Анатолий Викторов - Процесс

• Название: Процесс
• Автор: Анатолий Викторов
• Жанр: История
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-905016-19-6

В ХХ веке на Земле произошла катастрофа. Сотни миллионов человек погибли от рук своих собратьев в России, Германии, Китае, Японии, США и в других странах в ходе социальных и расовых войн. Найти причину этого парадоксального явления столь же важно, как открытие законов фундаментальных наук: физики, химии, математики. Тогда мы сможем определить своё будущее. Попробуем с этой целью исследовать Россию, самую близкую нам страну.

---

В театральном искусстве существовало тяготение к классике. Оно должно было показать, что социальная проблематика дореволюционной поры успешно решена в СССР. Значит, отражение на сцене вопросов прошлого должно было восприниматься советским зрителем с изрядной долей снисходительности. Зритель отворачивался от вечных проблем, якобы решенных новым советским строем, и был готов обсуждать только мастерство исполнения. Оно должно было быть предельно реалистическим. Революционные попытки встряхнуть зрителя театральной метафорой (режиссер В. Мейерхольд, умерщвленный за это в Сухановской тюрьме) толковались политизированными критиками не как новаторство, а как попытка унизить зрителя непонятной для него творческой иносказательностью. Спектакли с советскими сюжетами подавались с пафосом и вдохновением в противоположность классическому наследию, акцентированному на мещанской безвыходности. Пафос подчеркивал ложь. Считалось, что явление вдохновенного большевизма и есть новаторство, не нуждающееся ни в каких дополнениях, расширениях и изысках. Зрители впитывали его и считали идеалом МХАТ, понимание искусства которого не требовало от них никаких усилий.

Все это делало невозможным поиск новых форм художественности и возможным только обращение к ремесленническому подходу к искусству. В создании произведений советской культуры принимали участие и способные люди. Их талант был совмещен с мистифицированным миром, который они обязаны были выдавать за подлинную жизнь. В убогой действительности их игра, если только она несла отпечаток мастерства, воспринимались людьми как некая отдушина в их серой жизни.

Идеология на экране, сцене, на эстраде нередко выступала в образе сильных и бесстрашных людей, смысл жизни которых был только в крайних категориях, в любви или ненависти. Люди охотно погружались в атмосферу искусственного энтузиазма, на фоне которого их будни обретали многозначительную перспективу. Такая гипнотическая система называлась «социалистическим реализмом». Создавались произведения с оранжерейной тематикой или пронизанные назойливым и схематическим оптимизмом. На выставке «Москва – Берлин» в 1994 г. были представлены творения нацистского и советского периодов. Они предельно ясно демонстрировали свою общность – застывшие пропагандистские штампы с эстетическими претензиями. Результат годился для тиражирования, подобно обоям в квартире.

Особое внимание уделялось массовым зрелищам, утверждавшим триумф новой великодержавности: парадам, шествиям, праздничным действам. Каждое из них было не столько праздником, на котором веселятся свободные люди, сколько громоздким, обрядовым, продуманным до мелочей представлением. Попытка создать стихийный карнавал в ЦПКиО им. Горького кончилась арестом директора парка Б.Глан. Праздничное настроение было загнано в рамки командной режиссуры. Подобное мы наблюдали и в нацистских публичных мероприятиях 30-х и 40-х гг.

Большую роль играла массовая советская песня. Она была оторвана от традиционной народной утрированным энтузиазмом, чего народная песня не знала и в чем не нуждалась. Человеку внушалось мироощущение первопроходца и то, что он в своей стране ценнее всех других на земле – некая высшая раса. Для этого был необходим волнующий, чувственный фон эпохи, подпитываемый романтической страстью в достижении цели. Будни рассматривались через калейдоскопические стекла общих надежд, выдаваемых как уже сбывшиеся. Они подчиняли и перерождали человека, создавали духовный мир, в котором не было места сомнениям, а существовала лишь высокая и слепая убежденность. Чем беззаветнее люди предавались этому просветленному и зловещему фанатизму, тем слабее, уязвимее они были, и тем проще было власти прикрываться выбранной идеей и расправляться с неугодными людьми. Нетрудно заметить, что подобного типа творчество несло тот же накал, что и германский нацизм. Большинство советских песен, в т. ч. И. Дунаевского, В. Лебедева-Кумача и подобных им сочинителей, были неумеренно вдохновенными, а это означало, что всякая нормализация настроения людей являлась уже антисоветской тенденцией.

