Владислав Броневский - Два голоса, или поминовение

• Название: Два голоса, или поминовение
• Автор: Владислав Броневский
• Жанр: Поэзия
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-480-00222-5, 978-83-7549-114-2

Избранные произведения Владислава Броневского (1897—1962) – выдающегося польского поэта XX века. Большинство текстов впервые на русском языке.

---

Доисторическая прогулка

В саду, в первозданной гуще
перед заходом солнца
папоротниковые кущи
глядят в водяные оконца.

Есть там странная птица —
как бишь ее... прилетала в сны...
Попугаев непуганых вереница
растянула радугу
во-от такой вышины!

Циклопы там на котурнах
гуляют и в спорах бурных
друг дружке корчат рожи
(не шабаш, но похоже).

И мирно дремлет на Древе
познанья, среди ветвей,
совершенно безвредный,
добропорядочный змей.

И лишь на Яблоне,
хищной Яблоне,
покачиваясь, как во хмелю,
растет и зреет
медленно,яростно
злодейское слово: люблю.

Моему сердцу в Палестине

Жизнь безоглядной чередою дней
мчится... Может быть, это
лишь призрак во сне
иной части света?

Иль снова мучусь мечтой больной?
Вправду, не верится,
что это голод любви иной,
иной части сердца.

Иль по́д гору тронулась жизнь моя
(чтоб сгинуть где-то)?
На что мне тогда иные края
иной части света, —

и тут и там этой жизни бег —
путаный, смутный.
Лишь то, что утратил, – со мной навек,
ежеминутно.

Натюрморт

А прилягу-ка я на диванчик,
дорогие мои мадонны,
потому что принял стаканчик
и теперь я маленько сонный.

Полежу, сочиню стишок, —
ну-ка, что вдохновит поэта?
Вот разбитой рюмки бочок,
вот бутылка бурого цвета.

(Живописнейшие детали
взору вдумчивому предстали!)

Вот жестянка из-под сардин,
вот букетик – принес тут один —
розовые цветочки...

От мандаринов рыжие шкурки,
под потолком – две летучих фигурки:
мои приемные дочки.

Одна голубая, слегка закругленная,
другая – вот странное дело! —
снаружи белее мела,
а в серёдке зеленая.

Пора бай-бай, повернусь к стене:
глазеть в потолок – рискованный спорт.
А ты... и ты... нарисуйте-ка мне
этот простой натюрморт.

Цыганка

Разве ты цыганской крови?
Удивлён:
юбка узкого покроя,
волосы как лён.

Но сулит твоё гаданье-
ворожба беду:
пьяным мальчиком в тумане
тернии пройду.

Оказалось по ладони,
по раскладу карт,
что немногого я стою —
бог с ним, виноват.

Упорхнешь, зеленоока,
в клубах табака...
Буду помнить, как ты локон
крутишь у виска.

Чернокнижие

Я возжаждал власти магической,
запредельных ее начал,
и тебе – чернокнижник лирический —
«Фокус-покус!» громово кричал.

Ты пришла опоясана радугой,
как приходит весной гроза.
Разноцветным сверканьем на́долго
ослепила мои глаза.

Превратилась в рощи весенние,
в облака, в луговую цветь.
Мне и миру даря вдохновение,
приказала петь.

Я вошел с беспечной отвагою
в край волшебных твоих затей,
но свою позабыл я магию,
зачарованный чародей.

Лишь кудрей перепутанных золото
да зеленые искорки глаз, —
и уж твердость моя расколота,
и порыв надежды угас.

Ты, бывало, на палец, как волосы,
навивала мою печаль...
На иное заклятье нет голоса
иль былого заклятья жаль?

Калине

Нет, я рыдал
не о тебе той ночью!
И ввысь бросал двустрочья,
чтоб стих, как месяц, в небе встал воочью.

Быть может – слышишь ли меня, калина? —
над ним хоть кто-то погрустит немного!
А я, собрав все беды воедино,
пойду, ногами побреду босыми
куда глаза глядят... Пойду глухими
путями... Не твоей – другой дорогой.

Всё отошло. И я об этом плачу.
Но что-то с нами навсегда... Иначе
стихи пишу, ночей не сплю совсем —
зачем?

О калифе

Неужто не знаешь, чьё имя
стоит за стихами моими?

Курил наргиле я с калифом,
хотел отлучиться, ан... лихо
калиф мне башку отрубает,
на очереди – другая.

А в ней – пустяки, цветочки —
для ста Барвистанов рассада.
Срезай, не томи, если хочешь,
но прежде – понять бы их надо.

Зелёное стихотворение

Мало мне нужно на свете:
тебя и ветви,
чтобы в оконной раме
качнулись, зазеленев,
чтоб я писал стихами
о том, что... каждый нерв,
каждый миг одиночества,
боль, – ее пульс частый, —
злое таит пророчество,
шепчет: несчастный...

Мало мне нужно на свете, —
но это весь свет, может статься! —
тебя,
зеленые ветви,
и чтоб в листьях акаций
ветер шуршал, рябя,
и чтобы на сердце – покой,
и чтоб котенок стал занавеской играть,
а мне – сидеть на крылечке день-деньской
и ничего не знать.

