Николай Шмагин - Дорога в Алатырь

• Название: Дорога в Алатырь
• Автор: Николай Шмагин
• Жанр: Русское современное

Время действия – от 50-х годов 20 века до наших дней (21 век).

Основное место действия – российская глубинка, город Алатырь на реке Суре. Включая эпизоды из жизни, в городах: Чебоксары, Архангельск, Котлас, Москва. На реках – Сура, Волга, Северная Двина, Москва-река. На Белом море.

Идея романа – в преемственности поколений, где на примере жизни простой семьи мы попытаемся понять, откуда берет истоки и как рождается РУССКИЙ ХАРАКТЕР на просторах нашей провинциальной коренной России в лице его героев – детей, их родителей, и дедушек с бабушками.

Возрождение российской духовности, о которой так много говорят сегодня, невозможно без возрождения настоящего русского характера, которое возможно только в новых поколениях россиян – наших детях и внуках.

Придется вновь научить наших детей любить Родину – свой город, село, деревню. Родных, близких, соседей. Друзей. Понятие – потерянное поколение – должно исчезнуть, но для этого идеология потребительского отношения к жизни сегодня должна уступить место вновь возрождаемой Российской Духовности.

Этой цели и посвящен роман «Дорога в Алатырь».

Задача романа – это приглашение читателям хотя бы иногда возвращаться к своим истокам, как роднику жизни, без которого пересохнет все наше истинно русское, российское.

Основные драматические развития сюжета происходят в одном месте, и когда перед читателем - вначале жизнь маленьких героев во всех временах года – зимой, весной, летом, осенью, затем их же в подростковом возрасте, юношеском, а вокруг стареют и умирают самые близкие в детстве люди – дед, бабушка, и другие, то есть времена жизни переплетаются с временами года во всей их красоте и неповторимости, читатель, сам того не замечая, прикипает душой к прочитанному.

И все это является одной из главных составляющих в драматургии романа, то есть психология развития образов и характеров в их связи с образом жизни. И что особенно важно, детской и юношеской жизни, как первоосновы, насыщенной маленькими, личными, и важнейшими событиями, остающимися в памяти и чувствах на всю дальнейшую жизнь, все это вызывает в душе читателя не только бурю чувств и эмоций, но и живой интерес к роману, его сопричастность к происходящему на страницах произведения.

---

Ванька восторженно кинулся к нему на колени, обхватил за шею:

– Ты рассказывай, не слушай бабушку. Пусть она тесто месит.

– Тогда каждую осень караулы наши степь за лесом жгли, чтобы значит ногайцы в Присурье не ворвались.

– Ногайцы – это татары, дедуленька? – взволнованный Ванька замер.

– Они самые, – подтвердил дед, – Ногайская Орда. Как нагрянут бесчетно с Дикого Поля, сколько народу извели, в полон угнали – не счесть. Вот и построили города-крепости цепочкой вдоль леса от набегов, значит. Город наш знатный, – с гордостью произнес он, – его когда-то разинский атаман Нечай брал. Говорят, сам Степан Разин в пещерах на Стрелке прятался, когда воеводы царские войско его под Симбирском разбили. Бывал я в тех пещерах в детстве еще.

– Далеко они, дедуленька? Пойдем туда!

– Вот лето настанет, видно будет…

Бабушка старательно месила тесто: ноздреватое, тягучее, оно поскрипывало и пищало под уминавшими его бабушкиными руками.

– Запарилась, – выпрямившись, она весело смотрела на примолкших, было, собеседников. – Проголодались, поди. Сейчас самовар поставлю.

– Емельян Пугачев у нас бывал, правил суд да расправу над помещиками, – деду приятно было говорить об истории родного города. – Всесоюзный староста Калинин в восемнадцатом приезжал, речь держал перед народом.

– Ты видел его? – задохнулся от изумления внук.

– Как тебя сейчас, слазь-ка, – деду не терпелось перекурить.

– Откуда ты все знаешь, дед?

