Аполлон Коринфский - Народная Русь. Круглый год сказаний, поверий, обычаев и пословиц русского народа

• Название: Народная Русь. Круглый год сказаний, поверий, обычаев и пословиц русского народа
• Автор: Аполлон Коринфский
• Жанр: Мифы. Легенды. Эпос
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-17-074219-6, 978-5-271-35658-2

Данная книга представляет собой масштабный труд талантливого русского писателя Аполлона Аполлоновича Коринфского (1868-1937), которому удалось собрать богатейший этнографический материал, исследуя запутанное переплетение сохранившихся языческих мифов и обрядов и христианства на Руси, историю всех праздников, поэтические воззрения славян на природу и мироустройство.

Это плод более чем двадцатилетних наблюдений автора над бытом крестьянина-великоросса, дополненных сравнительным изучением всех ранее появлявшихся в печати материалов по русской и славянской этнографии. Самостоятельные наблюдения автора сосредотачивались преимущественно на Нижегородско-Самарском Поволжье (губерниях Нижегородской, Казанской, Симбирской, Самарской).

---

Как домашний очаг отдается народным суеверием под защиту Домового, поля – под покровительство Полевика – «житного деда», воды – Водяного, так и над темными лесами властвует Лесовик, а в широкой степи живет Стеновой. О последнем все меньше да меньше преданий-сказаний остается в народной памяти, – вероятно, потому, что и самому степному простору становится все тесней на белом свете: распахивает его острый плуг, и с каждым годом быстрее. «Степовой – не Домовой, в подпечек не посадишь!» – говорят деревенские краснословы; «Степовому не поклонишься – и степь за темен лес покажется!», «Хорош хозяин у степи: ни сена не косит, ни пить-есть не просит!» Воплощение «степного хозяина» русский народ видит в крутящихся вихрях. Иногда он, по словам суеверного люда, «показывается»; и не к добру такое появление забываемого духа степей – родича-властителя «Стрибожьих внуков» (буйных ветров). Вздымаются, бегут по дорогам сивые вихри, сталкиваются друг с дружкой на перекрестках. И вот – из толпы их, в самой середине-воронке, поднимается и Стеновой: сивый, как вихрь, высокий старик с длинною пыльной бородою и развевающеюся во все стороны копною волос. Покажется, погрозит он старческою костлявой рукою и скроется. Беда тому путнику, который, не благословясь, выедет-выйдет из дому да в полдень попадет на перекресток, где крутится пыльная толчея вихрей: «Бывали случаи, что так и пропадали люди!» – гласит народное слово. «Ведьмы свадьбу с ведьмаками правят!» – приговаривает деревня, смотря на пляску вихрей, столбами проносящихся со степи вдоль по улицам, и торопливо загоняет ребятишек по избам.

Облик «лесного хозяина» довольно неопределенен: он видоизменяется – по воле особенностей суеверия той или другой местности.

Окруженный своим лесным народом – лесными девами (русалками), «лешачихами» и всякой лесной нежитью, служащей у него – могучего и грозного – на побегушках, он живет в глухой трущобе, где у него стоит дворец-хата на курьих ножках, вокруг да около которой виснет по зеленым ветвям деревьев простоволосое русалье племя, приходящееся кровною родней своим сестрам – зеленорусым красавицам подводного царства. Рассылает лесовик подвластных ему леших с «подлешуками», да с их женками-русалками, во все стороны леса темного для обережи его пределов да на пагубу человеку-хищнику, вторгающемуся все смелее с каждым годом в его владенья-угодья с топором и с ружьем. Отгоняют они из-под ружья зверя-птицу, «отводят глаза» охотнику и лесорубу, сбивают с тропы, заставляют «и в трех соснах заблудиться», заводят робкого человека на такие заколдованные тропинки, по которым – сколько ни иди – все к одному и тому же глухому месту выйдешь. Свист и хохот несется по лесу, – перекличку ведет лесная нежить. Если надо, обернется и сама она в подорожного человека (даже в знакомого путнику) и начнет водить-кружить неосторожного прохожего. А русалкам поверит он да пойдет к ним на голос, – поймают, насмерть защекотят да и бросят под овраг где-нибудь. Оттого-то и старается жить с Лесовиком и с его лесным народом в добром согласии суеверный люд: умилостивляет их приносами (вешая полотенца по ветвям в трущобах-урочищах), заклинает заговорным словом. И тогда не только не враждует с человеком, а оказывает ему всякое покровительство лесной хозяин, всякому зверю, каждой птице, каждому гаду, ползающему у древесных корней, указывающий свое место и свою пищу. «Грозен лесовик, да и добер!» – говорит о нем народная молвь, совет подает охотникам: оставлять ему на жертву в чаще первый улов, а лесорубам-дровосекам строго-настрого наказывает не начинать дела без слов «Чур меня!», а бабам-девкам – грибовницам да ягодницам – задаривать «доброго дедушку» куском хлеба да щепотью соли, а то и лентою алою, до которых старый – большой охотник. Но бывают дни перед началом зимы, поздней осенью – когда лучше и не показываться в лес: хозяин его перед тем, как залечь на зимний подневольный покой, никому не дает пощады. Тогда от него ни отчураешься, ни хлебом-солью не отделаешься.

