Василий Сретенский - Псевдолотман. Историко-бытовой комментарий к поэме А. С. Пушкина «Граф Нулин»

• Название: Псевдолотман. Историко-бытовой комментарий к поэме А. С. Пушкина «Граф Нулин»
• Автор: Василий Сретенский
• Жанр: Публицистика

Приближение к аутентичному восприятию текста поэмы А.С. Пушкина «Граф нулин» подразумевает знакомство со многими забытыми понятиями и явлениями. Разделим их для удобства на три круга. Первый круг – это общие представления о жизни и быте того общественного слоя, а именно российского дворянства первой четверти XIX века, к которому принадлежат герои поэмы. Эти представления сравнительно устойчивы на протяжении большого отрезка времени. Они начинают формироваться в 30-40-е годы XVIII века и уходят в прошлое (и то не сразу) с отменой крепостного права в России, то есть в 60-е годы века девятнадцатого. Второй круг – детали быта, а также интересы, взгляды и представления, отражающие специфику того исторического отрезка, в который помещено действие поэмы, то есть середины 20-х гг. XIX века. Третий – знакомство с уровнем образования и литературными интересами возможного читателя поэмы этого времени и, соответственно, понимание тех аллюзий, которые у него могли возникнуть.

Издание второе.

---

Турецкий нож… – «Охотничьи ножи делаются различной величины, в аршине железо имеющие и маленькие, не более 6 вершков длиною; обыкновенно делаются оные с простыми костяными черенками и обухом во весь нож, так что лезвие к концу сходится почти треугольником» (Левшин, 173). У нашего охотника нож не стандартный, а турецкий – с односторонним загнутым лезвием. Поскольку такого типа холодное оружие было сравнительно широко распространено на юге России, в частности, на Кавказе, то эта деталь (в сочетании с предыдущей и некоторыми другими) может указывать на недалекое прошлое мужа Натальи Павловны. Возможно, перед женитьбой он служил на Кавказе, под начальством генерала Ермолова.

…за кушаком – «Кушак – пояс или опояска, широкая тесьма, либо полотнище ткани, иногда с бархатом по концам, для обвязки человека в перехвате по верхней одежде» (Даль, II, 229).

За пазухой во фляжке ром, – фляга с «горячительным» напитком – обязательный и непременный атрибут осенне-зимней охоты. Но чаще всего охотники использовали «сладкую водку» – ратафию. Это напиток высокой крепости, производимый самими помещиками и настаиваемый по собственному вкусу. Ром во фляге может указывать и на богатство помещика, не скупящегося на покупку «необязательных» напитков, и на особое охотничье щегольство. К тому же ром – наиболее распространенный напиток в армейских и флотских – но не гвардейских – частях того времени. Е.И. Раевская сохранила для нас очень характерный рассказ матери, относящийся к рубежу 10-20-х гг. XIX в.: «После замужества… к нам ездили товарищи моего мужа, военные; я считала своим долгом принимать их любезно и всегда им сама в гостиной чай разливала, но эти господа отучили меня от этого занятия. Однажды приехал один из кавказских сослуживцев вашего отца. Я невзначай спросила его: любит ли он чай? сколько чашек пьет его? – Двенадцать стаканов с ромом и двенадцать без рома, – отвечал он» (Раевская, 956). Для отставных офицеров ром на охоте – дань полковой традиции и воспоминание о лихой военной юности.

И рог на бронзовой цепочке – а не на шнурке – еще один признак своеобразного охотничьего франтовства. Рог – необходимейшая часть амуниции охотника. По знаку рога начиналась и прекращалась охота. Звук рога служил ориентиром для сбора охотников. К звуку рога хозяина приучались собаки. В случае охоты с большим числом участников и люди, и собаки могли ориентироваться только на звуки рога. См. также фрагмент воспоминаний А.П. Керн, относящийся к 1825 г. о пребывании Пушкина в Михайловском и приездах в соседнее Тригорское: «Вообще же надо сказать, что он не умел скрывать своих чувств, выражал их всегда искренно и был неописанно хорош, когда что-нибудь приятное волновало его… Так, один раз, мы восхищались его тихой радостью, когда он получил от какого-то помещика при любезном письме охотничий рог на бронзовой цепочке, который ему нравился. Читая это письмо и любуясь рогом, он сиял удовольствием и повторял: Charmant, Charmant!» (Керн, 253).

В ночном чепце, – чепец, в XVIII и XIX вв. – женский головной убор высших сословий (в отличие от платка у низших). Форма чепца всегда одна: облегающая голову ткань дополнялась оборками или воланом вокруг лица. Чепец был головным убором замужних женщин (Кирсанова, 315). Дневные чепцы изготовлялись в то время двуцветными, на латунном каркасе. Их украшали цветами, кружевами и лентами. Ночные чепцы были гораздо проще и удобнее: в один цвет, без каркаса, вместо волана – оборки.

В начале XIX века чепец вытеснил из дамского обихода ночной колпак, более привычный помещицам XVIII века. Связано это было с распространившимся в то время способом завивать локоны. Если раньше это делали при помощи нагретых щипцов, то в XIX веке стали применять завивку на папильотки. Просторный и удобный чепец лучше всех других головных уборов облегал голову с накрученными на свернутые бумажки локонами.

