Татьяна Григорьева - Япония: путь сердца

• Название: Япония: путь сердца
• Автор: Татьяна Григорьева
• Жанр: История
• Год: 2008
• ISBN: 978-5-901650-15-8

Удивительная и без сомнения знаковая книга, названная «Япония: путь сердца», окажется важной не только для тех, кто интересуется культурой, традициями, историей Японии. Ибо она, наверное, не столько о Японии, сколько о Пути. Вопрос о Пути связывает воедино размышления автора об удивительных параллелях между мировоззрением Японии и России, о судьбах мира, запертого сейчас в узких рамках рационализма. Тем актуальнее и значимее звучат слова автора: «Несвобода претит Пути богов, – вне свободы ничто не станет самим собой… Лишь следуя своему Пути, достигаешь Единого». Сердце, человек и вселенная, мир, в котором живут не только люди, но и боги… Прикоснувшись к этому, хочется остановиться и осмыслить собственный путь. Читая о неуловимой душе Японии, понимаешь душу свою – что большего может найти читатель?

---

Так оно и было. Изменения не затронули глубин сознания японцев. По крайней мере, мало кого удивил вышедший в 1890 году «Императорский рескрипт о воспитании», напомнивший о почитании тех, кому Небом предназначено управлять страной. Поэт-романтик Китамура Тококу выступил не только против слепого подражания европейцам, но и против реставрации прошлого. В статье 1893 года «Народ и мысль» он писал: «Пришедшие извне чужеродные силы нам не годятся. Не годятся и отжившие свой век силы минувшего. Но нам не хватает творческих, созидательных сил. Народ, населяющий страну, должен обладать своими духовными ценностями, которые, объединяя его, созидают нацию. Общие духовные ценности, черты характера, являются источником, питавшим на протяжении тысячелетий творчество народа. Народ действует как единый человек; в нем живет воля, в нем живет стремление к свободе, стремление сохранить свою волю в пределах своей страны».

Насколько трудным для обновленной Японии оказался Срединный Путь, свидетельствует смерть Тококу, который покончил с собой в 1894 году. По той же причине почти полвека спустя ушел из жизни и Акутагава Рюноскэ: «Лягушка, прыгнувшая в старый пруд в саду, разбила столетнюю печаль. Но лягушка, выпрыгнувшая из старого пруда, может быть наделена столетней печалью». (Отрешенное хокку Басе: «Старый пруд! // Прыгает лягушка, // Звук воды», но в этом хокку нет отчаяния.)

Илл. 45. Тотоку Байдай (1749–1804). Пейзаж. Период Эдо, XVIII век. Национальный музей, Токио

Наступило время разочарований в возможности «свободы, равенства и братства». В 1893 году начинающий писатель Куникида Доппо, почитатель Карлейля и Эмерсона, писал в дневнике: «Общество отравляет меня. Убивает душу. Разве дьявольская сила общественной жизни не делает человека жертвой славы и позора, богатства и нищеты? Разве не закрывает глаза нашей души? Человек видит только то, что лежит на поверхности, а скрытые в природе Красота и Истина ему недоступны». Как и Китамура Тококу, он верит во взаимное притяжение культур Запада и Востока. В Предисловии к сборнику стихов «Песни одинокого странника» «Доппогин» (отсюда его псевдоним – Доппо) говорит о встречном движении духа, который одних приподнял, других вверг в пучину отчаяния. «В наших жилах течет кровь, унаследованная от годов Тэмпо (1830–1844). В душе горят мысли и чувства Востока, в науке же мы приняли европейское крещение. И вот в нашей маленькой груди столкнулись мысли и чувства Востока и Запада, то, что унаследовано от предков, и то, что дало нам образование. По утрам, любуясь небесной радугой, я читаю вслух стихи Вордсворта. По вечерам, прислушиваясь к звону колокола, тоскую о поэзии Сайге»[125].

Действительно, не прошло и двух десятилетий после реставрации Мэйдзи, как писателями овладело чувство ностальгии, тоски по прошлому. Любовь к старине объединила членов «Общества друзей тушечницы» («Кэнъюся»), но их успех оказался недолгим. Не потому ли, что отступили от Срединного Пути? В статье «Отшельник Кое» (Одзаки Кое – глава «Кэнъюся») Доппо упрекал писателей Кэнъюся в том, что отвергая западные традиции, они утратили и собственные. Для Кое человек – лишь часть общества, вне прошлого и будущего, вне Природы. «Кое, говоря о человеке, отбрасывает мир, в котором он живет. Вордсворт, думая о человеческой жизни, не забывал о Природе и обо всем человечестве. Поэтому у него и получались такие стихи. Но глубже, чем кто-либо другой из писателей XIX века, проникал в корень человеческой жизни Тургенев. Черпая материал из обыденной жизни, он показывал человека в единстве с великой Природой»[126].

Еще в 1881 году публицист Токутоми Сохо (брат писателя Токутоми Рока, почитателя Толстого) в организованном им журнале «Друг народа» писал: «Люди старшего поколения, покачиваясь в повозке прошлого, сходят со сцены. Зато молодежь новой Японии, оседлав коня грядущих дней, стремительно въезжают на арену будущего. Идите вперед, молодые энтузиасты, ратующие за преобразования! Они не только не нарушат общественный порядок, а, напротив, укрепят его. Современные потребности рождают современных людей. Новая жизнь требует новых деятелей, а новые дела требуют, чтобы на них смотрели новыми глазами. Вот почему мы начали издавать журнал „Друг народа“»[127]. Но уже несколько лет спустя возникло движение за сохранение национальной самобытности – против европеизации, грозившей обезличить Японию.