Всё я напутал,
это – неправда как будто...
Но отчего так больно, так больно?..
Верно, я больше уже ничего не скажу,
верно, я в грозную тишь ухожу
невольно.
Мало мне нужно на свете:
тебя и зеленые ветви.

Зелёный холм

Холм зеленый в камнях белых —
если б мог, теперь бы
по нему с дочуркой бегал,
на траве сидел бы
и следил за облаками,
чепуху болтая.
Узок мир, зато какая
тут жара большая.

Я любил бы Иоасю,
доченьку-болтушку.
– Цыц! – сказал бы я пространству,
оседлал бы тучку,
полетел на туче белой
в долину Розтоки,
чтобы там прожить век целый,
ходить с Анкой в горы,
глядеть на Гаврань и Мурань,
влезать бы в потоки.

Только Анка далеко и уже выросла,
да и облачко меня в милый край не вынесло.
Но зеленый вспомню холм
Иерусалимский —
и тогда мне чудится, что дочурка близко.

Отвести меня туда никто не сможет,
и никто тут ничем не поможет.
До свиданья, Алиция и Кристина,
вы пойдёте горою, а я долиной.

Бинокль

На тебя смотреть нельзя —
ведь ты зла.
Как бинокль твои глаза —
два стекла.

Хочешь, чтобы был далёк, —
вот и зла?
Так переверни бинокль —
два стекла.

Аноним

Как рокот созвучий, как запах шальной
нависшей над Вислой сирени,
как счастье, плывущее сонной волной
сквозь день мазовецкий весенний.

Как то, чего нет еще, что – как намёк
в порывах робко-тревожных
растет, как подснежники, как вьюнок
у ног берёз придорожных,
как зелень ликующим майским днем,
как паводка буйный подвиг,
как ласточки, что бороздят окоем
по две...

Как вольный, широкий полет орла,
как светлая власть над Словом —
такой она в сердце моем жила
и грузом легла свинцовым.

Счастье

Со встречи той вечерней
мне кажется все чаще,
что счастье мое, верно, —
зеленое, как чаща.

Пусть вьется эта зелень
ночей моих бессонных,
пьянит меня, как зелье
очей твоих зеленых.

Пусть я на дне пребуду,
где плавает в молчанье
чешуйчатое чудо
с зелеными очами,
зелеными до дрожи...
Где всё на сон похоже.

Пред сном, хоть по ошибке,
прочти придумку эту...
Что – счастье?..
Дар улыбки
взамен на дар поэта.

Безнадежность

На перекрестке сяду, «автостопом»
могу добраться...
Но ты права, и прав мой горький опыт,
что всё – напрасно.

Для вечности себя одел стихами —
так обряжали мумий,
но до сих пор кустарника дыханье
не зарифмую.

Но веет ветер средиземноморский,
тоскою огорошив...
А любишь ты накручивать прическу,
а любишь ты цветы
и кошек.

Такою ты навечно в память вкралась,
и беспричинно
ты будешь, будешь, будешь накручивать на палец
мою кручину.

Уедешь, став легендою высокою.
Что ж, будь здорова.
Прошла ты мимо, как весна веселая,
которую я видел из острога.

На прощанье

И стихи нам уже не помогут,
и слёзы с вином,
и отныне по разным дорогам
с тобою пойдем.

Но стих сочится, сочится
совсем как кровь,
и в сердце смешались чисто
гнев и любовь.

Но вино течет ручеечком,
как кровь течет.
Нет спасенья мне – знаю точно.
Дразни еще...

Но слёзы, живые, горькие,
текут всерьёз.
И, наверно, ты скажешь только:
– Жалко слёз.

Уедешь, красивая, ветреная,
забудешь меня, наверное.
Ответь, есть какой-то смысл
в нежности этих ресниц,
если факелом был
мгновение?

Что ты дала мне?

Что ты дала мне? – то, что даёт
долго не вядший цветок на окне.
Имя – поэме дала. И – на год
печаль оставила мне.

III

Nessun maggior dolore, che ricordarsi

del tempo felice nella miseria[20].

Мария

Картофель делишь бережно и строго,
а ум уже другой заботой занят:
из лавки – счет, на обувь – хоть немного...
Нет, недостанет...

И снова к добрым ты идешь знакомым.
(Куда теперь их доброта девалась!)
– Вот – мыло... Что? Не нужно?.. – И пред домом
другим стоишь, преодолев усталость.

Вечерняя работа... – Кофе чашку? —
Ты подаешь... Минутка перерыва.
Стоишь и улыбаешься с натяжкой,
слеза из-под ресниц блестит пугливо.

А ночью, может быть, придет гестапо.
Заплачет дочка... Вскочишь ты мгновенно,
и будут шарить грязные их лапы
в моем столе... Во всем, что сокровенно.

Неужто всё в тебе война убила?!
Я – далеко... Но слышишь ли, родная,
что я в порывах ветра с прежней сплои
к тебе взываю?..

Рука умершей