии включительно
• Автор: Матвей Любавский
• Жанр: История
• Год: 2012
• ISBN: 978-985-08-1502-6

Данная книга является переизданием фундаментального, обобщающего труда по истории Великого Княжества Литовского выдающегося российского историка Матвея Кузьмича Любавского «Очерк истории Литовско-Русского государства до Люблинской унии включительно». В работе в масштабах восточноевропейского социально-исторического контекста X–XVI вв. рассматриваются ключевые вопросы происхождения, становления и развития этого государства: факторы и механизмы рождения державы; эволюция ее основных социальных, политических, правовых структур и институтов; роль уний XIV–XVI вв. и внешнеполитических факторов в исторической судьбе ВКЛ; историческое своеобразие этого государства и его общества по сравнению с Московской Русью и Польшей (XIII–XVI вв.).

Рассчитана на профессиональных историков-исследователей, преподавателей, аспирантов, студентов, магистрантов, краеведов и всех, кто интересуется историей Великого Княжества Литовского, Беларуси, Литвы, Украины, Польши, России.

---

«Русь Днепровская, городовая, торговая» Ключевского в понимании его ученика, после внесенных им коррективов, хотя и выглядит еще «Днепровской» (до XII в.), но далеко не везде «городовой». В плане экономического развития она, по Любавскому, до середины XII в. является торгово-земледельческой, а с середины XII в. больше земледельческой, чем торговой.

По мнению Любавского, корни удельного периода лежат в Киевской Руси. Между ними «нет глубокой пропасти», а существовало лишь одно «резкое различие» князь в Киевской Руси не сделался владельцем территории княжества и его полным хозяином; наряду с ним «огромным политическим значением пользовалось вече»[313]. Эта традиция удержалась в Западной Руси XIII–XV вв., где вече переросли в сеймы. В Суздальской Руси конца XIII–XIV в. политическая жизнь, по мнению историка, устроилась на других основаниях – вече исчезло. Причины этого исследователь видел в воздействии внешнего фактора татаро-монгольском нашествии.

Эта «большая беда»[314] была, с точки зрения Любавского, той внешней могучей причиной, которая сыграла огромную роль в дальнейшей социально-экономической и политической эволюции феодальной Руси. Последствия татаро-монгольского нашествия сказались: 1) в усилении географической разобщенности сельского населения, начатой в XII в. (произошло окончательное географическое и политическое разделение северо-восточной и юго-западной Руси; 2) в обострении тенденции князей к оседлости, «превратившей их из правителей общества до известной степени в его созидателей и организаторов народного труда»[315]. Вывод историка о том, что «татары ускорили создание удельного порядка на Руси»[316], шел вразрез со взглядами Соловьева и Ключевского, в своем изложении как бы «забывавших» о татарском нашествии, считая его малозначным явлением в становлении «удельного порядка»[317].

Прежде всего, по его мнению, пострадала сфера экономики, где произошло «страшное потрясение», а хозяйство само регрессировало от денежного к натуральному[318] (хотя торговля совсем не исчезала). Он делает правильный вывод: «Татарские погромы искусственно задержали экономическое развитие»[319]. Татарское иго ускорило, обострило, сделало более болезненным процессы образования категории зависимого крестьянства («подворники», «подсуседки» и др.), разоряемого нашествиями и набегами в XIII–XIV вв.[320] Именно они и сделались арендодателями-съемщиками, чей труд давал возможность князьям и другим зажиточным землевладельцам все больше и больше расширять эксплуатацию своих земель и угодий[321]. Как и в Киевской Руси, в эти столетия происходило одновременно обезземеливание мелких собственников и расширение крупного княжеского и боярского землевладения. В удельную эпоху эти процессы только «поддерживались той тягостью ордынской дани, которая легла на народные массы». Развитие княжеского, боярского и монастырского землевладения было проявлением социального порядка, созданного на почве, которую «обработали еще первые князья-колонисты северо-восточной Руси и удобрили татары»[322]. Таким образом, хотя в трактовке социально-экономической основы удельного периода у Любавского видна явная зависимость от формулы «удельного» периода Ключевского (население княжества временные съемщики земли у собственников хозяев-князей)[323], в толковании причин, породивших изучаемую ситуацию, его подход был более «сбалансированным», широким (учет роли внешнего фактора и отсутствия исторического разрыва с социально-экономическим строем Киевской Руси).

Основное изменение в политической структуре удельной Руси историк видит в резком усилении политического веса князей, которые еще в дотатарский период в силу слабости северо-восточных городов преобладали над вече. Разгром городов в Северо-Восточной Руси и привел к тому, что здесь из двух сил, «руководивших русским обществом в Киевскую эпоху, осталась одна князь»[324].

