Елена Перелыгина - Социальная стабильность: от психологии до политики

• Название: Социальная стабильность: от психологии до политики
• Автор: Елена Перелыгина
• Жанр: Политика
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-699-46317-6

Это уже ни для кого не секрет – не только материальные блага делают человека счастливым. Есть более значимое условие, при котором страна и ее народ будут жить в гармонии и благополучии и люди будут чувствовать себя защищенными, окруженными государственной заботой и уверенностью в завтрашнем дне. Это условие – социальная стабильность. Как ее добиться? Какие факторы на нее влияют? Как ее сохранить в трудные времена экономических потрясений и перемен?

В книге Александра Донцова и Елены Перелыгиной «Социальная стабильность: от психологии до политики» в доступной и увлекательной форме раскрываются главные составляющие социальной стабильности любого государства с любым экономическим укладом.

Эта книга будет полезна не только государственным служащим, политикам и руководителям, от кого зависит спокойная и счастливая жизнь людей; она будет интересна и рядовым гражданам, от единства и воли которых во многом зависит как сегодняшний день, так и будущее нашей страны.

---

Учитывая позицию С. Московичи, мы можем говорить о наличии двух факторов обеспечения общественной солидарности: 1) коллективное согласие, состоящее из чувств и убеждений, разделяемых сообществом; 2) разделение труда. Оба эти фактора солидарности обнаруживают изменение своей значимости в ходе развития. По мере того как моральный и общественный вес одного увеличивается, вес другого уменьшается. Разделение труда приводит к дифференциации функциональных обязанностей предметно-практической специализации производственной деятельности. Экономико-организационные основания индивидуализации людей приводят к тому, что у каждого появляется необходимость в других, чтобы работать, обмениваться или господствовать. Тем самым формируется новый тип солидарности, называемый органической солидарностью, которая основана на межгрупповом взаимодействии ролей и профессиональных групп[150]. Дифференциация функций и ролей не всегда обходится без принуждения.

Связь принуждения и справедливости, долга и интересов с экономическими основаниями социальной стабильности имела важный ракурс исследования, начиная с философии французского Просвещения. Так, Гельвеций особое место в межгрупповом взаимодействии отводил значению собственности в нравственных обязательствах, поднимая вопрос о том, обязан ли гражданин, не имеющий собственности, чем-нибудь той стране, в которой он ничем не обладает, и не могли бы законы путем разделения собственности соединить интересы большинства граждан с интересами отечества[151].

В такой трактовке основания межгруппового взаимодействия в системе социальной стабильности связываются с распределением верховной власти равномерно между всеми сословиями граждан, в результате чего властителем оказывается вся нация: «Здесь всякий поступок, согласный с интересом большинства, справедлив и добродетелен; здесь любовь к власти, являясь движущим началом граждан, должна вызывать любовь к справедливости и талантам. Продукт этой любви – счастье общества»[152]. При этом, оценивая радужные перспективы такой системы межгруппового взаимодействия, Гельвеций отмечал, что еще неизвестна страна, где единственная мера заслуг человеческой деятельности – общественная польза и добродетель. Тем не менее эти качества, по его мнению, все же более характерны не для азиатских, а для европейских народов как субъектов поддержания социальной стабильности. Европейцы, признавая ценность добродетели, почитают ее, хотя и скорее в теории, чем на практике[153], что можно рассматривать как серьезное препятствие к достижению социальной стабильности.

Современная точка зрения на препятствия и угрозы стабильности изложена в трудах известного политолога З. Бжезинского, который рассматривает межгрупповое взаимодействие на уровне государств как субъектов социальной стабильности. Обращаясь к проблеме соперничества за «Евразийские Балканы» таких стран, как Россия, Турция и Иран, З. Бжезинский выделяет различные группы мотивов их взаимодействия: мотивы, связанные с перспективами получения геополитических и экономических преимуществ, и исторические мотивы, несущие в себе «определенные остатки имперского чувства отдаленного прошлого». «На карту в этой головоломке поставлены геополитическое могущество, доступ к потенциально огромным богатствам, достижение национальных и/или религиозных целей и безопасность»[154]. Вопрос стабильности места и влияния в этом регионе для России З. Бжезинский связывает с необходимостью приспособиться к постимперской реальности и формированием новой системы политического взаимодействия, «которая бы сдерживала новые государства и позволила России сохранить доминирующие геополитические и экономические позиции»[155].

