Энтони Берджесс - Влюбленный Шекспир

• Название: Влюбленный Шекспир
• Автор: Энтони Берджесс
• Издательство: Центрполиграф
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2001
• ISBN: 5-227-01161-3

Эта книга — о Шекспире и его современниках, о поэзии и истории, но прежде всего она — о любви. Английский писатель Энтони Берджесс известен у нас как автор нашумевшего «Заводного апельсина», но и его роман о Шекспире может произвести впечатление разорвавшейся бомбы. Иронически переосмысливая, почти пародируя классический биографический роман, автор наполняет яркими событиями историю жизни Шекспира, переворачивая наши представления о великом поэте, о его окружении. Парадоксальным образом Берджесс вдыхает жизнь в хрестоматийные образы самого Короля сонетов, его жены Анны и даже таинственной Смуглой леди, личность которой до сих пор остается загадкой. Но самое удивительное, что, только прочитав эту книгу, начинаешь понимать истинный смысл знаменитых творений.

---

Надо признать, что его ловко провели, загнали в угол, словно кролика, а он, идиот, так легко попался на удочку этой ловкой распутницы. Так уж устроены мужчины: сначала они просто ведут себя как дураки, а потом становятся еще и рогоносцами. Наверно, таков удел всех мужей, аминь. Это расхожее мнение устраивает всех, но истина состоит в том, что мужчины сами выбирают для себя то, что потом имеют. Для Уилла итогом той майской интрижки стала простуда, колики в животе и отбитая задница, и именно эти недомогания убедили его послать весь Шотери (будь он неладен) к чертовой матери и признать, что все-таки, наверное, правы были те, кто называл майские деревья вонючими идолами. Но начиналось лето, дни становились все длиннее, и юноша снова был готов к любви, но на этот раз он хотел обрести настоящую, чистую любовь, лишенную притворной застенчивости. Сначала он занимался только изготовлением перчаток, монотонной, но успокаивающей нервы работой, а вечерами читал при свече Плутарха в переводе Норта и Овидия в переводе Голдинга.

Уилл попробовал сочинять сам — получилось скучное повествование, где строфами из четырнадцати строк каждая рассказывалось о том, как римляне проиграли войну из-за вероломства предателя. Но однажды отец попросил его съездить в Темпл-Графтон за козлиными шкурами, которые шли на лайковые перчатки.

— Уэтли человек порядочный. Читает много из Священного писания, да и вообще не дурак. Он из Снитерфилда, как и я сам. Так что поезжай на Гнедом Гарри, копыто у него уже зажило.

Для того чтобы попасть в Темпл-Графтон, нужно обогнуть Шотери, «Энн, Энн, Энн, Энн», — пели скворцы. День выдался жаркий, но Уилл все время ежился. Теперь он знал, кем была та женщина: дочка покойного Дика Хетеуэя с фермы «Хьюлендс», своенравная особа, закаленная унизительной необходимостью жить под одной крышей с людьми, которых она не считала своими родственниками, — со своей мачехой и тремя братьями, приходившимися ей таковыми лишь по отцу. Вот, годы-то идут, а ты все еще в девках ходишь. Да и кому ты нужна, кто на тебя позарится-то… Эй ты, бестолочь, ну-ка приведи сюда Гарри. Уилл хорошо помнил крепкую хватку ее острых коготков, но почему-то был уверен в том, что ему ничто не угрожает, наивно полагая, что мужчину не заставишь сделать то, чего он сам делать не желает. Что же до возможного отцовства, то тут и вовсе было нечего бояться, так как Уилл у нее был далеко не первый. Девственницей Энн не была, хотя, конечно, в пьяном угаре он мог этого попросту не заметить. Но это вряд ли. По крайней мере, она вела себя как опытная женщина.

И все равно птичьи крики, выкликающие это имя — Энн, Энн, Энн… — сопровождали его до самого Темпл-Графтона. Там, в доме Уэтли (глава семьи Уэтли был скорняком), его дожидалась другая Энн, при виде которой он напрочь забывал о той, первой, потому что этой Энн было всего семнадцать лет, и она была свежа и чиста, как весна; у нее были густые черные волосы, белесые брови и темно-карие глаза, взгляд которых был таким же открытым и искренним, как у Дика Куини.

— Энн, — зевнул папаша Уэтли, широко расставляя ноги в мягких домашних туфлях, — налей ему вина. Это Джека сын, — пояснил он, обращаясь к жене. — Того Джека, что из Снитерфилда. — И его жена, только что вернувшаяся из коровника, улыбнулась: цветущая пышнотелая женщина, такая же миловидная, как и ее дочь.

Энн, единственный ребенок в семье (ее брат умер при рождении), жила в тихом уединении и неизменно с большим интересом слушала рассказы этого молодого человека с чувственными глазами и хорошо подвешенным языком. Когда Уилл приехал к ним во второй раз, она даже гуляла с ним по саду (под неусыпным присмотром родителей, наблюдавших за дочерью из окна: понятно, парень-то свое дело знает, а вот нашей как бы не сплоховать. А как вы называете эти цветы? А вот эти? У некоторых цветов бывает несколько названий. А вот этот цветок мне не нравится, он пахнет могилой. Ну что вы, ведь вы еще так молоды, чтобы говорить о запахе могил. А как по-вашему, о чем мне уже не рано говорить? Этого я не знаю; право, вы ставите меня в неловкое положение своим вопросом. Видите, я даже смутился.

