Наталия Тяпугина - Поэтика Ф. М. Достоевского: опыт интерпретации

• Название: Поэтика Ф. М. Достоевского: опыт интерпретации
• Автор: Наталия Тяпугина
• Жанр: Языкознание

Книга Н. Ю. Тяпугиной представляет собой нетривиальную попытку расширить методологическую базу традиционных историко-литературных исследований. Она посвящена сложной и неизменно актуальной проблеме интерпретации произведений Ф. М. Достоевского. Автору удалось существенно дополнить, а порой и заново переосмыслить содержание ряда произведений писателя. Н. Ю. Тяпугина мастерски анализирует как художественные тексты раннего периода («Господин Прохарчин», «Хозяйка»), так и произведения зрелого писателя. Особый акцент сделан на поэтике романа «Идиот».

Адресована студентам и аспирантам-филологам, преподавателям-словесникам, всем, кто интересуется русской литературой и творчеством Ф. М. Достоевского.

---

Этого допустить было нельзя, и уже «через десять минут князь сидел подле Настасьи Филипповны, не отрываясь смотрел на нее и гладил ее по головке и по лицу обеими руками, как малое дитя»(572).

Невозможно обмануть веру этой «сумасшедшей женщины», которая наделала в своей жизни столько ошибок, которая из одного ложного положения попадает в другое, еще более унизительное и мучительное, и скрывает под маской беспечности такую печаль великую, что предать эту впервые поверившую душу – все равно, что надругаться над святыней. И наоборот – ни одна жертва тут не будет лишней.

Что касается Аглаи, то ее отношения с князем отворили в ней качества собственника. Желание испытать, проверить его, побудили ее к рискованно-пошлому эксперименту, к безжалостному и бестактному поведению. Силой принудив князя присутствовать при объяснении, Аглая в доме Настасьи Филипповны держит себя с ней нарочито грубо и обидно. «Дрожа от ненависти», она обвиняет Настасью Филипповну в том, что та паразитирует на благородном простодушии и безграничной доверчивости князя, что не способна она к высокому чувству, попросту… кривляется, что она, наконец, белоручка! И все это в присутствии протестующего князя, не принимая его в расчет, ненавидя и его вместе со своей соперницей. Бесконечная гордыня и ненависть ведут ее в этой сцене решительного объяснения, когда «самый фантастический сон обратился вдруг в самую яркую и резко обозначившуюся действительность» (566).

Реализовалось то, что подспудно давно тревожило князя в Аглае. Страстно увлекшись ею, ощущая верхом блаженства возможность «беспрепятственно приходить к ней, говорить с нею и гулять», князь эти отношения воспринимает не только как самодостаточные, но и как предел мечтаний: «… этим одним он остался бы доволен на всю жизнь!» (517) Более всего князя привлекает в Аглае качество, которое называют даром небес, – детскость: «Я ужасно люблю, что вы такой ребенок, такой хороший и добрый ребенок!» (526). Но детскость, как верно заметил С. Булгаков, есть «трудный, иногда даже опасный дар, лишь тонкая черта отделяет его от ребячливости… и безответственности».[77] В характере и поведении Аглаи мы наблюдаем непрерывно двоящийся характер этого дара. С одной стороны, она искренне восхищается «рыцарем бедным», находя и ценя в нем заповедные достоинства. А с другой стороны, делает это порой довольно бестактно: превозносит князя, унижая при этом не только окружающих, но и… сам объект восхваления: «…здесь все, все не стоят вашего мизинца, ни ума, ни сердца вашего! Вы честнее всех, добрее всех, умнее всех! Здесь есть недостойные нагнуться и поднять платок, который вы сейчас уронили… Для чего же вы себя унижаете и ставите ниже всех? Зачем вы все в себе исковеркали, зачем в вас гордости нет?» (343) Как видим, это не сердечный укор, а публичный выговор.

Так, балансируя между детской непосредственностью и хамоватой ребячливостью, подошла она к неизбежной развязке. Предчувствия у князя перед решающей сценой объяснения двух дорогих ему женщин самые мрачные. И касаются они не «больной», «сумасшедшей», «помешанной» Настасьи Филипповны, а ее счастливой соперницы – бойкой, благополучной, по-своему влюбленной в него Аглаи. К этому времени князь уже «не считал ее за ребенка! Его ужасали иные взгляды ее в последнее время, иные слова. Иной раз ему казалось, что она как бы уж слишком крепилась, слишком сдерживалась, и он припоминал, что это его пугало. Правда, во все эти дни он старался не думать об этом, гнал тяжелые мысли, но что таилось в этой душе? Этот вопрос давно его мучил, хотя он и верил в эту душу» (563–564) (Выделено нами – Н.Т.)

Его вере, увы, не удалось оправдаться, а надежде – сбыться. В сцене двух соперниц именно Аглая нравственно «падает». Именно так сформулировал Достоевский смысл происшедшего с Аглаей. Придя унизить Настасью Филипповну (красоту!), Аглая «падает» сама, утрачивая при этом и черты внешней привлекательности. Как горько заметила Настасья Филипповна:

«… только все-таки я о вас лучше думала; думала, что вы и умнее, да и получше даже собой, ей-богу!..» (571)

А лицо самой Настасьи Филипповны после пережитых унижений и страданий, как помним, приобрело иконописный оттенок.