VII. Царь-государь

Понятие о царе-государе как о самодержавном хозяине Земли Русской вырастало постепенно – одновременно с развитием народного самосознания. От призванных «володети и княжити» князей-дружинников, – пережив князей-ставленников, которым нередко приходилось слышать увековеченные летописью слова: «А мы тебе кланяемся, княже, а по-твоему не хотим!» – оно выросло до представления о великом князе – «Божьем слуге», «страже Земли Русской от врагов иноплеменных и внутренних». Но нужно было пройти векам, чтобы великий, старший над князьями уделов, князь встал в глазах народа-пахаря на высоту царя – «государя всея Руси», каким является он в палатах Москвы Белокаменной на исходе XVI столетия.

Но Забелин вполне справедливо замечает, что «новый тип политической власти вырос на старом кореню». Несмотря на разноречие именований и рознь обиходов княжеского и царского почитания, народная Русь исстари веков стояла на служении верой и правдою «батюшке-государю» и была связана со своим верховным вождем неразрывными узами верноподданнической любви.

К русскому народу, более чем к какому-либо другому, применимо название – стихия. Русская стихийная душа представляет собою столь самобытное и сложное явление, что надо быть коренным русским, родиться проникнутым до мозга костей духом народности человеком, чтобы составить более или менее ясное понятие о ней и сколько-нибудь определенно разобраться в народных взглядах и понятиях, верованиях, представлениях и чаяниях, – во всем живом внутреннем мире многомиллионной богатырской семьи. Внешний облик этого загадочного на чужой взгляд великана крепко-накрепко связан со всем тем, что составляет его сокровенное святая святых. Слово и дело в жизни этого стойкого в своих убеждениях, неуклонного в своих стремлениях, прямого в проявлениях чувств народа всегда шли рука об руку. Слово-язык и слово-предание являются на Руси неисчерпаемым источником изучения внешней и внутренней жизни. Богатство языка, – сильного своею живою образностью и неподражаемой простотою, меткого в определениях и яркого, как ярка русская государственная жизнь, – богатство русского слова не менее самого народа говорит о стихийности.

Твердо обоснованное, укоренившееся в неизведанные глубины народного сердца понятие о власти, призванной стать у кормила великой и обильной Русской Земли, также не может не быть отнесено к цепи стихийных проявлений творческого духа русского народа. Как таковое оно не могло не отразиться с достаточной ясностью в языке и его драгоценной сокровищнице – изустном творчестве, дошедшем до наших дней через бесконечную путину веков в наиболее живучих образцах своих: песнях, сказках, пословицах, загадках и поговорках. Русская простонародная мудрость отводит в них далеко не последнее место многозначительно звучащим в народных устах словам: «князь», «царь» и «государь».

С первым из названных слов в песнях и былинах, этих древнейших памятниках проявления духовной жизни народа, связан постоянный прислов «красно солнышко». При этом все свойства прекраснейшего из светил переносятся и на князя, переливаясь на все лады воображения стихийного певца-сказателя. Всюду и всегда сопутствует слову «князь» слово «ласковый». Взять для примера хотя бы следующий отрывок, неоднократно повторяющийся в старинных русских былевых песнях:

«Во стольном было городе во Киеве,
У ласкова осударь-князя Владимира.
Было пирование, почестной пир,
Было столование, почестной стол
На многи гости, бояра
И на русские могучие богатыри».

Ласковый осударь-князь этого песенного сказания является олицетворением того, какими все вообще князья русские представлялись глазам жившего под их властной рукою прямодушного народа-пахаря.

Летописный рассказ, сохранивший княжескую Русь от забвения в потомстве, согласуясь с народом, напоминает нам о столь ласковых речах древнерусских князей к людям веча, как «Братия мои милые!» – Ярослава Мудрого, «Братья володимерцы!» – князя Юрия или «Братья, мужи псковичи! Кто стар – то отец, кто мал – то брат!» князя Довмонта псковского.

Позднее слово «князь» заменяется в народной речи, согласно с последовательным развитием жизни, словами «царь» и «государь», сопровождаемыми теми же самыми уподоблениями, что и прежде. «Государь-батюшка, надежа православный царь», «белый царь», «красно солнышко», «царь ласковый, славный, грозный, великий» – вот что повторяет в продолжение многих веков русский народ о своем властителе. Слово «царь» является в его устах наиболее ярким воплощением необычной силы, необычайного ума, необыкновенной красоты – телесной и духовной.

Царь-государь, добрый-ласковый властитель народа-пахаря, рисуется в воображении последнего поставленным над всеми другими царями земными. «Ты еще скажи, сударь, поведай нам – который царь над царями царь?» На этот вопрос народной мудрости еще и теперь по светлорусскому простору неоглядному разносят народные певцы – калики перехожие свой простодушный ответ, вложенный в вещие уста премудрого царя «Голубиной Книги»: