Лена Любина - Лабиринты чувств

• Название: Лабиринты чувств
• Автор: Лена Любина
• Жанр: Современные любовные романы
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-905016-38-7

«Как жадно ловила она его слова. И даже не смысл их. Его слова слышали ее уши, а значит, его слова слышали также и ее грудь, ее живот, ее спина, ее руки… Вся она купалась в его словах. Они омывали, сладко обволакивали каждую ее точечку. Его слова легко проникали в самые потаенные места ее тела, заставляя их трепетать в изумлении наслаждения.

Она могла пребывать в этом состоянии бесконечно.

Звуки его голоса, его жесты, взгляды окунали ее в безвременность чувства, в бесконечность искушения, в изнемогающее предчувствие удовольствия…».

---

12

Но и теперь ритмичная периодичность появления Пети в кафе не восстановилась. А Мила почувствовала, что она уже не просто хочет присутствия Пети у нее в заведении, не просто хочет два-три раза в неделю видеть его, а она ХОЧЕТ Петю. Хочет держать его в руках, хочет соединять свои губы с его губами, хочет соприкасаться с ним коленями. Она ХОЧЕТ его!

Мила сама обалдела от оформления своих ощущений в такие мысли, в такие слова. «Ласточка, – говорила она самой себе, – ты же хочешь ребенка, ты же хочешь совратить мальчика, ты же хочешь растлить малолетку. – Да, хочу, хочу, хочу! И потом он уже не малолетка, а совершеннолетний. – Но это ведь только по паспорту, а так он для тебя-то ребенок. – Но я его все равно хочу, и добьюсь, чтобы наши ноги и животы соединились».

Вот такие диалоги проносились в ее голове. И мысленно победив, оправдав себя, свои желания, вернее, отодвинув их в сторону, Миле становилось приятно и легко.

Цель желания сформировалась. Известно за что бороться. И если возникшая до этого непривычная мечтательность не то чтобы беспокоила Милу, она просто не совпадала с ее деятельным характером, и потому озадачивала. Сейчас и мечтательность попадала в струю активности Милы. Она радостно отдалась желанию добиваться Пети.

А Петя, вернувшись после болезни, после долгого отсутствия, вернулся так, как к себе домой. И встретился с Милой очень легко и уверенно, будто ждал и хорошо подготовился к этой встрече. Он говорил провоцирующие слова, но совершенно не намеренно, совершенно не испытывая боли, не испытывая стеснения.

«Снова сон, пленительный и сладкий, снится мне и радостью пьянит, – милый взор зовет меня украдкой, ласковой улыбкою манит» (Ив. Бунин), – и ему было комфортно. Комфортно в этом кафе, комфортно сидеть напротив Милы, смотреть, как она прихлебывает кофе и не придумывать слова, не стараться кем-то выглядеть, а произносить то, что произносится, молчать, когда ничего не хочется говорить.

– Петенька, тебе только сны здесь снятся, проснись, все не так, как кажется.

– Милочка, еt moi, je ne veux pas me reveiller. (А я не хочу просыпаться.)

– Tu risque d’étre en retard. (Ты можешь там и остаться.)

– Je suis prêt, mais la en sommeil, la tu es … (Я готов, ведь там – ты.)

– Moi – c’est dangeureux, mais agreable. (Я? – это опасно, но приятно). Рядом с ней он чувствовал себя большим, состоявшимся, взрослым. И поэтому состояние комфорта позволило ему не частить с посещением этого кафе, не бежать сломя голову, чтобы увидеть Милу, а заходить лишь тогда, когда ноги сами туда приведут. И он не замечал, что ноги все чаще вели его к ней, а он пытался сопротивляться, совсем не отдавая себе в этом отчета.

Внешне Мила по-прежнему не менялась. Но это лишь при поверхностном взгляде. Внутри у Милы уже все перевернулось. И первым это заметил Муж. Но, заметив, истолковал это по-своему и привычно-неверно по отношению к своим выводам о Миле, а потому это новое сформировавшееся влечение Милы, влечение к Пете, для него оставалось неведомым.

Он и раньше, со времени появления Пети, говорил Миле, что она стала его замучивать в постели. А теперь, казалось, он стал шарахаться от нее и уже не просто твердил, что она его изнасиловала, что он устал, а говорил, что она стала уже нетерпимо извращенной и неумеренной. А Милу подогревало и распирало всякий раз желание Петиной близости, хотя и она только-только, наконец, оформила явственно то, что не давало ей покоя, с тех пор как она увидела Петю.

И она истязала Мужа, пытаясь получить удовлетворение от того, от кого она более не могла получить всю палитру рисующихся ей наслаждений. Тем более что это ожидание наслаждения Петей окрашивалось пока неиспробованными и неизведанными предвкушениями.

То, что раньше ей казалось приятным, достаточным, полным, теперь было безвкусным и тягуче пресным. Раньше с мужчинами Мила всегда четко ощущала свое тело, все его закоулки и желания каждой частицы его, равно как и ощущала тело мужчины, бывшего с ней. И всегда могла найти пути и методы достижения наивысших удовольствий, удовольствий не только для себя, но и для своего партнера, ясно чувствуя дрожь и желания каждого его члена, стремление каждого его движения.

