Дмитрий Спивак - Метафизика Петербурга. Немецкий дух

• Название: Метафизика Петербурга. Немецкий дух
• Автор: Дмитрий Спивак
• Жанр: История

Книга посвящена участию российско-немецких культурных контактов в формировании духовности «петербургской цивилизации», от лютеранских влияний петровской эпохи или «петербургско-берлинского» масонства – до «философской интоксикации» идеями Шеллинга, Гегеля, а позже и Маркса, или антропософских увлечений младших символистов. Особое место уделено длительной истории отношений новгородцев с ливонскими рыцарями и ганзейскими купцами, которым довелось внести свой вклад в предысторию «мифа Петербурга». В книге подведены итоги многолетних историко-психологических исследований, проведенных автором – доктором филологических наук, научным сотрудником Российской Академии наук. Она основана на обширном материале, собранном трудами петербургских ученых и писателей-краеведов, равно как на привлечении оригинальных немецких источников, написана занимательно и предназначена для широкого круга читателей.

---

Первоначальное понятие о метафизической стороне этого облика мы можем составить по путевым запискам тверского купца Афанасия Никитина, совершившего свое знаменитое путешествие в 70-х годах XV столетия. Следует сразу оговориться, что Тверская земля была формально присоединена к Москве лишь в 1485 году. Однако тверское купечество вошло в орбиту московского мира значительно раньше указанной даты. Как явствует из текста Хожения за три моря, часть своего пути наш герой прошел с караваном московского посла – и тосковал на чужбине по земле, которую называл уже просто Русской. На основании наблюдений такого рода, в литературоведении прошлого сложилась даже тенденция взгляда на Афанасия как на "торгового разведчика" Иоанна III, которая, впрочем, в современной науке не получила поддержки.

Чистота православия "рабища Божия Афанасия", как он сам себя называл, довольно сомнительна. Судя по тексту Хожения, суть "правой веры" сводилась для купца к исповеданию одного, единого для всех Бога, а также к чистоте помыслов. Такая вероисповедная установка весьма облегчала контакты с неверными – в первую очередь, мусульманами, придерживающимися, как известно, единобожия, но далеко выходила за рамки того, о чем учила православная – а впрочем, любая христианская церковь той эпохи.

Надо думать, что собратья тверского купца были все же более тверды в вере. Впрочем, нельзя забывать и о том, что так называемая "ересь жидовствующих" была тогда уже при дверях, а ставший ее приверженцем посольский дьяк Федор Курицын пользовался величайшим доверием своего господина, Великого князя Московского Ивана III Васильевича. Как мы помним, вероучение еретиков сводилось в первую очередь к отходу от ортодоксального учения о св. Троице в сторону строгого монотеизма ветхозаветного типа.

"Русская земля да будет Богом хранима!" – восклицает Никитин, и продолжает: "На этом свете нет страны, такой, как она, хотя князья Русской земли – не братья друг другу. Пусть же устроится Русская земля устроенной, хотя правды мало в ней!"

В этой прославленной здравице как в капле воды отразились и тяга к "сильной руке", и надежда на собирание Русской земли, и болезненное убеждение в несправедливости ее социальной организации. Все эти черты были в высшей степени присущи мировосприятию руских людей той эпохи, не исключая, конечно, московских купцов. Не случайно текст Хожения был самым заботливым образом сохранен книжниками того времени, включен в состав II Софийской летописи (под 1475 годом), и донесен через все исторические бури до потомства.

Ну, а нам остается добавить к сказанному только то, что последняя цитата из текста Хожения за три моря была приведена выше в новейшем переводе А.Д.Желтякова. Да-да, в переводе – ведь, хорошо зная своих земляков, купец зашифровал в рукописи эти слова, равно как и ряд других ключевых для него мыслей, пользуясь тюркскими и персидскими словами. Как справедливо отметил в этой связи современный комментатор, "в конце XV века эти рассуждения, как и утверждение, что в Русской земле "правды мало", а также религиозные взгляды А[фанасия] Н[икитина], если бы он стал их проповедовать, могли принести ему серьезные неприятности"[108].

Конец "колупания"

Заголовок, предпосланный этому разделу, не вполне точен. Мы собираемся рассказать об исторической катастрофе торговой деятельности Ганзейского сообщества в Новгороде. Вот почему более корректно звучало бы заглавие "Закрытие подворья св. Петра", или что-нибудь вроде этого. Однако столетия "колупания" положительно переполнили чашу терпения новгородских купцов. Вот почему, доведись кому-либо из них прочитать эту страницу, он безусловно одобрил бы наш заголовок, и даже предложил бы как-нибудь украсить его – например, заключить в рамку.