Когда же он влюбился? Может быть, во время пятого или седьмого визита к Уэтли, когда родители ненадолго оставили двоих молодых людей без присмотра? Юноша взял девушку за руку, и она не отдернула свою ладонь — такую прохладную, с изящными длинными пальчиками. Уилл очень близко увидел обтянутую платьем упругую девичью грудь, и кровь бросилась ему в голову. Нет, эта не похоть, не вожделение. Это можно назвать любовью. И он подумал: влюбиться — поступок, достойный Уильяма. Я сам постелю свою постель и буду действовать по собственному усмотрению, остепенюсь, раз и навсегда освобожусь из острых когтей похоти и всей душой отдамся во власть нежных прикосновений, чувственных пальчиков любви. Энн Уэтли еще не знает мужчины и будет оставаться таковой до тех пор, пока белоснежные простыни пахнущей лавандой брачной постели (Уилл дал себе зарок, что в эту ночь он ни за что не будет пить) не примут их в свои объятия. Ах эти нежные белые руки и звонкий, словно мальчишечий голосок! Но может быть, это сладостное дыхание невинности слишком роскошно для него? Если он пойдет по этому пути, то сумеет ли добиться исполнения другой своей мечты — стяжать славу и умереть в Нью-Плейс известным и уважаемым человеком? И вообще, какой она должна быть, эта самая заветная мечта всей жизни? Ответьте Уиллу, ответьте же.

Если учесть незавидное материальное положение Шекспира-старшего, этот брак стал бы для семьи спасением, ведь Уэтли дал бы за дочерью богатое приданое. А пока в сумерках раздавались только нежные слова пылкого влюбленного, с чем никак не мог смириться похотливый Адам, живущий в душе Уилла. Угомонись же, подожди, осталось совсем немного. Всего лишь дожить до весны…

Черт возьми, будь мы все прокляты! Правду говорят, что добрыми намерениями вымощена дорога в ад; и разве не сам Бог создал Люцифера, зная наперед, в какое пламя тот ввергнет себя? Итак, желание является неотъемлемой частью любви, а неутоленное желание есть зло. Значит, если утолить это желание — тайком, где-нибудь на стороне, чтобы никто не догадался, — то любовь останется чиста, как только может быть чиста добродетель. Это же проще простого. Можно будет дожидаться весны, а вместе с ней и настоящей любви (такая длительная помолвка была предложена родителями Энн Уэтли), а самому тем временем наведываться на ферму «Хьюлендс» — но только не прямиком, а окольными путями, воровато озираясь по сторонам. Прокрасться в сад и дождаться, когда она выйдет туда за розами.

И вот она вышла, та, первая Энн. Стоял теплый августовский вечер. Они лежали на сухом мху под раскидистым дубом. Уилл чувствовал себя несмышленым мальчиком, а Энн Хетеуэй казалась ему настоящей женщиной и была неотразима. И уж теперь-то она разделается с этим юнцом по-свойски, так что заходящее солнце, прежде чем спрятаться за горизонт, будет долго дивиться на белые, ритмично движущиеся ягодицы, в то время как Энн будет возлежать полуобнаженной на своем ложе среди цветов. И именно тогда наступил тот момент, когда пути назад уже не было: когда все было кончено, Уиллу показалось, что из-за живой изгороди за ними кто-то подглядывает. Но это было еще не все. Внезапно в безоблачном небе молния вывела огненными буквами его имя — Уильям Шекспир, — и затем грянул гром, похожий на стук печати, скрепляющей подпись. Энн улыбнулась Уилли, эта дьяволица, суккуб и инкуб в одном лице (и как же он не заметил этого раньше?), она чувствовала себя вполне вольготно на голой земле, но наверняка отдала бы предпочтение супружеской постели. И в довершение ко всему ему вдруг показалось, что его семя каким-то образом укоренилось в ее чреве и начало расти. Будь он человеком набожным, как другие отпрыски семейства Арден, то наверняка бы перекрестился.

«Энн, Энн», — слышалось ему в бое часов. «Энн, Энн», — кричали грачи. К Энн Уэтли, к этой милой целомудренной девочке он ездил почти каждый день: благочестивый жених, умеющий держать себя в руках. Но вместе с тем его не покидало предчувствие (Уилла одолевали ночные кошмары), что им не следует тянуть со свадьбой до весны. Они должны во что бы то ни стало успеть пожениться до начала Рождественского поста.

— Что это за новости? — строго спросил папаша Уэтли. — Почему вы так торопитесь? Смотрите у меня, если вы занимались тем, о чем я подумал, то, видит Бог, мой кнут плачет по вас обоим.

— Нет, нет, ничего такого не было. — Уилл заставил себя слабо улыбнуться. — Просто мне хотелось бы жениться на Энн прежде, чем злой рок успеет мне помешать. Последнее время мне снятся одни кошмары.

— Перестань, парень, все это лишь игра воображения, ей не стоит верить. Так что наберись терпения и жди. Пусть кровь твоя будет холодна, а сердце гррячо. Всего несколько месяцев — разве это срок?

…Холодным ноябрьским днем, когда в воздухе уже чувствовалось морозное дыхание зимы, Уилл привычно направлялся в Темпд-Графгон. Конские копыта звонко цокали по подмерзшей дороге, Неподалеку от Шотери его остановили двое мужчин. Они обратились к нему по имени и потребовали, чтобы он слез с коня.