А сейчас и тело партнера, по крайней мере, Мужа, стало для нее расплывчато аморфным, и дрожь его желания уже не очень подогревала ее. Да и свое тело тоже почти не отзывалось на ласку, на зов, на провокацию. Оно по-прежнему было требовательным, но уже не знало, что же оно хочет, что же ему надо.

Дни и тянулись и летели. Мила и работала, и ездила отдыхать с Мужем. Но теперь отрывочные встречи с Петей не пугали ее своей редкостью. Поняв, что она хочет его, Мила одновременно поняла, что она этого добьется.

И теперь она уже не просто рассеянно слушала, что Петя ей лопочет: «Узорные ткани так зыбки, горячая пыль так бела, – не надо ни слов, ни улыбки: останься такой, как была» (И. Анненский), а, сохраняя внешне тот же самый вид ленивого равнодушия, уже расчетливо охотилась.

И в ночные ощущения стала потихоньку возвращаться острота восприятия. Петя, желание его уже вписались в расписание «деловой» жизни Милы. Но и Мила не до конца четко еще сама осознавала, каково это ее желание.

Она только оформила это в слово ХОЧУ, но ЧТО внутри нее, ЧТО заставило ее сказать это слово, Мила сама даже не подозревала, не подозревала, что такое вообще может быть. Она и сама удивлялась, как это Петя и как это она соединились у нее и оформились в такие мысли, такие желания.

И если все свои изменения, все свои мучения, все возникшее с его появлением, все, чем она теперь уже наслаждалась, наслаждалась, мучительно изнывая и страдая, все это еще укладывалось в ее голове в целесообразность и естественность возможных событий, то само слово ХОЧУ, связанное с ним, и все, что за ним скрывалось, уже и ей казалось порочно-неприемлемым и, наверное, даже унизительным.

Унизительным оттого, что она ХОТЕЛА теперь такого, как ей казалось, недостойного, такого не доросшего до нее, и не только в силу его физического возраста, но скорее, как она считала, в силу его возраста по уму, его незрелости. Ей казалось порочным и недостойным соблазнить, а еще более быть соблазненной таким почти ребенком, таким младенцем.

Но это-то как раз и делало его еще более привлекательным для нее. Это-то и было как раз невыразимо сладким унижением, изысканная тяжесть которого все сильнее подкашивала ее ноги, ужасная сладость этого унижения и заставляла Милу хотеть его все более дико, необузданно, неизъяснимо страстно. И теперь она уже удивлялась и тому, как это она просто ходит, сидит, говорит рядом с ним, а не сгрызает его, такого неожиданно вожделенного.

13

Охотиться было легко и приятно. Легко не оттого, что получалось все и сразу. Наоборот, события растягивались во времени и слегка пугали своей незавершенностью, все более отдаляя от желанного финала начавшуюся охоту. А легко оттого, что само по себе было уже действие, процесс, что вполне соответствовало образу «прежней» деятельной Милы, и оттого, что цель охоты была рождена уже частью нынешней, мечтательной Милы.

Впервые после раскола Милы на две половинки – деятельную, прежнюю, и вновь появившуюся мечтательную, они обе стали работать в унисон. Впервые они не противоречили и не мешали друг другу. Легко и оттого, что свою появившуюся мечтательную часть Мила воспринимала как бы со стороны. Для ее трезвой, здравомыслящей, практичной головки все, что происходило по отношению к Пете, было до сих пор сюрреальностью.

Сюрреальность происходящего подчеркивала их, казалось, неестественная разница в возрасте. Недостоверность их отношений была и в том, что Петя, с первой же их встречи, с момента их знакомства, стал переходить в разговоре с Милой на французский.

По-видимому, разговаривая на не родном для себя языке, он чувствовал себя более раскованно, более развязано, не стесненным юношеской робостью, как бы избавляясь от нее. А для Милы французский был бегством от сухой деловой жестокой реальности в мечтательную чувствительность, где она наслаждалась и взглядами, и интонациями голоса, и мыслями о скором соприкосновении коленей.

Временная неопределенность и протяженность этого «скоро» совсем не пугали и не расстраивали Милу. Ее деловая часть, ее прежняя Мила оптимистично подтверждали ей, что она своего добьется, а день, час, месяц этого уже не имеют значения.

И при этом деловая, прежняя Мила пыталась слегка охладить иногда зарывавшуюся мечтательность, которая все торопила достижение цели, подстегивая к действию, тем, что вполне разумно говорила, что предвкушение, предчувствие удовольствия намного приятней, вкуснее самого удовольствия. И уж совсем уводили Милу в сторону от реальности стихи, что постоянно цитировал Петя.

Никогда раньше никак не связанная со стихами, кроме как школьной программой, Мила впервые начала их слышать именно от Пети. И все вместе – стихи, Петя, французский – переносило Милу из привычной обстановки в совершенно иной мир. Однако при этом Мила вполне сохраняла способность контролировать свой прежний мир, свой прежний образ жизни. Скорее, Мила продолжала жить, как и жила, но при этом перед ней открылась возможность получения новых ощущений, появилась способность по-новому чувствовать, казалось, уже давно испробованные, знакомые процессы.