Как мы помним, "колупание" относилось к числу торговых обычаев, безусловно убыточных для новгородских купцов. Оно состояло в изъятии части восковых "баб", выставленных русскими купцами на продажу, в пользу немецкой стороны, под предлогом проверки их качества. О другом обычае из этого ряда – печально известной "наддаче" мы также уже рассказали выше. Нужно учесть и то, что неуклонное проведение этих обычаев, несмотря на постоянные жалобы и протесты новгородцев, имело и психологическое значение. Оно каждый раз подтверждало верховенство немецкой стороны в торговых сношениях Великого Новгорода и Ганзы.

С приездом московских купцов настал конец всему этому наследию прошлого. Придя одним, как говорится, прекрасным утром в торговый ряд, ганзейцы с удивлением увидели, что московские купцы, сопя, возятся с весами, налаживая их. Сдерживая улыбку, ганзейцы объяснили новичкам, что в Новгороде ганзейских товаров никто никогда не взвешивал, поскольку сомневаться в немецкой точности никакой необходимости нет. В ответ московские купцы спокойно ответили, что без взвешивания они никаких ганзейских товаров покупать не будут.

Задохнувшись на минуту от гнева, ганзейцы стали осматриваться в поисках более сговорчивых купцов. Но со всех сторон на них смотрели все те же спокойные москвичи, никто из которых не собирался придерживаться каких-то дурацких древних обычаев. Жалоба Ганзы полетела в Москву. В прежние, новгородские времена отступники от "старины" были бы незамедлительно наказаны. Но теперь ганзейский посланец предстал перед государем, который недавно истоптал ханскую басму и сломал хребет Золотой Орде[109]. Что ему были ганзейские ссылки на старые договоры!

Великий князь даже нашел уместным немного поиздеваться над немцами. Он им сказал, что ганзейцам, конечно, приказать ничего не может, зато русским купцам приказывает не покупать товаров без взвешивания. Если же Ганза найдет в Новгороде еще каких-то купцов, которые будут покупать ее товары без взвешивания, против приказа царя – то, как говорится, в добрый час. Он, Иван Васильевич, даже, пожалуй, с интересом посмотрел бы на такого купца… Получив этот ответ, ганзейцам оставалось отвесить прощальный поклон, вернуться на двор св. Петра и бросить свои товары на русские весы.

Вскоре настал черед и заветного "колупания". Отнюдь не заботясь о разнообразии своей аргументации, московские купцы снова послали ганзейцев куда подальше. Точнее, они заявили, что Великий князь Московский запретил им, природным москвитянам, предоставлять свой воск для "колупания". Если же немцы найдут себе на Руси каких-то других купцов, которые это позволят, то пусть себе колупают до изнеможения. Так, одной царской шуткой, и завершилась древняя новгородско-ганзейская традиция "колупания".

Ослабление Ганзы

Летом 1494 года, несколько десятков ганзейских купцов приехали в Москву, просили восстановить "колупание" с прочими привилегиями – и получили отказ. Впрочем, их допустили до стола великого князя и выпроводили восвояси с богатыми подарками и всяческими обещаниями. На обратном пути, в Новгороде, купцов задержали и бросили в тюрьму, к тому же отняли товаров на огромную сумму почти в сто тысяч марок. Вскорости после этого было закрыто и торговое представительство Ганзейской конфедерации в Новгороде, знаменитый Двор святого Петра.

Поводом к такой жесткой расправе послужила казнь, которой были подвергнуты в Ревеле двое подданных московского государя. Одного из них заподозрили в чеканке фальшивой монеты, за что он был живьем сварен в котле. Второй предавался "содомскому греху", почему и был приговорен к сожжению на костре. Дело было бесспорное. По нормам международного права того времени, преступление, совершенное на территории города, подлежало юрисдикции его суда. Что же до приговоров, то они были вынесены в соответствии с так называемым "любекским правом", действовавшим тогда на территории Ревеля, поскольку он был ганзейским городом.

Историки до сих пор удивляются, на каком основании Москва могла не то что задерживать невинных немецких коммерсантов, но даже выказывать недовольство. Н.М.Карамзин сохранил в своей Истории предание о неких опрометчивых словах, сказанных одним легкомысленным ревельцем при сожжении в адрес самого Иоанна Васильевича[110]. Что касается более глубоких причин, то мнения современных историков относительно них сильно расходятся.

Так, Г.Козак высказал мнение, что арест был московским демаршем против властей Ревеля. Э.Денель, напротив, считал, что скорей уж такой шаг был направлен против Новгорода, поскольку окончательно уничтожал его торговую репутацию на Западе. Согласно предположению К.В.Базилевич, более вероятным было желание московских властей одним махом покончить с торговой монополией всей Ганзы, и это разумно, поскольку за ревельцев пошли в тюрьму добропорядочные граждане Любека, Гамбурга, Мюнстера, Дортмунда и ряда других ганзейских городов.

Предположения историков на том не исчерпываются и подлежат еще самому внимательному разбору. Для нас же существеннее то, что московский слон входил в посудную лавку Восточной Прибалтики, не сбавляя хода, и не обращая внимания на протесты продавцов и звон разбиваемой посуды.