– Историю своего края надо изучать, – поучал внука дед, усаживаясь перед отдушиной и закуривая. – Любить свою землю надо, а не знаешь истории, так и не сможешь. Неоткуда любви-то будет взяться. Вот и едут из дома, кто куда… – в его голосе застарелая обида.

– Запамятовала, было, – спохватилась бабушка, выпрямляясь над самоваром. – Квартеру-то соседскую заселили. Спускаюсь с горы, а военный с женой и мальчонка чемоданы тащут. Вот тебе и друг новый.

Но Ванька уже не слышал, он лихорадочно одевался, забыв про чай.

Дверь в соседскую квартиру была закрыта, во дворе никого. Ванька разочарованно потоптался в ожидании и побежал в сад.

Снег вокруг яблонь почернел от кострища, и Ванька несказанно обрадовался, увидев обмотанный мешковиной ствол дикарки. Он поднял обгоревшую палку и постучал по стволу: с веток посыпался снег прямо ему за шиворот.

– Вот видишь, дед не забыл про тебя, – удовлетворенно улыбнулся он яблоне, поеживаясь, и вздохнул:

– Я не нарошно проспал, не сердись, ладно?

Не дождавшись ответа, посмотрел в окна на втором этаже. Вспомнив, что сказала бабушка, опрометью помчался во двор…

С крыльца спускалась необыкновенно полная женщина в шубе. Кинув презрительный взгляд на появившегося Ваньку, она гордо проплыла к калитке, где у груды вещей стоял паренек, посматривая в его сторону.

Разинув рот от удивления, Ванька камнем торчал у крыльца, глядя, как большого роста военный в шинели с золотыми погонами подхватил два огромных чемодана и, покраснев от натуги, поволок мимо него в дверь, едва не сбив с ног при этом.

Приняв воинственную позу и размахивая палкой, Ванька по-хозяйски промчался в калитку и остановился неподалеку возле забора.

– Фу, какой оборванец, – снова окинула его презрительным взглядом огромная женщина, – еще хулиганит тут.

Паренек насмешливо запрыскал под нос, топчась около чемоданов, которые он явно охранял, глядя на Ваньку также презрительно.

Оскорбленный холодным приемом Ванька воинственно заорал на весь переулок и снова прогалопировал мимо них к дому.

– С этим хулиганом, Васенька, не дружи, – мать с сыном дождались отца и, нагрузившись вещами, исчезли за дверью своей квартиры.

Из переулка в калитку вбежала большая лохматая дворняга, радостно виляя хвостом. Ванька подбежал к забору и нарвал с репейника колючек.

– Эй, Дружок, ко мне!

Он быстро утыкал репьями густую шерсть, вымещая на собаке обиду.

Дворняга вырвалась и, скуля, побежала по переулку, стараясь стряхнуть намертво приставшие колючки.

– Ванек, айда с нами! – обернувшись, он увидел знакомых мальчишек и бросился в сени за лыжами…

Длинный на длинных лыжах поправлял скачок, прокатываясь по лыжне.

– Почему гора Грацилевой зовется, знаешь? – спросил парнишка в кацавейке у подбежавшего к ним Ваньки.

– Потому что до революции здесь хозяином был помещик Грацилев, – удивил Ванька мальчишек своей эрудицией и надел лыжи.

– Откуда знаешь? – недоверчиво смотрел на него парнишка.

– Дед рассказывал. Помещика прогнали, а название так и осталось.

– Симак, – окликнул парнишку длинный, – маханешь сверху?

Все трое задрали головы и опасливо изучали вершину.

– Ванек пусть первым, – отозвался, наконец, Симак, – он все знает.

Ванька оглянулся и увидел около дома своего недруга, завистливо поглядывающего в их сторону.

– Чего зенки вылупил, иди сюда! – закричал Симак. – Это кто такой?

– Сосед, вместо Витьки, – нехотя отозвался Ванька и вздохнул. – Противный такой, – и неожиданно для себя стал взбираться на гору…

Запыхавшись, он развернулся и глянул сверху: далеко внизу мальчишки казались совсем крошечными. Перед ним во всей красе раскинулось Подгорье, даже их двухэтажный дом казался отсюда маленьким.

