Алексей Бердников - Жидков, или о смысле дивных роз, киселе и переживаниях одной человеческой души

• Название: Жидков, или о смысле дивных роз, киселе и переживаниях одной человеческой души
• Автор: Алексей Бердников
• Жанр: Публицистика

---

Забыть все то, чем некогда кололи,

В чем столько было правды и вреда,

И врать с сугубой точностью буссоли.

С сугубой, честной точностью буссоли

Мои глаза устремлены к Москве -

Гоню ли мяч по срезанной траве

Иль ем картошку мятую без соли.

Мету ли мусор в выпачканной столе,

Копаюсь ли в постелишной хиве,

А глаз уж ищет за окном в листве

Сияющую дырку в станиоле.

Сколь мною недоволен Ермаков

За то, что вовсе нет меня на русском,

Хотя я, в общем, здесь же, в смысле узком, -

Не здесь я! -- Да сойдите ж с облаков! -

Так возгласом, что лошадь недоуздком,

Мечту осадит, только я ж таков -

Мечта неуязвима для штыков,

Ее лишь нудят окрики начальства,

С ней никогда не сладит зубоскальство,

И ей ничто чесанье языков,

-- Пойдем поговорим со мной, Жидков,

Но чур мне -- без смиренного чехвальства, -

Когда я заступаю на дневальство,

Мне говорит дежурный Ермаков.

Иду с ним в морок Красных уголков

И чую -- будет говорить о главном.

Он приглашает сесть, как равный с равным,

Недоросля двенадцати годков

Возле окна, где с нами равноправный

На постаменте высится Жидков.

И Ермаков мне говорит: Жидков,

Я бы хотел, чтоб вы мне без почтений

Поведали круг ваших беглых чтений -

Но только в лоб и без обиняков. -

-- Мой круг, -- я морщу лоб, -- ну, он таков -

Ну, прежде -- жизнь микробов и растений,

Да проза всяческих хитросплетений...

-- Какого вида? -- Да без ярлыков. -

-- А все же? -- Видите ль, меня пороли

В младенчестве за фальшь -- я в детстве пел.

Писатель же фальшив всегда -- по роли.

Тем более фальшив, чем преуспел

Он боле в описаньи видов боли:

Вся разница меж них в самоконтроле.

Да я ведь преуспел в самоконтроле -

Так я могу сказать вам, что фальшив

Любой реалистический мотив,

Любое зеркало, но фальшь и в Тролле.

Тоска прыщавой девушки по дроле,

А дроля трудовым потеньем жив,

И все в среде, ей имя -- коллектив, -

Вот реализма суть без бандероли.

Таких писателей я б сократил

В счет, скажем, производства камамбера...

-- Неужли и Бальзака? -- И Флобера! -

-- Но Чехова? -- И Горького! -- Хватил! -

Тут он орал: Негодник! Черта с два те! -

Так что во сне я вскакивал с кровати.

-- А чем вы... дома... лежа на кровати? -

Спросил он, думая меня задеть.

-- Я "Детство" Горького мог проглядеть,

Но не читать же вслух -- с какой же стати?

Лет с четырех, как начал я читать и

Задумывался, как мне время деть,

Решил я к реалистам охладеть -

И, право, не жалею об утрате.

Зато Жюль Верн подводно-островной,

Уэллс с его унылым Невидимкой,

Марк Твек, мой славный Твен с такою дымкой,

Эдгар Алланыч с болью головной -

Меня вознаграждают с лихоимкой

Хотя бы только лишь листвой одной -

Одной листвой, дрожащей под луной,

За всяческие в жизни перепады.

А удивительные эскапады

В морях, на суше, в сфере надувной!

Нет, где уж реалистам с их больной

Холодной совестью до сей награды,

С их кислым "чем богаты -- тем и рады",

С общественным заказом за спиной! -

-- Литературе, стало быть, земной

И с социальной пользой сообразной,

Великой и прекрасной, ибо разной,

Вы предпочли неяcности иной,

Неистинной, пускай благообразной,

И потому, простите, но -- чумной! -

В глазах его читал я: Вы -- чумной! -

А он в моих прочесть мог изумленье,

Непониманье, страх, затем -- томленье,

Тотчас разгородивших нас стеной.

Какое-то проклятье надо мной:

И вечно их заботы проявленье

Вдруг позовет меня на откровенье,

А так нельзя! Ах, лучше б стороной!

Ну где мне состязаться с ним в охвате

Явлений письменности -- здесь он все.

-- То жуть и гадость, -- скажет, -- лучше б се,

И вмиг с любой страницы по цитате -

Ах, как наивно и ни то, ни се

Звучала эта исповедь некстати

Двунадесятилетнего дитяти!

А я ведь взросл, я знаю, что бои

Отнюдь не кончились и что мои

Особенно жестоки в предикате.

Ведь звезды, что теперь на небоскате,

Еще вернутся на круги свои -

Тогда "молчи, скрывайся и таи",

Чтоб не нарушить буквы в шариате.

