Валентин Черный - Русские средневековые сады: опыт классификации

• Название: Русские средневековые сады: опыт классификации
• Автор: Валентин Черный
• Жанр: Культурология
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-9551-0371-6

В монографии предпринимается попытка оценить сады средневековой Руси с точки зрения их назначения, семантики и организации. При этом они рассматриваются как часть культуры, тесно связанная с её общим развитием, основанная на традициях и готовая к восприятию нового. Выделяются и анализируются все основные разновидности садов с догосударственного периода до конца XVII столетия.

Книга рассчитана на специалистов и всех интересующихся этой темой.

---

Признавая приоритет славян в становлении отечественного садоводства, нельзя отрицать и важной роли византийцев во внедрении новых видов садов на Руси. Если сугубо хозяйственное назначение фруктовых садов, насаждаемых в догосударственный период, не вызывает сомнений, то сады, утвердившиеся на русских землях после принятия христианства, уже несли в себе иной смысл и, можно предположить, свое особое визуальное выражение.

Есть некоторые данные, указывающие на роль Византии как проводника античной культуры на Русь, включая элементы обустройства садов. Возможно, к ним имеет отношение информация об установке князем Владимиром около церкви Богоматери (Десятинной) доставленных из Корсуни античных статуй – «два капища (здесь скульптура. – В. Ч.) и 4 кони медяны».[59] Отметим, что Десятинная церковь была окружена четырьмя каменными дворцовыми зданиями и композиционно составляла с ними единый ансамбль.[60] Таким образом, античные статуи были частью дворцового комплекса. Только на первый взгляд можно подумать, что изваяния появились у Десятинной церкви по случайному стечению обстоятельств. Однако, если иметь в виду, что и в Константинополе поблизости от Софийского собора и Большого дворца, где издавна устраивались сады,[61] на здании ипподрома или рядом с ним стояло четыре бронзовых коня (должно быть, квадрига), предположительно работы Лисиппа (цв. ил. 1 – здесь и далее на вклейке), вывезенные из Олимпии (с 1204 г. находятся в Венеции), и другие изваяния, то в этом действии князя Владимира приходится видеть вполне определенный умысел. Следование образцу было непреложным правилом средневекового творчества. Учитывая данное условие, можно предположить в самых общих чертах характер расположения скульптур и их аранжировку, осуществленную еще в русле античных традиций. Они размещались не на пустом месте, а органично взаимодействовали с окружающей их дворцовой архитектурой и садовыми насаждениями. Статуи вписывались в архитектурный ансамбль и подчинялись строго симметричному построению. Как правило, в таких случаях предусматривался и своего рода принудительный маршрут – главная аллея,[62] которая здесь, в Киеве, могла вести из дворца в храм. Примечательно, что и в Константинополе, по свидетельству анонимного русского автора начала XIV в., скульптуры также были организованы в аллею, расположенную между главным дворцом императора Константина и южными вратами Софии. На это косвенно указывает и древнерусский паломник, давший пояснения по поводу характера расположения скульптур: с одной стороны им фиксируется нахождение конной статуи Юстиниана, а с другой – «3 цари поганыи».[63] В результате скульптуры и окружавший их сад должны были открываться зрителю в процессе движения. При этом скульптуры наполняли окружающее пространство мифологическими образами, близкими к языческому мировосприятию.

Через Византию на Русь попадали не только некоторые элементы культуры античного садоводства, но и основы как христианского, прежде всего монастырского, так и приусадебного светского садов. Основание и обустройство монастырей в столице и других центрах Киевской Руси зачастую предусматривало и создание садов. Так, согласно одной из версий утраченного впоследствии Жития Антония Печерского, по возвращении святого в Киев в 1051 г. из одного из афонских монастырей он разбил поблизости от пещер «яблонный сад».[64] Посадка последнего совпадает по времени с учреждением этой авторитетнейшей обители. Несомненно, под влиянием христианства на Руси появились многочисленные поселения и даже усадьбы, именовавшиеся Раями.[65] Известно, например, что Раем называлась и усадьба Юрия Долгорукого, находившаяся на противоположном от Детинца берегу Днепра.[66] Появление таких топонимов следует признать свидетельством усвоения русским обществом новых, христианских ценностей, в том числе и тех, которые оказали влияние на принципы организации и восприятия сада.