Ведущими субъектами социальной стабильности на международном уровне, в трактовке З. Бжезинского, выступают «глобальные империи» (Великобритания, потом США). Но они могут являться гарантом стабильности, пока обладают внутренней стабильностью. Так, Великобритания постепенно утратила статус «глобальной империи» в результате внутренних конфликтов в колониях, политической и финансовой дестабилизации. «Ощущение, что экономическое ослабление вызвано американским стилем капитализма, в огромной степени принизило престиж Америки. Вашингтонский консенсус мертв, и Запад больше не имеет монополии на принятие решений в глобальном масштабе», – пишут в своей статье «Глобализационная революция» К. Смадья и К. Претовиц[156].

Рассмотрев некоторые параметры взаимодействия мегасубъектов социальной стабильности, уделим внимание отдельным акторам – индивидам как субъектам межличностного взаимодействия в системе социальной стабильности. При этом наша трактовка личности как деятельностного субъекта межгруппового взаимодействия опирается на концептуальный подход А. Щюца, который вслед за Вебером определял социальную деятельность как «деятельность, которая в соответствии со смыслом, придаваемым ей действующим лицом или лицами, соотнесена с поведением других и соответственно ориентирована в своем протекании»[157].

Выделим ряд важных для нашего исследования особенностей межличностного взаимодействия, опираясь на соответствующие формулировки Шопенгауэра: важность учета индивидуальности субъект-субъектного взаимодействия («Мы, если желаем жить с людьми, должны каждого принимать и признавать с данной его индивидуальностью, какова бы она ни оказалась»[158]); учет меры ценности других, которая зависит от характеристик собственной личности («Всякий усматривает в другом лишь то, что содержится в нем самом»); ориентация на любовь, уважение и вежливость, которая сводится к «молчаливому соглашению игнорировать слабые моральные и интеллектуальные свойства друг друга и не выпячивать их»; ориентация на познание закономерностей межличностного и межгруппового общения, приобретенное из «чужих наставлений и собственного опыта» («Прощать и забывать – значит бросать за окно приобретенный драгоценный опыт»)[159].

В процессе реализации данных особенностей межличностного взаимодействия для формирования и поддержания социальной стабильности большое значение имеет согласованность позиций социальной группы. «Социальный консенсус» осуществляется на основе особой установки Я по отношению к чужой деятельности, опирающейся на представление о другом как обладающем переживаниями, сознанием, ценностью, позволяющими гармонизировать взаимодействие в социуме.

Учет особенностей межличностного взаимодействия в системе социальной стабильности позволяет обеспечить его эффективность и минимизировать недостаток положительных эмоций от социального взаимодействия, поскольку понимание мелочности и негативных мотивов взаимодействия деформирует установки и автостереотипы личности, дестабилизирует внутренний мир и систему отношений личности с социумом, как это образно показано в стихотворении Игоря Северянина «Поэза безнадежья» (1915 г.)[160]:

Я чем-то подавлен, я чем-то стеснен.
Нет слов подходящих для звончатых песен.
И май в этот год уже не прежде – чудесен,
И жизнь – полуявь, полубред, полусон.

Я чем-то обижен, я как-то устал,
Мне так опротивели мелкие люди…
Мечтал о безлюдье, как будто о чуде:
Никто из них милого мне не сказал!

Как горько от зависти, лести, интриг,
От всех подражаний! От всех посвящений!
От их увенчаний развенчан мой гений!
Мне тяжко: я их беспощадно постиг.

Незваная свита терзала весь год
Своими заботами, сплетнями, грязью…
Ах, есть ли ей равные по безобразью
Духовных надежд, меркантильных забот?!

Возвращаясь от поэтических метафор и образов к теоретическим основаниям социальной стабильности, отметим, что они обогащаются концепцией метафор или моделей равновесия. Уже в XVI веке метафора равновесия использовалась применительно к идее «торгового баланса», а на рубеже XVII и XVIII веков характеризовала представление о международном, в частности европейском, равновесии наций (или политических факторов), используясь также и в более общем контексте.

В этой трактовке равновесие представляется стабильным, лишь время от времени реагирующим на нарушения, причем таким образом, что либо восстанавливается прежнее равновесие, либо достигается новое состояние равновесия. Н. Луман рассматривает идею равновесия в контексте определения чувствительности системы к нарушениям и определения ее наиболее уязвимых мест: «Понятие равновесия заключает в себе теорию, которая стремится понять, каким образом можно регулировать отношение стабильности и нарушения»[161]. Ряд теорий равновесия основной акцент делает на стабильность, как если бы поддержание системы в стабильном состоянии было ценным само по себе, а механизмы, гарантировавшие равновесие, должны были заботиться о том, чтобы поддерживать систему в этом состоянии. Другие теории переносят стабильность с равновесия на неравновесие, исходя из того, что именно неравновесное состояние является условием социальной стабильности (концепция антиравновесия Яноша Корнаи).