Михаил Зеленогорский - Жизнь и труды архиепископа Андрея (князя Ухтомского)

• Название: Жизнь и труды архиепископа Андрея (князя Ухтомского)
• Автор: Михаил Зеленогорский
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-93273-288-1

Книга посвящена одной из самых ярких и в то же время самых загадочных фигур в истории русского православия в XX столетии. Потомок Рюрика и Чингисхана, родной брат выдающегося физиолога академика Алексея Ухтомского, владыка Андрей (1872—1937) был не только видным церковным иерархом, но и талантливым публицистом, активным общественно-политическим деятелем, оригинальным социальным мыслителем и вдумчивым исследователем национальной социокультурной традиции.

Издание второе, дополненное.

---

В Златоустовском викариатстве развил бурную деятельность еп. Николай (Ипатов) – давний (хиротонисан в мае 1917 года[268]) ставленник владыки Андрея и деятельный его помощник в предшествующие годы. В самом начале обновленческого движения еп. Николай признал было обновленческое ВЦУ «как административный орган, в надежде на его непоколебимое православие», и даже числился первым (формально по ноябрь 1922 года) архиереем обновленческой Уфимской епархии[269]. Однако уже осенью 1922 года еп. Николай рассылал письма, «много повредившие обновленческому делу в Уфимской епархии», – жаловался «Церковный рассвет»[270]. В своих посланиях златоустовский викарий указывал, что уфимские приходы всей своей работой с 1914 года подготовлены к самостоятельной деятельности и ныне готовы встать на защиту православия от напора обновленчества и иных враждебных сил. Излагая свои взгляды на строительство церковной жизни в новых условиях, владыка Николай фактически резюмирует идеи еп. Андрея и делает из них практические выводы в свете провозглашения епархиальной автокефалии:

«Жизнь епархии я представляю в таком виде – самоуправляющиеся церковные приходы во главе с приходскими советами объединяются в обще-епархиальном Союзе Приходов, возглавляемом союзным правлением (или советом) под руководством епископа. При епископе может быть самостоятельный церковно-административный орган управления. Для Златоуста это не новость. Здесь с 1917 года так именно устроилась и идет церковная жизнь. Вот и вся схема епархиальной жизни. Епископ, клир (духовенство) и миряне. Автономная (самостоятельная) церковная организация. Епископ и Епархия, единомысленные во взглядах, сумеют войти друг с другом в общение… Если же не все златоустовские приходы будут согласны со мной, то я могу остаться только с теми приходами, которые пожелают иметь меня своим епископом»[271].

В другом письме владыка Николай отмечал: «Религиозные церковные вопросы – дело совести каждого человека. Я по своей совести высказал отношение к ВЦУ… Если кто в Златоусте окажется согласным со мною – пусть прямо мне и скажет об этом. Тогда мы, единомышленные, обсудим все и дальнейшие вопросы касательно нашей церковной жизни. Это самый простой и естественный путь без всякого шума, без лишних разговоров. Но зато это и самый верный и прочный путь, ибо воистину является делом совести каждого отдельного христианина, свободным и личным его волеизъявлением»[272].

Активно включился в работу и еп. Иоанн (Поярков), плодотворно трудившийся под руководством владыки Андрея в предшествующие годы. Еще в 1917 году он изложил в «Заволжском летописце» свои взгляды на сущность приходской реформы.

И в 1924 году в своем обращении к пастырям и мирянам еп. Иоанн опирался именно на эти идеи: «настал час испытания и подвига нашего… есть ли в вас Христос? Где вера ваша? Если вы не наши, то идите скорее ко врагам, а мы сплотимся и будем работать. В чем работа? Первое, что надо сделать: восстановить порядок, дисциплину, ответственность. Не признающий нашей дисциплины (канонов) есть внутренний враг, вреднейший внешнего, долой из нашей среды – живи вне своими законами. Не бойтесь малое стадо, только бы вы ходили по истине, только бы вы были Христовы»; далее следует подробное изложение обязанностей пастырей и общинного руководства, а в разделе «О подготовке церковного общества» еп. Иоанн поясняет, что «постоянная обработка общественного мнения должна раскрывать Евангельские начала в приложении их не только к будущей, но и к настоящей земной жизни», чтобы уже сейчас «на практике осуществлять задания Евангелия… Все эти задачи может разрешить пастырь только, а общество церковное вместе с ним», ибо от проведения в жизнь евангельских заветов «самим обществом зависит самоé существование Церкви в будущем. Даже для слабо верующих будет не все равно, будет ли Церковь через пятьдесят лет только кучкою молящихся или организацией с общеполезными заданиями, осуществляющею в условиях культурного быта животворящие заветы Христа. К делу пастыри, к делу верующие!»[273]

Освобожденный из заключения в июне 1923 года патриарх Тихон одобрил деятельность уфимских епископов во главе с владыкой Андреем и утвердил все совершенные ими хиротонии.

К тому времени еп. Андрей вновь был вдали от Уфы.