Описывая в дальнейшем явления, характерные для феодальных отношений (превращение князя в крупного вотчинника, а крупной боярской и монастырской вотчины в небольшое «государство в государстве», складывание иерархической системы, закладничество и т. д.), исследователь задает себе вопрос: что же за политический строй был в удельной Руси XIII–XV вв.? И в отличие от Ключевского приходит к выводу, что эта эпоха, характеризующаяся «раздроблением власти и ее соединением с землевладением» есть время «смешения частных и государственных понятий», являет собой «порядок, близкий к западноевропейскому феодализму»[325]. Одна из основных причин его появления господство натурального сельского хозяйства. Этот «недоразвитый феодализм»[326] Северо-Восточной Руси выходит из «общего состояния культуры эпохи, не только экономической, материальной, но и политической, юридической, духовной»[327]. Разумеется, признание существования феодализма в удельной Руси сопровождается различного рода оговорками о специфике ее феодальных институтов по сравнению с западноевропейскими, но разница эта, по мнению Любавского, «не столько качественная, сколько количественная»[328].

Сводя феодализм к правовым отношениям, отождествляя его с политической раздробленностью (понимание, типичное для большинства историков второй половины XIX начала XX в.), ученый, естественно, не увидел его в Новгороде и Пскове. Происходящая от одного корня Киевской Руси, Северо-Западная Русь пришла, по его словам, не к господству князя-вотчинника, а к «народовластию в виде господства веча главного города»[329]. Историк называет три основные причины, которые позволяли Новгороду Великому прямо продолжить социально-экономические традиции Киевской Руси: 1) всенародный характер колонизации края и ничтожная роль в ней князей; 2) природные условия, не способствовавшие тому, чтобы промысловые и торговые люди занимались земледелием; 3) Новгород и его вечевой строй не затронуло разрушительное татарское нашествие[330]. Сопоставление облика городского республиканского строя с социально-политической жизнью Генуи, Флоренции и Венеции приводило к заключению, что со средневековой жизнью Западной Европы Новгород и Псков «не вносят никакого диссонанса»[331]. Социальные отношения в городах Русского Северо-Запада изображаются им в весьма реалистичных тонах. Находясь под впечатлением работ А. И. Никитского[332], где наблюдалось влияние идей экономического материализма, М. К. Любавский указывает «на глубокий социальный антагонизм» (борьба «меньших» с «большими»), который лежал в основе ожесточенной борьбы партий в Новгороде и вместе с «земской рознью» стал причиной гибели Новгородского государства[333].

Как видим, при всей явной зависимости схемы «удельного» периода Любавского от понимания ее «государственниками» (Чичерин, Соловьев, Ключевский) как времени перехода от родового быта к государственному историк в вопросе о феодализме на Руси стоял на стороне Н. П. Павлова-Сильванского. Работы последнего[334] учитываются им при истолковании природы рассматриваемых социально-политических институтов Руси XIII–XV вв. Между ними можно заметить сходство в решении принципиального вопроса о единстве исторических процессов в русском и западноевропейском обществах X–XV вв. Этот вывод Любавский сделал в результате широкого использования историко-сравнительного метода. Сравнение строя Англии после норманнского завоевания (1066 г.) и Франкского королевства VIII–IX вв. с Киевской Русью Х начала XII в. позволяет ему сделать вывод, что «Древнерусское государство выступает с теми же чертами строя и быта, с которыми являются и государства Западной Европы»[335]. Отсутствует и «разрыв» между эпохой «областного строя» и «удельной эпохой» (корни последней он видит в XII первой половине XIII в.). Строй «удельной эпохи» характеризуется как «недоразвитый феодализм» недоразвитый в силу «зыбкой» общественной почвы», на которой он создавался, подвижности населения в непрерывно колонизующейся стране и внешнего фактора, «будившего инстинкты народного самосохранения и вызывавшего к жизни и творчеству государственное начало»[336]. Поддержку Любавским выводов Павлова-Сильванского, построенных в плане борьбы с представлениями о самобытности исторического развития России, можно расценивать как, несомненно, положительное явление в российской либеральной историографии начала XX в.

В духе «государственной» школы Любавский идеализирует деятельность князей «устроителей наряда» в Киевской Руси и «организаторов» народного труда Руси «удельной», не замечает факты сословной борьбы горожан и крестьян XI–XV вв. против феодального гнета[337]. Социальные категории крестьянства интересуют историка только в правовом аспекте. Все это следствие методологической позиции исследователя-позитивиста, представлений о государстве как демиурге истории, показатель теоретической основы, его общественно-политических взглядов.

Отразились подобные взгляды и в лекциях Любавского по истории Московской Руси последнего периода «древней» русской истории[338]. Прежде всего это проявилось в понимании существа рассматриваемого исторического процесса, для которого характерна эволюция удельного княжения в самодержавное абсолютистское (неограниченное) государство[339]. Такое понимание было господствующим не только среди историков либерального направления, но и официального, охранительного[340]. Государство, по его мнению, сыграло решающую роль в формировании сословий и социальных групп. В отличие от предыдущих лекций роль экономического и географического факторов здесь выделена более выпукло, а характеристики князей-собирателей под влиянием Ключевского лишены идеализации. Несомненное влияние на интерпретацию роли социально-экономических явлений оказало использование в курсе результатов авторитетных специальных исследований историков России конца XIX начала XX в. (В. О. Ключевский, М. А. Дьяконов, С. В. Рождественский, Н. П. Павлов-Сильванский, А. С. Лаппо-Данилевский, А. С. Авалиани и М. Н. Покровский)[341].