Макс Шур - Зигмунд Фрейд. Жизнь и смерть

• Название: Зигмунд Фрейд. Жизнь и смерть
• Автор: Макс Шур
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2005
• ISBN: 5-9524-1794-9

Подробное жизнеописание и одновременно глубокое исследование творчества Зигмунда Фрейда составлено его лечащим врачом, другом и единомышленником. Макс Шур представляет читателям не только глубоко страдающего пациента, но и человека огромной духовной силы и выдержки, которому даже собственные страдания служили материалом для научных изысканий. Книга ценна не только впечатлениями очевидца, но и приведенной в ней обширной перепиской Фрейда, сопровожденной исчерпывающими комментариями.

---

Следующий ряд воспоминаний был представлен Фрейдом в его октябрьских письмах к Флиссу и в дальнейшем дополнен и проработан прежде всего в «Толковании сновидений», а также и в некоторых других работах[111]:

В письме от 3 октября 1897 г. Фрейд утверждал, что встретил рождение своего младшего брата (Юлиуса, который родился в 1857-м и умер 15 апреля 1858 г.) «враждебно и с неподдельной детской ревностью». Последовавшая через несколько месяцев смерть брата якобы оставила в его душе «зерно вины». Это «воспоминание» сыграло особую роль в жизни Фрейда и не раз будет обсуждаться на страницах этой книги.

В том же письме Фрейд говорил о своем друге детства, племяннике и «компаньоне по злодеяниям[112] в возрасте между годом и двумя», и племяннице, с которой они «обращались жестоко»[113]. Далее он писал: «Мой племянник и младший брат обусловили не только невротическую сторону, но и глубину всех моих дружеских отношений». Племянник Джон (родился в 1854-м или 1855 г.) и племянница Полина (родилась в 1856 г.) были детьми Эммануила – старшего сводного брата Фрейда. Оба этих воспоминания являются реконструкциями.

В том же письме Фрейд утверждал, что в возрасте двух или двух с половиной лет у него пробудилось «влечение» к матери, что произошло «видимо, во время поездки из Лейпцига в Вену, когда мы ночевали вместе и я, должно быть, имел возможность видеть ее обнаженной». Это также реконструкция. Фрейд связывал свою боязнь путешествий именно с этим случаем.

Сопоставление этих реконструированных воспоминаний с подлинными сведениями из архивов сразу выявляет несоответствия по времени. Поездка Фрейда из Лейпцига в Вену имела место в 1860 г., когда ему было около четырех лет. Также весьма маловероятно, что с учетом тесноты в их жилище Фрейд до этого возраста не имел возможности видеть свою мать раздетой.

Тем не менее ошибка в датировке этой реконструкции означает существенное сгущение воспоминаний. С одной стороны, датировка указывает на то, что сексуальная стимуляция имела место еще задолго до поездки из Лейпцига в Берлин. С другой стороны, реакция на нее четырехлетнего мальчика наверняка существенно отличалась бы от реакции ребенка двух – двух с половиной лет. Датировка воспоминаний об играх с Джоном и Полиной, которые неоднократно упоминались потом в его работах (1899; 1900), несколько отличалась от приведенной им в «Толковании сновидений», когда он говорил, что «до конца моего третьего года мы были неразлучны».

Особый ряд воспоминаний относится к няньке, которая заботилась о Фрейде во Фрайберге. Согласно реконструкции Фрейда она неоднократно брала его с собой на католические церковные службы и рассказывала ему о рае и аде. При этом она также была своего рода наставницей Фрейда и в половых вопросах, «бранившей [его] за неаккуратность». Она будто бы купала его в «красноватой воде», в которой прежде мылась сама (см. далее) и даже поощряла его воровать для нее деньги. Первоначально Фрейд относил эти воспоминания к тому времени, когда ему еще не исполнилось двух лет (до того, как он впервые увидел наготу матери).

За помощью в подтверждении справедливости своих воспоминаний о няньке Фрейд обратился к матери, о чем писал Флиссу в письме от 15 октября 1897 г. Мать рассказала ему, что нянька действительно оказалась воровкой; при ней обнаружили украденные ею деньги. Его старший брат Филипп вызвал полицию, и няньку отправили в тюрьму.

Узнав об этом, Фрейд сразу постиг смысл воспоминания, преследовавшего его с детства:

«Если женщина исчезла так внезапно, говорил я себе, то какие-то впечатления от этого события наверняка должны были бы сохраниться в моей памяти. Как все происходило? Время от времени на протяжении двадцати девяти лет в моем сознании всплывала сцена, смысла которой я не понимал. Я рыдал, поскольку нигде не мог найти свою мать. Мой брат Филипп (который на двадцать лет старше меня) открыл для меня шкаф. Когда я обнаружил, что матери нет и там, то зарыдал еще сильнее и плакал, пока она, стройная и прекрасная, не появилась вдруг в дверях. Что это может значить? Зачем мой брат открыл для меня этот шкаф, зная, что моей матери там нет и, следовательно, это не сможет меня успокоить? Теперь я вдруг понял. Должно быть, я сам попросил открыть шкаф. Когда я не мог найти свою мать, то я боялся, что она исчезла так же, как незадолго до этого и моя нянька. Я, видимо, уже слышал, что пожилую женщину посадили в тюрьму или, как выразился Филипп, всегда любивший игру слов, «заперли». Тот факт, что я обратился с этим требованием именно к нему, указывает, что я догадывался о его причастности к исчезновению моей няньки».