4

Интересы и работа владыки не замыкались рамками Уфимской автокефальной епархии, он не переставал чувствовать себя архипастырем Православной российской церкви. Характерной иллюстрацией позиции еп. Андрея стало его деятельное участие в событиях на северо-западе страны.

Воскресенский монастырь (известный также как Макарьевская пустынь) Новгородской епархии, расположенный в 20 километрах от станции Любань, во главе со своим настоятелем архим. Кириллом (Васильевым) стойко сопротивлялся всесокрушающему в епархии обновленчеству. Однако в среде братии в конце 1922 года нашлось два монаха, которых не удовлетворяло даже истовое и строгое православие настоятеля: они обвинили архим. Кирилла в тайном пристрастии к обновленческому расколу. Пламенные споры сотрясали стены обители до тех пор, пока в дело не вмешался викарий (а фактически – канонический руководитель) Петроградской автокефалии еп. Петергофский Николай (Ярушевич), оправдавший архимандрита и наказавший «мятежных фанатиков-монахов запрещением в служении»[274]. Еще до революции архим. Кирилл пользовался всероссийской известностью; среди его почитателей был и владыка Андрей. Так как еп. Николай (Ярушевич) был вскоре арестован и сослан, а Макарьевская пустынь была единственным очагом «тихоновщины» в охваченной обновленчеством Новгородской епархии, важно было придать ей больший авторитет в глазах верующих. Владыка Андрей предложил архим. Кириллу стать епископом и весной 1923 года совместно с епископом Михеем (Алексеевым) «бывшим Уфимским», пребывавшим тогда на покое в Оптиной пустыни[275], и епископом Ижевским Стефаном (Бехом) тайно хиротонисал его в епископа Любанского, викария Новгородской епархии.

Правильность этой хиротонии можно было бы назвать сомнительной – и впоследствии владыка Андрей за аналогичные же действия неоднократно подвергался нареканиям и прямым осуждениям со стороны многих. Во-первых, хиротонию совершали «посторонние» для данной епархии архиереи; во-вторых, произвольно учреждалось новое викариатство; в-третьих, тайные поставления не были в обычае русского православия. Тем не менее, по свидетельству архиеп. Симферопольского Луки (Войно-Ясенецкого), патриарх Тихон при проверке хиротонии, совершенной еп. Андреем и другими епископами, признал ее законной и правильной.

Столь же решительно еп. Андрей вмешался в церковные дела Средней Азии, куда был сослан после 24 февраля 1923 года. Некоторые сведения об этом содержатся в мемуарах архиеп. Луки[276], где события 1923 года описаны так:

…Из Ашхабада в Ташкент был переведен… ссыльный Преосвященный Андрей Уфимский (князь Ухтомский). Незадолго до своего ареста и ссылки в Среднюю Азию он был в Москве, и Патриарх Тихон, находившийся под домашним арестом, дал ему право избирать кандидатов для возведения в сан епископа и тайным образом рукополагать их.

Приехав в Ташкент, Преосвященный Андрей одобрил избрание меня кандидатом на посвящение во епископа собором Туркестанского духовенства и тайно постриг меня в монашество в моей спальне. Он говорил мне, что хотел дать мне имя целителя Пантелеимона, но когда побывал на Литургии, совершенной мною, и услышал мою проповедь, то нашел, что мне гораздо более подходит имя апостола-евангелиста, врача и иконописца Луки.

Преосвященный Андрей направил меня в таджикский город Пенджикент, отстоявший за 90 верст от Самарканда. В Пенджикенте жили два ссыльных епископа: Даниил Болховский и Василий Суздальский[277]; епископ Андрей передал им через меня письмо с просьбой совершить надо мною архиерейскую хиротонию…

Архиереем я стал 18/31 мая 1923 года… Когда сообщили об этой хиротонии Святейшему Патриарху Тихону, то он, ни на минуту не задумываясь, утвердил и признал ее законной.

На воскресенье, 21 мая, день памяти равноапостольных Константина и Елены, я назначил свою первую архиерейскую службу. Преосвященный Иннокентий уже уехал. Все священники кафедрального собора разбежались как крысы с тонущего корабля, и свою первую воскресную всенощную и Литургию я мог служить только с одним протоиереем Михаилом Андреевым.

На моей первой службе в алтаре присутствовал Преосвященный Андрей Уфимский; он волновался, что я не сумею служить без ошибок. Но, по милости Божией, ошибок не было.

Патриарх действительно был удовлетворен поставлением во епископы – «в момент, когда вся православная иерархия была под угрозой» – профессора-хирурга В.Ф. Войно-Ясенецкого, особенно с учетом той опасности, которую представляло собой наступление среднеазиатских обновленцев на православную иерархию. Поэтому после того как новопоставленный еп. Лука был арестован (вместе с еп. Андреем[278]), а затем вызван в Москву, патриарх Тихон в Сергиев день, 18 июля 1923 года, отслужил вместе с ним литургию[279].