Ирина Сахарова - Правоотношения, возникающие из договоров лизинга и купли-продажи объекта лизинга

• Название: Правоотношения, возникающие из договоров лизинга и купли-продажи объекта лизинга
• Автор: Ирина Сахарова
• Жанр: Юриспруденция
• Год: 2013
• ISBN: 978-5-7205-1203-3

В книге на основе выявления, постановки и анализа концептуальных проблем теории и механизма правового регулирования лизинговых отношений разрабатывается новый научный подход к пониманию правоотношений, порождаемых договором лизинга и договором купли-продажи объекта лизинга. В рамках данного подхода обосновывается модель взаимосвязи этих правоотношений, основанная на создании особых правил о соотношении условий договоров лизинга и купли-продажи объекта лизинга. Исходя из сделанных теоретических выводов, в работе сформулированы конкретные предложения (в частности, авторские редакции правовых норм), направленные на приведение действующего законодательства в соответствие с разработанным научным подходом. На основе детального анализа обширного материала судебной практики в книге выработаны общие направления решения существующих проблем в правоприменении и даны практические рекомендации участникам гражданского оборота для улучшения правового сопровождения совершаемых субъектами лизинга сделок.

---

Думается, допустимо сказать, что большинство ученых убеждено в правильности такого подхода, и он действительно получил распространение. Однако некоторые занимают позицию, согласно которой законодательно не может быть установлен обязательный для правоприменительных органов приоритет кодифицированных федеральных законов перед другими федеральными законами, регулирующими определенные общественные отношения. В частности, применительно к Закону о лизинге, отмечается, что приоритет ГК РФ перед иными федеральными законами не соответствует Конституции РФ, Закон о лизинге является специальным актом по отношению к ГК РФ[104].

Данное мнение опирается в том числе и на правовую позицию Конституционного суда РФ, изложенную в некоторых его определениях. Так, в Определении КС РФ от 5 ноября 1999 г. № 182-О «По запросу Арбитражного суда города Москвы о проверке конституционности пунктов 1 и 4 части четвертой статьи 20 Федерального закона «О банках и банковской деятельности»[105] суд пришел к следующему выводу: в статье 76 Конституции Российской Федерации не определяется и не может определяться иерархия актов внутри одного их вида, в данном случае – федеральных законов. Ни один федеральный закон в силу статьи 76 Конституции Российской Федерации не обладает по отношению к другому федеральному закону большей юридической силой. Правильный же выбор на основе установления и исследования фактических обстоятельств и истолкование норм, подлежащих применению в конкретном деле, относится не к ведению Конституционного Суда Российской Федерации, а к ведению судов общей юрисдикции и арбитражных судов. Данная правовая позиция изложена и в Определении КС РФ от 3 февраля 2000 г. № 22-О «По запросу Питкярантского городского суда Республики Карелия о проверке конституционности статьи 26 Федерального закона «О несостоятельности (банкротстве) кредитных организаций»»,[106] где суд пришел к выводу, что право на исполнение и обеспечение обязательств по банковскому вкладу непосредственно не регулируется Конституцией РФ, в том числе теми ее статьями, которые указаны в запросе Питкярантского городского суда Республики Карелия. Оно возникает в результате гражданско-правовых обязательств банков и иных кредитных организаций. При этом гражданско-правовое регулирование указанных отношений допускает изъятия из общих правил на основе специальных установлений закона. Противоречия же между ГК РФ и другими федеральными законами, регулирующими указанные отношения, должны устраняться в процессе правоприменения.

Для дополнительной аргументации позиции, в соответствии с которой законодательно не может быть установлен обязательный для правоприменительных органов приоритет кодифицированных федеральных законов перед другими федеральными законами, регулирующими определенные общественные отношения, исследователи приводят, в частности, следующие доводы. 1. Определение такого правового свойства, как юридическая сила любого правового акта, в том числе и со стороны законодателя, не может носить произвольный характер; уровень юридической силы законодательных актов каждого вида зависит от сложности законодательного процесса, а также от правового статуса органов, принимающих соответствующие акты, и от правового статуса лиц, участвующих в их принятии; процедуры же принятия законов всех видов на федеральном уровне прямо закреплены в самой Конституции (ст. 104–108, 136)[107]. 2. Возможность установления иерархии федеральных законов внутри одного их вида, по сути, привела бы к разрушению на глубинном уровне стабильности правового регулирования, поскольку позволила бы практически произвольно определять уровень юридической силы федеральных законов[108]. 3. Законодатель, поставив сам себя в узкие рамки ГК, будет вынужден в будущем вносить в него многочисленные поправки[109]. 4. Определить, что такое норма гражданского права, содержащаяся в других законах, в большинстве случаев невозможно в силу смешения критериев выделения отраслей права и отраслей законодательства[110].