Признанный во всем мире писатель Акутагава Рюноскэ пытался соединить западную культуру с собственной, но и его одолевало чувство раздвоенности. В «Диалоге во тьме» он писал: «Мы утратили дух Середины, чему нас учил мудрец Древнего Китая». Под мудрецом он имел в виду Конфуция: «О Шунь! Небо отметило тебя. Твердо придерживайся во всем Середины! Когда страна страждет, блага Неба кончаются» (Луньюй, 20, 1). Не следуя Срединному Пути, нельзя достигнуть счастья. В «Словах пигмея» Акутагава пишет: «А если и достигнешь, такое счастье обернется злом, как если в жаркий день поддерживать огонь или в холод обмахиваться веером».

Сдвоенное Ян или сдвоенное Инь несут гибель. Акутагава испытал это на себе: «Но что и дух традиций, и дух современности делают меня несчастным – этого я вынести не мог. Я вдруг вспомнил слова „Юноши из Шоулина“. Этот юноша, не выучившись ходить, как ходят в Ганьдане, забыл, как ходят в Шоулине, и ползком вернулся домой. Такой, какой я теперь, несомненно, „Юноша из Шоулина“. Я взял себе этот псевдоним, еще когда не был низринут в ад». Дарованная свобода – несвобода. «Ликвидировать рабство – значит уничтожить рабское сознание, но нашему обществу без рабского сознания не прожить и дня»[128].

И на Западе, как убедился Акутагава, нет свободы. «Перед ним стояли не столько книги, сколько сам „конец века“. Ницше, Верлен, братья Гонкуры, Достоевский, Гауптман, Флобер («Жизнь идиота»). И разве не с цивилизованного Запада пришли к нам дурные привычки? – спрашивает он. И пишет в «Повести об оплате за добро»: «Невиданные у нас доселе воровские уловки, – ведь их, как крест и пушки, наша дикая Япония тоже переняла у Запада». В 1927 году Акутагава, как и Китамура Тококу, покончил с собой.

Разрушительная стихия обогащения не обошла Японию, проникла в «тело государства». У Японии не было иммунитета против дьявольской власти денег (самураи презирали наживу). Рабиндранат Тагор, поначалу поверивший в обновленную Японию, писал: «Азия показывает все признаки пробуждения от векового сна. Япония благодаря своим контактам и конфликтам с Западом заняла почетное место на мировой арене, тем самым доказав, что она живет современностью, а не туманными преданиями прошлого. За ней вступают в новый век и другие азиатские страны»[129]. Но вскоре надежда сменилась разочарованием: «Безобразный дух коммерции проник через море в прекрасную страну Японию. И это угрожает гению нации, это надругательство над лучшим, что сделано и что должно быть сохранено не только для ее спасения, но для процветания всего человечества». Тагор приходит к неутешительному выводу: «Западная цивилизация не признает таких понятий, как честь. Нечеловеческая жестокость стала предметом бесстыдной гордости. И мы видим, как японцы, лучшие азиатские ученики европейцев, стараются в Корее и Китае перещеголять своих учителей»[130].

Измена национальному Пути не проходит бесследно: неминуема расплата за содеянное – по закону национальной Кармы, и писатели XX века свидетельствуют об этом. Нобелевский лауреат Оэ Кэндзабуро с горечью говорит об утрате национальной и личной идентичности. Писатель Сэридзава Кодзиро в «Божественной серии» пишет о моральном падении японских солдат во время японо-китайской войны. А Куникида Доппо описал ужасы этой войны в «Письмах любимому брату» (1895): «Война – страшное, смрадное слово. Проклятие дьявола человеку. Как змея, ползет она из века в век, из страны в страну. Мы привыкли произносить слово „смерть“, но не можем себе ее представить. Лишь увидев трупы людей, узнаешь, что это такое». Его очерки имели успех, несмотря на патриотический бум: верность Жизни оказалась сильнее верности долгу.

Итак, непросто приобщалась Япония к неведомой цивилизации. Но дело не в цивилизации самой по себе, а в ее направленности. Если цивилизация отпадает от Культуры, она, действительно, становится дьявольской, подминает под себя человека, уподобляя его машине. Что ни говори, поклоняясь капиталу, теряют себя; мельчают души, человечество деградирует. Деньги, как наркотик, губит неокрепших – одержимостью к накоплению денег или острых ощущений. О последствиях потребительской цивилизации, которую называют то «техногенная», то «дьявольская», всерьез задумываются ученые. Превращаясь в стихию, цивилизация становится враждебна всему живому. Об этом говорят уже открыто: выбросы в атмосферу, расщепление атомной энергии вызывают не только стихийные бедствия – наводнения, тайфуны, но и притупляет человеческий разум. Больные младенцы – расплата за неуемную страсть к экспериментам. Вслед за разумом исчезает инстинкт самосохранения. Самозащита Природы. Получается, что хомо сапиенс, человек разумный, движется не вверх, как ему назначено Божьим Промыслом, а вниз, отягощенный грехами, в самую Преисподнюю. Такова его свобода выбора: стихия властвует над ослабленным умом.