Только влиянием Византии можно объяснить возведение на Руси еще с X в. каменных жилых зданий, предназначенных главным образом для самой знатной части русского общества. Строительство «каменных теремов», которое осуществлялось не только в Киеве, где одних обнаруженных построек X–XII вв. такого рода насчитывается около десяти, но и в других городах – Переяславле-Хмельницком, Чернигове, Смоленске, Полоцке, Гродно, Звенигороде (Южном), Перемышле и Боголюбове.[67] Устойчивый интерес, возникший у русской правящей верхушки к каменным гражданским сооружениям, дает основания предположить, что на некоторых из них могли быть обустроены верховые сады, подобные тем, которые украшали в то время дома византийской знати. То, что на Руси были известны верховые сады, подтверждает Изборник Святослава 1076 г., где упоминаются и «садове весяции», т. е. верховые сады.[68]

Возможно, в некоторых самых крупных русских городах учитывались правила византийского градостроительства. Речь идет о так называемом «Законе градском», входящем в Кормчие книги, где регулировался порядок строительства и содержания городов, в том числе рекомендации по посадке деревьев в их границах. Например, в одном из пунктов Закона градского рекомендуется сажать деревья на расстоянии от девяти до пяти стоп от чужой границы, с тем чтобы не затенять соседних домов и не перекрывать открывавшихся перспектив.[69] По мнению некоторых специалистов, «русскую традицию размещения садов в городе можно рассматривать как развитие греко-византийской».[70]

Итак, оценивая истоки русского средневекового садоводства, нельзя не принять во внимание следующие обстоятельства:

Многовековой опыт культивирования определенных плодовых деревьев и кустарников, произраставших на территории Восточной Европы, и те особенности их восприятия, которые укоренились в народной бытовой традиции на многие столетия.

Появление новых видов садов в период становления государства и освоения христианства (прежде всего монастырских и светских городских, «красных»), каждый из которых был отмечен особым своеобразием, а их семантика восходила к общему пониманию райского сада, зафиксированному в Священном Писании.

Восприятие сада в народной культуре славян

Почитание деревьев сложилось еще в дохристианскую эпоху, отдельные элементы которого сохранялись в бытовой среде вплоть до начала XX столетия. Особое отношение к дереву определялось широким кругом качеств, которыми оно наделялось.

Прежде всего оно являлось воплощением мироздания – «Мировое древо». Дерево (а значит, и сад в целом), согласно традиционным народным представлениям, повторяет структуру Вселенной и обозначает три ее уровня: «верхний (небесный, райский), земной (реальный, принадлежащий человеку) и нижний (подземный, принадлежащий миру мертвых)».[71] Одновременно оно как бы маркирует центр мира, его сакральную сердцевину.

С этой функциональной ролью дерева (кстати, любого, не только плодового) связана его способность к постоянному обновлению, длительной жизни и плодоношению («древо жизни»). Именно поэтому оно почитается как центр родового коллектива, женское божество, воспроизводящее жизнь и последовательно повторяющее все ее стадии.[72]

Два отмеченных выше аспекта, характеризующие статус дерева, во многом объясняют его место в окружающем мире и ассоциативную связь с различными значимыми объектами и жизненными ситуациями. Подобно тому как сама Вселенная воспринималась «большим домом», такое же значение имело и само дерево.

В традициях многих народов, в том числе славянских, в самой конструкции четырехугольного жилища воплощается идея о ключевом значении священных деревьев. Так, в нем четко выделяется сакральный центр в виде основного опорного столба, обозначающего мировое дерево, поддерживающее небо – крышу Вселенной – точно так же, как опора держит крышу дома. Вокруг «мирового столба», как у «мирового древа», разыгрывался, в частности, один из обрядов белорусской народной свадьбы, получивший название «столбового обряда», который реализовывал стандартный мифологический сценарий: жертвоприношение, заклинание, символическое путешествие по столбу.[73] В доме значение «мирового древа» переходило и на матицу – основную несущую балку деревянного перекрытия. После ее установки в красном углу избы закреплялась зеленая ветка или деревце, а один из плотников, сидя на бревне, разбрасывал по сторонам зерна пшеницы и хмель, что расценивалось как пожелание богатства и плодородия.[74]

«Четырем сторонам света соответствуют четыре священных дерева. с четырьмя божествами – хранителями сторон света».[75] Они обозначали границы воображаемого дома-сада. Примечательно, что таким образом значение эквивалента священного дерева переносилось на сам дом. О таком понимании значения дерева в составе жилища напоминает строительный обряд, зафиксированный этнографами в различных областях России. Согласно этому обряду, в процессе строительства в центре будущей избы ставили небольшое деревце.[76] Об особой роли дерева в структурной организации жилища свидетельствуют и соответствующие сюжеты в вышивках рушников, росписях прялок и некоторых других изделиях, где отчетливо видно, как из крыши домика прорастает верхушка дерева.[77] Образ древа жизни рассматривался как оберег, защищающий обладателя данного предмета от всяческих невзгод (цв. ил. 2).