И неудобно: мы в пансионате,

Где выше, много выше всех заслуг

С нами обходятся -- здесь тьма услуг,

Не говоря уж о бильдаппарате -

Так как же так мы стали бы здесь вдруг

В нас замышлять, таиться, словно тати.

Зачем, зачем мы стали б, словно тати,

Питать в себе холодную змею

Нечестия и логики -- в струю

С усопшим братом в пролетариате...

Однако же летать в аэростате,

Ползти по скалам в некоем раю,

Иль в лодке у Мальстрема на краю,

Не дрогнув мускулом, стоять в закате,

Иль мчаться за белугой с острогой -

Пока не значит жить асоциально -

И это нам позволят век-другой,

Хотя б в мечтах, или пером наскально -

Хотя, конечно, это не похвально -

От злобы дня бежать, бежать душой.

* * *

Читатель, если, надоев душой,

Тебе я окончательно наскучу, -

То выпей чачу, промурлычь качучу

И кинь меня совсем -- Господь со мной.

Господь, как говорится, и с тобой:

Совсем не для тебя твой слух я мучу,

Слагаю строчки, с рифмою кунштучу,

Но просто чтобы быть в ладу с собой.

Идешь ли ты на рать, бежишь ли рати,

Ты в полном праве, славный книгочей,

Вздремнуть от гуттенберговых речей.

Что делать -- я пишу не для печати,

Не ради ближнего не сплю ночей,

Бегу в себя как воры, иже тати.

Зачем, зачем мы стали б, словно тати,

От продотрядов укрывать зерно,

Принадлежащее народу, но

Нелишнее и нам -- вопрос твой кстати.

Пытаться медью вытянуть в набате,

Когда нигде не полыхнет, -- смешно,

А жечь сердца -- нелепо и чудно:

Какая польза людям в Герострате!

Вот почему свой замысел таю,

Да мне и не с кем здесь идти в разведку, -

Я лучше оседлаю табуретку

У огненной геенны на краю -

Кормить собой голландку либо шведку,

Питать в себе холодную змею.

Кормить собой нечестия змею

В 57-м, 58-м и дале,

Не видеть никакой "за далью-дали",

Ползком отыскивая колею -

Мог ли провидеть я судьбу мою

Такою? Вот вопрос. Ответ: едва ли:

Ведь именно тогда нам подавали

Совсем с иным напитком сулею.

То было время чудной фьоритуры -

Напомню: нас ввели за солею

В алтарь и показали все фигуры:

Святых и ангелов, и судию -

Так начался расцвет литературы

Бунтарски смелой, но вполне в струю.

Тотчас, почуяв южную струю,

Произросли и смоквы, и каркасы,

Забывшие колючку и фугасы

И не увидевшив ячею.

Настало время див из айс-ревю,

И юность побежала на баркасы,

Запенив кальвадосы и левкасы,

И в смоквах зачирикала: Фью-фью.

В журналах записалось о растрате

Каких-то средств, о странном ходе дел

В эпоху, когда был еще у дел

Тот, кто теперь не возбуждал симпатий

И с кем тотчас пролег водораздел,

Как с ложным братом в пролетариате.

К усопшим братьям в пролетариате

Не следовало б нам охладевать!

Но в остальном -- на всем была печать

Высоких дум, особенно в печати.

Полезли дореформенные яти,

Гонимые из книг лет сорок пять, -

На рифмах что-нибудь "сопя -- дай пять",

Отысканных в цветаевском халате.

Как и сулил каркасовый прогресс,

Под звуки спортдворцовой исполати

Полез и первый ящер на полати,

Нелепый, но двужильный, ростом с ГЭС,

И птеродактиль припорхал с небес -

Ведь не летать же впрямь -- в аэростате!

И впрямь -- ни слова об азростате!

Зато отличные слова: рекорд,

Стриптиз, секвойя, МАЗ, аэропорт -

Глаз будоражат, как киста в простате,

И будят мысль -- ах, только б не отстати,

С экранов что ни девушка -- то черт,

С любимых нами уст: аванс, аборт -

Все взрыто, пересмотрены все стати.

Так нашим Сэлинджерам на краю

Во ржи, должно быть мнилась, либо снилась

Реальность, но действительность явилась

Отнюдь не дивой в эту толчею,

Сказав: Друзья, я вами утомилась,

Довольно ползать в угольном раю! -

-- Где? -- В вами не оплаченном раю! -

И ледниковым холодком пахнула,

И лиственную мишуру свернула,

И смоквам спела: Баюшки-баю.

Тут вправе вы сказать: Постой, мусью,

Литература мол -- не черт из стула,

Мол хмарь литературу и не гнула,

Напротив -- сыграно почти вничью.

Имеются и пирровы победы,

О них свидетельствуют интервью,

Загранпоездки, матчиши, обеды. -

Вы правы. Ведь обедаю, жую

Еще мой хлеб, исчисливший все беды,

На лодке у Мальстрема на краю.

О, лодка у Мальстрема на краю -

Одна метафора -- ну что ж, согласен,

Мальстрем покамест тих и безопасен,

И я мой хлеб, действительно, жую.

Однако, нас ввели за солею

И убедили, что порыв прекрасен