Фрейд предложил две версии и три интерпретации этих воспоминаний. Сопоставление между собой этих версий, а также их сравнение с архивными сведениями имеют важное значение. С одной стороны, это помогает понять роль воспоминаний и их реконструкции, а с другой – проливает свет на проблему смерти. Первая версия тех событий наряду с кратким толкованием была приведена в том же письме.

Фрейд возвратился к этому воспоминанию, рассматривая его теперь в качестве прикрывающего, на страницах «Психопатологии обыденной жизни». Вторая версия включала еще и дополнительные подробности, а ее толкование было выполнено гораздо более тщательно.

«Когда на сорок третьем году жизни я заинтересовался тем, что оставалось в моей памяти от моих детских лет, мне вспомнилась сцена (из очень далекого прошлого, как я полагаю), время от времени уже давно появлявшаяся в моем сознании. Я имею весомые основания датировать ее концом третьего года моей жизни. Я вижу себя стоящим перед ящиком, который открыл мой сводный брат, старше меня на двадцать лет. Я плачу и чего-то требую. Потом к нам в комнату вдруг – видимо, зайдя с улицы, – входит моя мать. Она выглядит прекрасной и стройной. Такими словами я обрисовал предстающую передо мной визуальную сцену, о которой я больше ничего не мог бы сказать. Хотел ли мой брат открыть или закрыть ящик (в моей первой передаче этого образа я обозначил его словом «шкаф»), почему я плакал и что в этой связи должно было означать появление матери – все это было мне неясно. Я был склонен объяснить это воспоминание таким образом, что, видимо, брат дразнил меня, а мать положила этому конец. Подобные недоразумения довольно часто происходят с сохранившимися в памяти событиями детства. Общая ситуация вроде бы восстановлена, но неясно, в чем ее суть, и непонятно, на каком из ее элементов следует сделать акцент. Аналитические усилия привели меня к несколько неожиданному взгляду на этот образ. Я потерял свою мать и вынужден был предположить, что она заперта в этом ящике или шкафу, а потому попросил брата его открыть. Когда он выполнил мою просьбу и я убедился, что матери там нет, я начал реветь. Это я твердо запомнил; далее вошла моя мать, и ее появление уменьшило мою тревогу. Но как ребенку могла прийти мысль искать отсутствующую мать в ящике? В сновидениях того времени [когда анализировались эти воспоминания] присутствовали смутные образы моей няньки, о которой я помню, например, то, что она принуждала меня отдавать ей мелкие монеты, которые я, бывало, получал в подарок, – деталь, которая, в свою очередь, может претендовать на роль воспоминания, «покрывающего» нечто позднейшее. Здесь я решил, что мне будет проще расспросить об этой няньке мою мать. Я узнал ряд подробностей, в частности то, что она была умной, но непорядочной женщиной, которая во время родов моей матери украла много вещей и при непосредственном участии моего брата была отдана под суд. Эта информация внезапно прояснила для меня смысл той детской сцены. Внезапное исчезновение няньки не прошло для меня незамеченным. Именно поэтому – пытаясь узнать, где она, – я обратился к брату, который, как я, видимо, тогда заметил, сыграл в ее исчезновении заметную роль. Мне он ответил в характерной для него шутливой манере: «Ее «заперли в ящик» [ «eingekastelt»]. В то время я воспринял этот ответ по-детски [то есть буквально], но уточнять больше ничего не стал. Когда по прошествии некоторого времени моя мать меня ненадолго оставила, я вообразил, что мой грешный брат сыграл и с ней ту же штуку, и вынудил его открыть этот ящик [ «kasten»]. Теперь я понимаю, почему в этом моем воспоминании детства подчеркивалась стройность матери. Должно быть, она предстала передо мной в облике только что возрожденного человека. Я на два с половиной года старше сестры, родившейся в то время. Когда мне исполнилось три года, мой сводный брат уехал от нас».

В дополнении от 1924 г. Фрейд представил заключительное толкование:

«Всякий, кто интересуется психикой детских лет, с легкостью увидит глубинные основания моего требования к старшему брату. Ребенок, которому не было еще и трех лет, догадывался, что недавно появившаяся на свет младшая сестра выросла внутри его матери. Он был весьма далек от того, чтобы приветствовать такое пополнение в семействе, и полон подозрений и тревог, что внутри его матери прячутся еще дети. Шкаф или ящик выступили для него символом материнского чрева. Поэтому он настойчиво пожелал заглянуть в ящик и обратился с этим к своему взрослому брату, который (как это следует из прочих фактов) заменил в роли соперника его отца. Помимо обоснованного подозрения, что именно брат «запер» его исчезнувшую няньку, он же попал под подозрение, будто бы каким-то образом поместил недавно родившегося ребенка внутрь матери. Аффект разочарования тем, что ящик оказался пустым, проистекает из поверхностной мотивации детского требования. Касательно более глубокого направления мыслей, аффект пошел по ложному пути. Однако удовлетворенность ребенка стройностью вернувшейся матери может быть понята лишь в свете этих более глубоких оснований».