У Ваньки перехватило дыхание, и закружилась голова. Он почувствовал непреодолимый страх, всю невозможность съехать с такой крутизны.

– Махай, не бойся! – донеслись снизу насмешливые мальчишьи крики.

Ванька растерялся. Он уже собрался, было, слезать обратно и претерпеть там весь стыд и позор, так страшно показалось ему наверху, как вдруг разглядел около скачка своего нового соседа и решился.

Пропасть надвинулась и поглотила его, лыжи рванулись из-под ног и Ванька стремительно понесся вниз. Ветер свистел в ушах, неровная лыжня того и гляди сшибет с ног, но он каким-то чудом домчался до скачка и взмыл в воздух под восторженные вопли приятелей.

Пролетев несколько метров, брякнулся лыжами на укатанный склон, и уже упавшего его протащило еще порядочно юзом и швырнуло в сугроб.

Ошеломленный бешеной скоростью и в то же время обрадованный тем, что уцелел и жив, Ванька выбрался из сугроба, отряхиваясь от снега и подбирая слетевшие лыжи.

Только теперь он услышал хохот, крики и увидел в своих руках сломанную пополам лыжу. Сдерживая слезы, побрел домой.

Мальчишки замолчали, провожая его сочувственными взглядами.

– Деду отдай, он залатает, – поддержал приятеля Симак. – Лихо ты промчался, молоток. Я не верил, гад буду.

– Вот тебе и Ванек, – осудил его длинный, – сам ты Ванек.

– Да я сейчас, вы чо! – торопливо надев лыжи, Симак полез вверх, желая как можно быстрее реабилитироваться. Новый сосед с восхищением и завистью смотрел на Ваньку, как на героя.

Заметив это, тот вспомнил свой геройский поступок и важно зашагал к дому, где его уже заждались дед с бабушкой…

– Давай, мать, что в печи – на стол мечи! – отдав приказ, дед поправил лихой чуб и, многозначительно оглядев гостей, наполнил рюмки московской.

– Чем богаты – тем и рады, – бабушка ставит на стол пироги.

– Войну каку сломали, – оглаживая рукой бороду, вступает в разговор молодцеватого вида старик в полувоенной форме, – а ведь живем, пироги жуем. Хотя, признаться, раньше лучше жили, как думаешь, Иван Яковлич? Обидно. Вот так взять и перевернуть все в душе.

– Политики приходят и уходят, Матвеич, а Россия-матушка у нас одна, – посуровел лицом дед. – Давай выпьем за нее молча…

Крякнув, потянулись вилками к соленым грибкам.

– Ох уж эти мужчины, – засмеялась дородная супруга Матвеича со следами былой красоты на лице, – им бы все про политику да дела. Споемте или спляшем, Евдокия Лексевна? – подмигнула она бабушке.

– Начинайте, – раззадорился дед, вытаскивая кисет. – Ванюшка! – окликнул он внука, гоняющего по полу паровозик, – иди, глянь. Представленье будет.

Ванька выбежал из кухни и запрыгал в предвкушении зрелища.

– Вылитый дед, – засмеялся Матвеич, разглядывая самодельный деревянный пистолет у Ваньки за поясом, – такой же вояка растет.

Бабушка плавно выступила на середину комнаты и, взмахнув платочком, стала ловко отбивать каблучками приплясы, задорно напевая:

– Ох, дед, ты мой дед,
А я твоя бабка,
Корми меня калачами,
Чтоб я была гладка.

– Ну-ка, Настенька, не ударь лицом в грязь! – вскидывается Матвеич, и Настенька бурно устремляется в пляс, озорно подхватывая:

– Ой, дед бабку
Завернул в тряпку,
Поливал ее водой,
Чтобы стала молодой. Ух, ты…

И вот уже звенят, подпрыгивают рюмки и тарелки на столе, веселятся дед с Матвеичем, прочно восседая на стульях и прикладываясь к рюмкам.

И Ванька тоже подпрыгивает, глядя блестящими глазами на пляшущих взрослых.

Усмехнувшись, дед выходит на кухню и возвращается со скамеечкой.