Напомним, что прямо с первых страниц романа заявлено, что у князя «по прирожденной болезни» могут быть только платонические отношения с женщинами. А духовная любовь есть голод души по Божественному, не все могут его испытывать, и, конечно, все по-разному утоляют. Одни благоговейно, самоотреченно, жертвенно; другие алчно, эгоистично, не заботясь о состоянии питающего источника. В этом смысл и разного отношения женщин к князю. Аглая распоряжается князем как своей собственностью, принуждая его соответствовать ее представлениям об избраннике, и превращает его при этом в «невольника». Как помним, на объяснение к Настасье Филипповне он пошел за Аглаей, «как невольник», чувствуя, что «не ему было остановить этот дикий порыв» (565). Настасья Филипповна, выстрадавшая свой идеал, воспринимает князя как последний источник веры. И это было так важно для обоих, что князь именно за Настасьей Филипповной оставил право явиться в самый последний момент и разорвать «всю судьбу его как гнилую нитку» (564). И это при том, что «сердце его было чисто: он знал, кого он любил…» (564) Речь идет об Аглае.

Настасья Филипповна, предчувствуя кровавую развязку («… она вскрикивала, дрожала, кричала, что Рогожин спрятан в саду, у них же в доме, что она его сейчас видела, что он ее убьет ночью… зарежет!»), даже в самый последний момент своей жизни думает о князе: «Что я делаю! Что я делаю! Что я с тобой-тоделаю!» (Выделено нами – Н.Т.)

Страх бросил Настасью Филипповну в руки обезумевшего от ревности Рогожина. Но страх не перед ножом его, а перед неотвратимостью очередного компромисса, разрешить который измученной Настасье Филипповне уже не по силам. «Вчера мы так же вошли, совсем потихоньку, как сегодня с тобой, – излагает Парфен Рогожин князю Мышкину все подробности последней трагической ночи. – Я еще про себя подумал дорогой, что она не захочет потихоньку входить, – куды! (Удивительно и ему самому! – Н.Т.) Шепчет, на цыпочках прошла, платье обобрала около себя, чтобы не шумело, в руках несет, мне самапальцем на лестнице грозит, – это она тебя все пужалась. На машине как сумасшедшая совсем была, все от страху (за Мышкина – Н.Т.) и сама сюда ко мне пожелала заночевать… «Там он меня, говорит, чем свет разыщет, а ты меня скроешь…» (608) (Выделено нами – Н.Т.).

Очевидно, что бежит она от князя и думает только о нем. Это уже не боязнь испортить ему жизнь, как это было вначале («Этакого-то младенца сгубить?»), не стыд от того, что «рогожинскую» берет да уважать и любить будет недостойную. Скорее, это возмездие себе самой за то, что «пять лет в… злобе потеряла», что душу свою замутила, что устала от вечного разлада. От себя, утратившей духовную значимость и внутренюю гармонию, бежит Настасья Филипповна, устремляясь к себе, истинной.

Вот почему оценивая гибель Настасьи Филипповны только как следствие роковой страсти Парфена Рогожина, мы умаляем её личность, снижаем масштаб ее духовного конфликта. Между тем смерть, так же как и жизнь, таинственна и значительна. И в ней – самооткровение человека. Настасья Филипповна сама выбрала свой путь: отречением от жизни победила муки совести и невыносимый разлад. Свободно выбранная смерть стала неоспоримым доказательством ее любви. Это понял и оценил даже Рогожин, приведший князя к ложу своей навсегда успокоившейся королевы. Настасья Филипповна доказала, что ей под силу соответствовать своему призванию, своей красоте, своему имени: Анастасия – воскресшая.

Поступая по совести (к чему, как помним, и призывал ее князь), в своем выборе осуществляет она волю к духовному совершенству, возносясь при этом на высоты недосягаемые. Красота, которую на земле воплощала Настасья Филипповна, ушла из жизни, и это трагедия. Но она ушла, узрев свою собственную сущность, божественно отпечатавшись в жизни. А значит – ушла состоявшись. Этот свет победоносного духа и освещает трагическую концовку романа.

Сущность трагедии состоит в том, что в жизни Настасья Филипповна столкнулась с неразрешимыми, непреодолимыми препятствиями, которые порождены были самыми разными причинами: и конкретно-личными свойствами людей, встретившихся на её пути, и объективными противоречи– ями между чутким духом и чужой пошлостью и слепотой.

С этими же проблемами сталкивается и князь, черпая силы в любви и терпении («кротость – страшная сила»!). Однако и он устремляется в ту же воронку, которая унесла душу раскрасавицы Настасьи Филипповны.

Так на космическом уровне подтвердилась аксиома: Дух без Красоты, так же, как Красота без Духа существовать не могут. Так последним штрихом мотивировалась связь, сознаваемая героями как неразрывная. Так трагедия покинувшей Землю Красоты стала трагедией Духа.