Отметим, что формальный порядок принятия федеральных законов действительно един как для кодифицированных, так и для любых других федеральных законов. Однако фактически процесс разработки и редактирования такого объемного и структурно сложного нормативного акта как кодекс, играющего основополагающую роль в регулировании определенной сферы общественных отношений, качественно отличается от разработки и редактирования большинства других федеральных законов. Представляется, что признание возможности закрепления в кодифицированном законе его приоритета перед другими федеральными законами, регулирующими определенные общественные отношения, совсем не означает «произвольного определения уровня юридической силы федеральных законов» и уж тем более вряд ли приведет к «разрушению на глубинном уровне стабильности правового регулирования». Думается, что вопрос о юридической силе кодифицированного правового акта является самостоятельным, и его решение однозначно не предопределяется признанием обоснованности включения в кодифицированный акт правил, аналогичных абз. 2 п. 2 ст. 3 ГК РФ. Правило абз. 2 п. 2 ст. 3 ГК РФ, на наш взгляд, не отменяет правила “lex specialis derogat generali” и “lex posterior derogat priori”. Вместе с тем, эти доктринальные положения, получившие признание в решениях Конституционного суда РФ и в самом общем плане также представляющие собой правила разрешения коллизий между нормами законов одного вида, не отменяются правилом абз. 2 п. 2 ст. 3 ГК РФ. Но их применение в силу указания законодателя, выраженного в позитивном праве, корректируется с учетом правила абз. 2 п. 2 ст. 3 ГК РФ[111] (который также можно назвать отражением российской правовой традиции[112]). Его наличие не исключает возможности специального регулирования, равно как и возможности внесения изменений в законодательство. При этом наличие в федеральном законе специальной гражданско-правовой нормы автоматически не означает противоречия этой нормы Гражданскому кодексу РФ. Необходимость внесения изменений и дополнений в любые федеральные законы (в том числе и кодифицированные) возникает постоянно. И это, как известно, обусловлено не только субъективными факторами, т. е. ошибками законодателя, но и объективной невозможностью уже принятых законов во всех случаях адекватно регулировать развивающиеся общественные отношения. И, на наш взгляд, гораздо лучше, если совершенствование законодательства происходит путем изменения или отмены соответствующих норм, а не путем принятия других норм, противоречащих уже действующим, что неизбежно затрудняет правоприменение (что отчетливо видно на примере Закона о лизинге). Довод о невозможности в большинстве случаев определить, является ли норма, содержащаяся в других законах, нормой гражданского права, представляется нам преувеличением. Действительно, иногда это сделать непросто, особенно в отношении вопросов, требующих комплексного регулирования[113]. Однако, на наш взгляд, такие случаи все же оказываются в меньшинстве. Более того, необходимо, по нашему мнению, обратить внимание на то, что определить, какая норма является общей, а какая – специальной, также не всегда просто, а руководство во всех спорных случаях только позднее принятой нормой, как очевидно, не всегда представляет собой самый лучший вариант.

В литературе было высказано мнение о том, что «именно среди цивилистов наиболее устойчива точка зрения о большей юридической силе кодифицированных федеральных законов по отношению к некодифицированным, об особом правовом статусе данного Кодекса в сфере гражданских правоотношений»[114]. Однако, на наш взгляд, если говорить об отраслевых юридических науках, именно дискуссия о юридической силе кодифицированных федеральных законов ведется в большинстве своем среди цивилистов (при этом, как будет показано далее, действительно, можно сказать, что преобладает позиция о приоритете ГК РФ перед другими федеральными законами, содержащими нормы гражданского права). В то время как, например, привилегированное положение Уголовного кодекса РФ, насколько нам известно, не только не подвергается сомнению специалистами по уголовному праву, но и рассматривается как важнейшая гарантия прав и свобод человека. В связи с этим проведем анализ правовых позиций Конституционного суда РФ, изложенных в его решениях, принятых несколькими годами позже тех, которые уже были приведены нами. Целью такого анализа является обоснование нашего мнения о том, что в свете более поздних позиций КС РФ в отношении юридической силы УПК РФ и УК РФ, его более ранняя позиция в отношении юридической силы ГК РФ логически не может быть истолкована как запрещающая законодателю устанавливать обязательный для правоприменительных органов приоритет Гражданского кодекса РФ перед другими федеральными законами, регулирующими отношения, составляющие предмет гражданского права.