Влияние официальной идеологии в ее художественном выражении на доверчивых людей можно также объяснить инфантильностью их сознания, продвинутого не вперед, а в далекое неразвитое прошлое.

Детская доверчивость взрослых людей допускала пафос так же, как игры в «казаков-разбойников» предполагают разделение сторон на «своих» и «врагов», только не шутку, а всерьез.

Это была фашизация культуры, катастрофический результат абсолютизации эстетических начал, согласно которым песенная триумфальность отражала ложное кредо жизни. Такие песни, как «Авиа-марш», «Марш веселых ребят», «Широка страна моя родная» и другие, несли черты сверхчеловека. Недаром мелодия «Авиамарша» была заимствована нацистами для популярной солдатской песни «Хорст Вессель». Таким было проявление всех сторон советского искусства, начиная от архитектуры и кончая ансамблем танца Моисеева.

Сталин одобрительно отнесся к новаторству В. Маяковского, поскольку его большевистский накал соответствовал духу двадцатых годов и не имел продолжения. (Поэт покончил с собой.) Останься он жив, его индивидуальное дарование и коммунистическая искренность были бы отвергнуты.

Уровень общей культуры падал, несмотря на ликвидацию неграмотности. Овладение пропагандистским письменным словом отрывало человека от нажитых моральных корней, повышало его восприимчивость ко всему, что говорила и писала власть. Советская культура держала людей в мобилизационном состоянии.

И все же наиболее ярким выражением чувств были в 20-х гг. народные песни «Кирпичики» и «Бублики», полные страдания и непонимания причин этого. Наиболее значительным произведением крупных форм стала эпопея «Тихий Дон», показавшая тщету революционных катаклизмов.

Но настоящее творчество, даже в столь трудные периоды, продолжало жить. Серебряный век (1900–1917 гг.) выразил себя в творениях Ахматовой, Цветаевой, Пастернака. Музыкальное новаторство проявлялось в сочинениях Шостаковича. Противостояние эпохе – в произведениях Мандельштама и Булгакова.

Разоблачительный эпос – у Платонова и Зощенко. Все они поплатились за это.

Сказанное о советской культуре снова перекликается с гитлеровским подходом к литературе и искусству. Нацистская газета «Фелькишер беобахтер» в те же времена подчеркивала, что только национал-социалистская концепция культуры имеет силу закона, а ценность творения определяют лишь партия и правительство. Геббельс повторял Ленина: «Нет искусства без тенденциозности, а наиболее тенденциозно то искусство, творцы которого претендуют быть от него свободными».

Сталин был того же мнения, но он не имел твердой идеологической основы. Созданный им строй требовал от общества единства не на основании того, что есть (нация), а на основании того, чего нет (коммунизма).

В этом случае творец и рядовой человек приходили к парадоксальному результату: один искренне писал то, что было органически чуждо человеческой природе, а другой так же искренне этим восхищался. Оба боялись обвинения в отчуждении от масс – тяжелейшем грехе. Оказалось, что вдохновение и страх могут сливаться воедино. На этом примере мы можем видеть, что интеллект и культура могут подвергаться коренным изменениям, и человек способен принимать их за творческое новаторство. Развитие мыслящего человеческого существа обманутого разоблаченным прошлым не видит перспектив и деградирует. В нынешней России, впитавшей дух раннего фанатизма, остается хаос и идейная пустота.

Подобной атмосферой дышали все сферы жизни большевистского периода. В административных учреждениях почти всех отраслей хозяйства царила атмосфера штурма, в которой со знаниями и точным расчетом мирились, но относились без уважения. Такое отношение противоречило одной из провозглашаемых официально целей: создать общество на научной основе. При этом власть понимала, что независимый от политики научный и технический результат может развеять идейный гипноз и поставить под сомнение теорию и практику советского строя.

Казалось бы, такое опасение не так уж страшно для всевластной разнузданности большевиков. Но они боялись, что научный прогресс может обнажить их идеологическую несостоятельность и влиятельные правители могут оказаться голыми королями. Поэтому наука и культура рассматривались режимом, прежде всего, как инструменты, которыми можно владеть только в узком русле постулатов власти. В результате творческая задача считалась выполненной даже тогда, когда ее результат не приводил к ожидаемому практическому итогу. Идеология, выполняющая роль священной коровы, использовалась лжеучеными для создания монопольных теорий и циничного карьеризма.