…в одном платочке – см. комментарий к главе Х (шаль накинуть).

…на псарную тревогу – слово тревога здесь двузначно. Прямое значение – суета, суматоха, вызванная выводимыми из псарни собаками. Переносное связано с тем, что читатель частично смотрит на сбор охотников, глазами сонными хозяйки поместья, для которой тревога – то, что «беспокоит, докучает, мешает, надоедает» (Даль, IV, 427). Эта сторона псарной тревоги подчеркнута еще дважды. Во-первых, контрастом между довольным лицом мужа и сердитым видом жены. А во-вторых, оборотом чем свет, использованным чуть выше. Дело в том, что при замене канонического «чуть» на «чем» формируется устойчивая связь с выражением: «вместо того, чтобы», отмеченная Далем в своем словаре (Даль, IV, 617). Соответственно «сердитый» взгляд Натальи Павловны получает свое объяснение в такой подтекстовой конструкции: «Вместо того чтобы спокойно спать, (чем свет) муж ради своего удовольствия (его довольное лицо) причиняет беспокойство (тревогу) жене; она же сердится».

Он холку хвать и в стремя ногу, – в данном случае холка – это грива, растущая у лошади в том месте, где шея соединяется с хребтом. Муж Натальи Павловны, как это следует из приведенной строчки, сам вскочил на коня, не пользуясь помощью слуг. Это очень существенная характеристика: значит, он хороший наездник (и гордится этим), не очень стар и не грузен.

Кричит жене: не жди меня!

…

Везде находит свой ночлег,

Бранится, мокнет и пирует… – выезд на охоту мог затянуться на день, два или на месяц. По свидетельству П.В. Нащекина, «Такие поездки продолжались иногда 2–3 недели, с музыкой, с цыганами, песенниками, плясунами» (Нащекин, 287). Для ночевок у охотников имелись палатки и «поварня» (Бутенев, 21). За обедом «обыкновенно съедали, в различных видах и приготовлениях, всех зайцев, затравленных накануне» (Вяземский1877, 312). Слова: «не жди меня», – означали, что охотник и сам не знал, когда он собирается вернуться. Все зависело от хода охоты. Возвращение через сутки объясняется, вероятнее всего, неудачно выбранным направлением охоты и малым количеством затравленной добычи.

Глава 2 (Граф Нулин)

(текст)

В последних числах сентября
(Презренной прозой говоря)
В деревне скучно: грязь, ненастье,
Осенний ветер, мелкий снег,
Да вой волков. Но то-то счастье
Охотнику! Не зная нег,
В отъезжем поле он гарцует,
Везде находит свой ночлег,
Бранится, мокнет и пирует
Опустошительный набег.

(комментарий)

В этой главке к теме охоты добавляется еще одна – осени, скудной на деревенские радости и развлечения. Первым читателям поэмы не надо было объяснять, почему осенью в деревне скучно: погода резко сокращала число доступных удовольствий, которые летом носили семейно-соседский характер и проходили на свежем воздухе. Самое простое из них – прогулка, на которую отправлялись в дрожках (в поле) или пешком (в сад). Как заметил один провинциальный помещик, сад заводился «для веселости». Прогулка в нем часто оканчивалась в беседке, куда в традициях сентиментального века удалялись, «чтоб дать мыслям волю» (Острожский-Лохвицкий, 49) или просто, без затей, попить чайку. Так, в усадьбе Бутурлиных был принят целый церемониал прогулки-чаепития в специально сохраняемом для этого старинном доме, оставшемся от прежнего помещика. В этот дом отправлялись в коляске, наслаждаясь видами и одновременно «нагуливая» аппетит (Бутурлин, 421).

Пешая прогулка в лесу имела цель чисто символическую – «собирать грибы». Это нечто вроде охоты для дам и детей – много азарта и мало хозяйственной пользы. Если же в грибах была реальная надобность, достаточно было дать «урок» крестьянским детям – и грибы приносили в усадьбу десятками корзин. Вечерние «забавы»: пение, музицирование, игра в карты «на изюм» и в бильярд – сопровождались еще одним чаепитием, на балконе помещичьего дома или в саду перед крыльцом. Раз или два за лето состоятельный помещик устраивал настоящее празднество для всей округи. Гости графа Чернышева, например, съезжались на традиционный семейный праздник (именины хозяйки дома), который продолжался два-три дня. В эти дни в конюшнях освобождались места для пятисот «гостевых» лошадей (Жиркевич, 576).

Самое короткое описание такого рода празднества принадлежит Н.Н. Муравьеву-Карскому. Это тоже именины жены: «Роща и сад иллюминированы, была и музыка, все повеселились вдоволь» (Жиркевич, 210). Программа деревенских праздников устоялась в конце XVIII века и не менялась на протяжении нескольких десятилетий. Ее обязательными элементами были: гулянье на открытом воздухе (вариант – гулянье в лодках на реке или озере); концерт или представление домашнего театра; обед; танцы; иллюминация или фейерверк. «Французский» вариант праздника подразумевал строгое следование программе. Праздник «по-английски» делал обязательной только вечернюю часть празднества – обед, чаепитие, танцы; утром же и днем гости были вольны «гулять кто где хотел и делать что угодно» (Болотов, 420).